«Поднятая целина» вошла в историю советской литературы как одно из самых замечательных произведений, запечатлевших эпоху коллективизации, крушения старых и рождения новых форм жизни.

У этой книги необычная . (Данный материал поможет грамотно написать и по теме Поднятая целина. Краткое содержание не дает понять весь смысл произведения, поэтому этот материал будет полезен для глубокого осмысления творчества писателей и поэтов, а так же их романов, повестей, рассказов, пьес, стихотворений. ) Она создавалась, как говорил сам писатель, «по горячим следам событий». Шолохов - непосредственный участник коллективизации. Его друзьями были партийные работники, председатели только что возникающих колхозов, казаки-колхозники... Все годы он живет и работает в станице Вешенской. То, что происходило вокруг, касалось его кровно, и поэтому книга рождалась каш прямой отзыв на события, которые бурлили, клокотали, в которых проступал, кристаллизовался новый лик времени.

Роман, повествующий о событиях, в сущности, одного 1930 года, был начат в том же году, а в 1932-м в первых номерах журнала «Новый мир» печаталась уже его первая книга. Но завершен роман был почти через тридцать лет. Работа над «Тихим Доном», затем начавшаяся Великая Отечественная война помешали окончанию «Поднятой целины». Вторая книга была завершена лишь в 1960 году.

Заключительные главы «Поднятой целины» Шолохов прочитал студентам, профессорам и преподавателям филологического факультета Московского университета в знаменитой Коммунистической аудитории на Моховой (ныне проспект им. Карла Маркса) в канун нового, 1961 года. В кратком вступительном слове писатель сказал:

«Видите, волнуюсь немного. Ну, если я не был у вас раньше, то этому были некоторые основания. Автор незаконченных романов... Мне хотелось все-таки, знаете, хоть с чем-нибудь прийти к вам,- ну то, что я мог бы держать в руках. Спасибо, за теплоту, с которой вы меня встречаете. Я закончил вторую книгу «Поднятой целины» и знаю, что вы народ занятой, народ служилый, учащиеся, долго я ваше внимание не буду утруждать...»

Сама эта встреча была одним из проявлений того чувства ответственности перед читателем, без которого невозможно представить себе Шолохова. Он приехал не на обычную встречу, а для того, чтобы «отчитаться». В конце вечера он так и сказал: «Вот я и отчитался перед вами».

И теперь две книги «Поднятой целины», отделенные друг от друга десятилетиями, живут в нашем восприятии как нечто единое, органически целостное.

Роман Шолохова, если попытаться определить его жанровую природу, многогеройный роман. Вы не сможете ответить на вопрос, кто же главный герой этого произведения. Даже в «Тихом Доне» с его эпическим размахом и широтой изображения был центральный герой со своей завершающейся в рамках произведения судьбой - Григорий Мелехов. В «Поднятой целине» Семен Давыдов, Макар Нагульнов, Андрей Размётнов, в сущности, равноправные герои. Это во многом определило и сюжетно-композиционное своеобразие романа. В основу его положена история «дела», история создания колхоза в далеком донском хуторе Гремячий Лог, которая становится одновременно повествованием о драматических судьбах, непримиримых столкновениях. Перед нами эпоха бурного кипения страстей, ожесточенной борьбы, трагических конфликтов. Вся книга Шолохова пронизана размышлениями об исторических судьбах народа, о сущности и характере социального прогресса, о подлинном гуманизме.

В то же время видно и определенное различие двух томов «Поднятой целины». Система событий первой книги романа во многом основывалась на конкретно-исторических фактах первых месяцев коллективизации; правдиво воссоздавая те обстоятельства, в которых действовали его герои, Шолохов сознательно опирался на факты самой действительности. Внимательный читатель «Поднятой целины» заметит, что писатель нередко давал точную хронологическую датировку событий. «Февраль...», «4-го февраля общее колхозников единогласно постановило», «В Гремячем Логу к 15 марта был целиком собран семенной хлеб», «Двадцатого марта утром почтальон привез в Гремячий Лог опоздавшие по случаю половодья газеты со статьей товарища Сталина «Головокружение от успехов».

Динамика событий в первой книге романа, их последовательность позволили писателю воссоздать типические обстоятельства, в которых происходила коллективизация не только на Дону, но и по всей страпе. В сущности, всюду эти события развивались в той последовательности, в какой они изображались в «Поднятой целине»: собрание бедноты и актива, начало раскулачивания, общее собрание, обобществление орудий труда и тягловой силы, борьба с массовым убоем скота, засыпка семенных фондов и т. д.

Но это - внешние обстоятельства, которые создают лишь событийную канву. Глубина художественного мышления Шолохова проявилась в создании индивидуализированных характеров, каждый из которых не только представлял определенный социальный тип времени, но и обладал той психологической полнотой, которая позволяла увидеть многообразие проявлений человеческой личности.

Противостояние двух лагерей в романе - это не только борьба и столкновение различных социальных сил, представленных, с одной стороны, коммунистами Семеном Давыдовым, Андреем Разметновым, Макаром Нагульновым, сочувствующими советской власти Кондратом Майданниковым, Лю-бишкиным, Ушаковым, Шалым,- и, с другой стороны, теми, кто пытался задержать, остановить ход истории (Островнов, Половцев, Лятьевский), но это и конфликты, столкновения резко очерченных характеров. Сама типичность шолоховских героев - следствие глубокого проникновения в мотивы их действий, поступков, в самое «тайное тайных». Противоборство различных социальных сил воплощается в конфликтах, которые имеют не только общественно-политическое значение, но проявляется и в интимных отношениях людей.

Источники:

Шолохов М. А. Поднятая целина. Судьба человека. Вступит, статья Л. Якименко. М., «Худож. лит.», 1978. 654 с. (Б-ка классики. лит-ра)


Аннотация: В книгу входит роман М. А. Шолохова «Поднятая целина», запечатлевший эпоху коллективизации, крушение старых и рождение новых форм жизни, и рассказ «Судьба человека» - о величии, силе, красоте души обыкновенного русского солдата.

Если домашнее задание на тему: » Роман Поднятая целина – художественный анализ. Шолохов Михаил Александрович оказалось вам полезным, то мы будем вам признательны, если вы разместите ссылку на эту сообщение у себя на страничке в вашей социальной сети.

• Свежие новости

• Категории

• Новости

• Сочинения по теме

  1. Изображение коллективизации в романе М. Шолохова «Поднятая целина». 2. Образы коммунистов в романе М. Шолохова «Поднятая целина». 3. «Поднятая целина» и Михаил Александрович Шолохов родился 24 мая 1905 года на Дону, на хуторе Кружилином, в трудовой семье. Учился он сначала в церковноприходской 1. Документы и постановления партии и правительства, посвященные коллективизации и раскулачиванию. 2. Коллективизация в романе «Поднятая целина». Правда сквозь «вымысел». 3. Система Колхозное движение в стране на рубеже 20-30-х годов. Роль Шолохова в становлении колхозного строя на Дону. Отношение Шолохова к политике Советская литература мыслилась прежде всего рабоче-крестьянской. Этому критерию творчество Шолохова отвечало в наибольшей степени. Его художественный мир демонстративно «антиинтеллигентен». В

• Рейтинг сочинений

  Пастух у Ручейка пел жалобно, в тоске, Свою беду и свой урон невозвратимый: Ягненок у него любимый Недавно утонул в

  Сюжетно-ролевые игры для детей. Сценарии игр. "С выдумкой идем по жизни" Эта игра выявит самого наблюдательного игрока и позволит им

  Роль частей речи в художественном произведении

Имя существительное. Насыщение текста существительными может стать средством языковой изобразительности. Текст стихотворения А. А. Фета «Шепот, робкое дыханье...», в свое

В разгар работы над очередной книгой «Тихого Дона» М.А.Шолохов увлекся другим сюжетом, другими героями, другой эпохой - «Поднятой целиной». Конечно, сюжет «Поднятой целины» не является фотографическим отпе­чатком реальных событий того времени - у художествен­ного повествования свои законы, но можно с уверенностью сказать, что из поля зрения Шолохова не выпали основные, в том числе и драматические, обстоятельства, имевшие ключевое значение в процессе коллективизации на первом его этапе.

Осенью 1931 года писатель отправил в редакцию жур­нала «Новый мир» главы своего нового романа «С кровью и потом». Однако редакция, посчитав, видимо, такое на­звание слишком острым и драматичным, потребовала его замены. Тогда-то и родилось знаменитое словосочетание «Поднятая целина». Писатель пошел на уступку, спасая в своем произведении более существенное: он наотрез отка­зался снять главы о раскулачивании, считая их сохранение принципиальным вопросом. Однако Шолохов испытывал острое чувство неудовлетворенности новым названием. Об этом он писал в одном из писем к Е.Г.Левицкой: «На название до сей поры смотрю враждебно. Ну что за ужасное название! Ажник самого иногда мутит. Досадно».

Первоначальное название имело не метафорический, а вполне конкретный смысл. За восемь месяцев в Гремячем Логу, непосредственно изображенных в «Поднятой цели­не», скончалось одиннадцать человек, и только один из них - хуторской пастух дед Агей - умер естественной смертью. Все остальные были убиты, причем их гибель непосредственно связана с коллективизацией. Кроме того, в произведении упоминается о смерти (чаще всего насиль­ственной) еще более 20 человек. Такая концентрация человеческих смертей на художественном пространстве ро­мана усугубляет ощущение обшей изломанности и траге­дийности изображенного времени.

Воссоздавая обстоятельства, в которых действуют пер­сонажи романа, Шолохов стремился быть предельно досто­верным и исторически правдивым. «Когда писатель грешит против истины даже в малом, - говорил Шолохов, - он вызывает у читателя недоверие: значит, - думает чита­тель, - он может соврать и в большом». Он сознательно опирался на факты самой действительности, давал часто точную хронологическую датировку событий.

На протяжении всей первой книги действие набирает высокий темп, а Шолохов тщательно расставляет времен­ные вешки.

Почти одновременный приезд в Гремячий Лог бело­гвардейца Половцева и недавнего слесаря Краснопутиловского завода, бывшего матроса Давыдова. Вечером состоя­лось первое собрание бедноты, на следующий день назначили раскулачивание. Собрания созывались в тече­ние четырех дней подряд каждый вечер и продолжались «до кочетиного побудного крику». В дни, когда гремяченская беднота обсуждала колхозные дела, «у Борщева в тесной связи собирался кулацкий актив», на котором Никита Хопров предостерег казаков: «Я против власти не подни­маюсь и другим не советую», за что и поплатился жизнью. На следующий после убийства Хопрова день вновь решала дело колхоза гремяченская беднота.

4 февраля общее собрание колхозников единогласно вынесло постановление о выселении кулацких семей. При­ехав в район, Давыдов отчитывается перед секретарем: «Все это время каждый день созывали собрания, организовыва­ли колхоз, правление, бригады, факт! Дела очень много». «Яков Лукич 6 февраля приказал нарядчику второй брига­ды выделить четыре подводы с людьми и привезти к воловням речного песку». 4 марта Нагульнов, избив Бан­ника, заставил его сдать хлеб. «Десятого марта с вечера пал над Гремячим Логом туман...» «К 15 марта был целиком собран семфонд... Шалый приналег и к 15 марта отремон­тировал все доставленные в починку бороны, буккера, садилки и плуги». «Бригада Демки Ушакова 25-го выехала пахать». «Марина 26-го подала заявление о выходе из колхоза». «Двадцать седьмого Давыдов решил съездить па поле первой бригады». «Третья бригада 2 апреля перешла на весновспашку». «К 15 мая по району сев колосовых в основном был закончен. В Гремячем Логу колхоз к этому времени целиком выполнил посевной план». «К концу первой половины июня погода прочно установилась».

Во второй книге (которая начала печататься только в середине 50-х годов, а в 1960 году обе книги вышли в единой обложке) хроникальность повествования утратила календарную точность. Только в начале Шолохов делает общую отметку: «К концу первой половины июня», а затем просто помечает дни недели: «Через два дня, в пятницу утром...» Разрывание границ времени обусловлено здесь тем, что колхоз был организован и борьба за новую жизнь утратила свою остроту, постепенно набирая новые силы после трудной весенней страды, готовясь к осенней уборке урожая. Писатель как бы намеренно притормаживает тече­ние времени: «Жизнь шла в Гремячем Логу, не ускоряя своей медлительной поступи...» На фоне тихого успокое­ния резко выделяются трагические события - убийство Давыдова и Нагульнова. Об их последнем дне сказано кратко: «На этом и кончился исполненный больших и малых событий день в Гремячем Логу».

Хроникальность сюжетной канвы первой книги, ее стремительное движение не мешают воплощению широты и глубины происходящих в Гремячем Логу перемен. Народ (гремяченские казаки, крестьянство) в его решающих об­щественных выступлениях рисуется писателем в массовых сценах: собраниях бедноты, в «бабьем бунте», в столкнове­нии Давыдова с покосчиками и даже на тайных сходках, которые сколачивает Половцев.

Массовые сцены первой книги «Поднятой целины» - основная пружина в развитии сюжета, его главные и на­пряженные узлы. Будучи событийно самостоятельными, они вместе с тем связаны между собой. Автора больше всего волновала судьба крестьянской массы, она - главный герой произведения. «Шолохов, - писал К.Симонов, - привел с собой в литературу людей из народа, или, как говорят, простых людей, и они заняли в его романах не боковые места и не галерку, а самый центр этого набитого битком людьми зала. Он заставил смотреть на них, прежде всего на них».

Внимательное прочтение глав «Поднятой целины», в которых дается непосредственное изображение раскулачи­вания, художественно-стилистический комментарий к ним убеждают, что картина, нарисованная Шолоховым, от эпи­зода к эпизоду становится все более широкой, сложной, трагичной. Писатель ни на шаг не отступил от правды жизни, показывая противоречия коллективизации, рас­крывая нравственный аспект проблемы «человек и его выбор».

Давыдов, Нагульнов, Разметнов - ключевые фигуры эпохи коллективизации, их сформировало это время, и они выразили собой свое время.

Давыдов приехал в Гремячий Лог с самыми добрыми намерениями по отношению к крестьянам-труженикам, искренне убежденный в том, что помогает им строить новую, светлую жизнь. Для этого он не только готов к самопожертвованию, он фактически ежечасно жертвует собой: отказывается от нормального существования и живет в каких-то неестественных условиях. Давыдов чув­ствует, что сдвинуты какие-то общепринятые человеческие отношения, ему приходится совершать поступки, противо­речащие его душевной сущности. На протяжении действия первой книги «Поднятой целины» претерпели изменения не только его представления о принципах крестьянской жизни, но и политические убеждения. Не случайно в конце романа Давыдов признается Варе Харламовой: «А ты зна­ешь, я уже иногда подумывал, приходило на ум частенько, что счастье мое, личное счастье осталось за кормой, в прошлом то есть... хотя и в прошлом мне его было отмере­но - кот наплакал...»

В развитии образов Нагульнова и Разметнова на про­тяжении романа тоже происходят заметные перемены. Мягкий, улыбчивый, отзывчивый на людское страдание, душевно ранимый Разметнов наделяется более зорким взглядом, нежели напряженный, всегда подозрительный к «контре» Нагульнов. Это не он, а Разметнов заметил нера­бочие руки у заготовителей скота и усомнился в их про­фессии.

Рядом с Давыдовым и Разметновым Макар Нагульнов выделяется особой суровостью и резкостью. Он не призна­ет разумной середины, не идет на компромиссы. Не слу­чайно в самом начале романа Шолохов словами секретаря райкома Корчжинского определяет натуру Нагульнова: «красноармеец, резковат, весь из углов, и... все острые...» Эту характеристику Нагульнов полностью подтверждает в один из кульминационных моментов - в условиях раску­лачивания. Но Шолохов не забывает и о других качествах Макара. Аскетизм, фанатическая сосредоточенность Нагульнова на «мировой революции», постоянная готовность искоренять «контру» сочетаются в нем с большой искрен­ностью, самоотдачей труду, с умением заметить юмористи­ческое в самых неожиданных обстоятельствах. Несмотря на суровость, жестокость, Макар Нагульнов обладает неж­ной, незащищенной душой. Он глубоко и преданно любит свою непутевую жену. Его чувство прорывается в момент их окончательного расставания.

Писатель не идеализирует своих героев. Он рисует их такими, какими сформировала их эпоха, суровая, противо­речивая, во многом трагическая. После гибели Давыдова и Нагульнова автор открыто в скорбно-торжественной инто­нации обращается к читателю: «Вот и отпели донские соловьи дорогим моему сердцу Давыдову и Нагульнову, отшептала им поспевающая пшеница, отзвенела по камням безымянная речка, текущая откуда-то с верховьев гремячего буерака...» Давыдов и Нагульнов дороги Шолохову не как воплощение совершенства, а как живые люди, в дра­матических изломах судеб которых запечатлелись противо­речия человеческого развития.

Последующее за рассказом о гибели главных героев воспринимается эпилогом воссозданной в романе жизни. Здесь очень существенна роль пейзажа. Он исполнен пред­чувствия грядущих величественных и драматических свер­шений. «Далеко за Доном громоздились тяжелые грозовые тучи, наискось резали небо молнии, чуть слышно погро­мыхивал гром». В одночасье постаревший Андрей Разметнов, пришедший на могилу своей незабвенной жены Ев­докии, долгим суровым взглядом всматривался в горизонт, откуда, «будя к жизни засыпающую природу, величавая и буйная, как в жаркую летнюю пору, шла последняя в этом году гроза».

Значимость романа определяется тем, что «Поднятая целина» - это живое свидетельство очевидца и участника событий.

В отличие от многих писателей-современников, Шо­лохов изобразил крестьянский мир не средоточием беспро­светной тьмы и невежества, не олицетворением «идиотизма деревенской жизни», а с глубокой верой в творческие силы народа.

Шолохов принадлежал к тем художникам, которые сумели ощутить и запечатлеть свое время как «эпоху глу­боко, небывало всесторонне драматическую... эпоху напря­женного драматизма процессов разрушения и созидания» (М.Горький).

Сюжетной основой «Поднятой целины» стал исторический процесс, имеющий выдающееся значение в жизни многих людей. Роман повествует о народе, мучительно переживающем коллективизацию. Это история искоренения собственнической идеологии у крестьян, формирования обновленной деревни.

События романа разворачиваются в донском хуторе, жители которого создают колхоз. В хуторе вершатся дела, общие для всей России: собрания бедняков, раскулачивание, объединение крестьянской собственности. Автор стремится правдиво и убедительно воссоздать картину действий. Зачастую в тексте произведения возникают точные даты. Подобная конкретность позволила писателю подчеркнуть масштабность происходящего.

Характеры героев произведения разнообразны. Хуторские лидеры осознанно посвятили свои судьбы развитию социалистических отношений. Беднякам колхоз подарил шанс примкнуть к новой жизни. Однако под влиянием кулаков многие заняли непримиримую позицию. Жители хутора разделяются на две противоборствующие стороны. Социальный конфликт этих сторон, положенный в основу сюжета, заканчивается уничтожением кулачества и полной победой коллективного хозяйствования.

Тем не менее прочтение романа рождает пессимистичные ощущения. Обстановка на хуторе далека от нормальной. Один за другим гибнут люди, причем их смерть вызвана не трагическими случайностями, а происходящими переменами. Казачество под гнетом партийных директив стало утрачивать вековое вольнолюбие, широту характера, горделивую натуру. Деревня напряжена до предела. Писатель сравнивает хуторскую жизнь с норовистым конем, которому предстоит преодолеть сложное препятствие.

Автором показаны различные моменты жизни героев, позволяющие проследить за всеми этапами крестьянского труда: пахота, покос и т.д. Судьбу каждого персонажа невозможно рассматривать отдельно от исторического сюжета. Представленная в произведении действительность жестко манипулирует людьми, увлекает их в водоворот событий, ломает и крушит их души и жизни.

Первоначальная идея улучшения жизни земледельца посредством изъятия у него нажитого добра враждебна человеческой природе. Повинуясь правде, писатель отказывается от изображения победного благополучия в гремяченском колхозе. Финал романа не убеждает в том, что оправдались ожидания хлеборобов. Крестьянский мир сравнивается с невозделанной целиной, скрывающей могучие резервы.

Анализ 2

Михаил Шолохов - всемирно известный советский писатель, гений которого был по достоинству оценён ещё при жизни. Его произведения носили общеисторический характер, в которых на фоне грандиозных социальных изменений в стране развивались события жизни простых людей, их мысли и чувства, открывалось мировоззрение противоборствующих сторон конфликта.

Не исключением стал и роман ”Поднятая целина”, практически фотографично изобразивший жизнь деревенских казаков в период расцвета коллективизации на Дону, ужас устанавливаемого социалистического строя, и личную трагедию каждого героя в отдельности.

У романа достаточно необычная судьба. Само написание произведения никак не входило в планы писателя, в это время Шолохов плодотворно работал над третьим томом ”Тихого Дона”. Однако настойчивые ”просьбы” товарищей по партии вынудили писателя приступить к работе над романом. Не бросая предыдущего творения, писатель одновременно работал сразу над двумя произведениями. И в 1932 году I-ая часть произведения вышла на суд читателей. Что примечательно, название романа изначально было другим, ”С потом и кровью”. Но редакция журнала ”Новый мир”, где впервые напечатался роман, изменила название, невзирая на явное недовольство и всяческое сопротивление автора.

Появившаяся I-ая часть была воспринята читателями, как полноценное произведение. Оно принесло Шолохову большую популярность в народе. Только в 1959 году была напечатана II-ая часть романа, а в 1960 обе части вышли в единой обложке. Огромный успех ”Поднятой целины” объяснялся тем, что Шолохов, являясь непосредственным участником околхоживания простых донских казаков и зная все ужасы коллективизации не понаслышке, очень правдоподобно и исторически достоверно описал человеческие трагедии на фоне колоссальных социалистических изменений в стране.

События, описанные в романе, происходят в период устроения колхоза в казачьем селе Гремячий Лог. Процесс коллективизации является основным лейтмотивом ”Поднятой целины”, на который, как бусины на нить, нанизываются судьбы главных героев.

Многогеройность является своеобразным литературным приёмом автора в романе, возможность показать массовый характер происходящего. В ”Поднятой целине” все герои являются творцами новой жизни и по сути равноправны между собой.

И всё же, наряду с другими, можно выделить несколько значимых персонажей - Семён Давыдов, Макар Нагульнов и Андрей Размётнов - правящая политическая верхушка, целью которых является построение колхоза. По сути своей, это честные и порядочные люди, самозабвенно верящие в светлое будущее, всей душой преданные делу революции. Их оппонентом, сторонником старого режима, является белогвардеец Александр Половцев, известный своей безжалостностью и кровопролитной жестокостью.

Описывая череду событий в произведении, Шолохов с большим трагизмом и болью рисует картины быта, овеянные диким ужасом и болью. При этом, стремясь показать коммунистов с положительной стороны, он выражает собственное неодобрение их нечеловеческим поступкам. Да и сами герои понимают весь кошмар происходящего, но что-либо изменить не в силах.

Весь роман пронизан конфликтом между двумя противоборствующими силами. Внешняя сторона сложилась в результате появившегося социалистического устроения государства и проявилась в борьбе с политическим руководством. Внутренняя сторона базируется на особенных, душевных свойствах человека и его психологических особенностях.

Возможно, желая скрасить мрачное ощущение от сложившегося положения, Шолохов вводит в роман особенного персонажа. Это дед Щукарь, имя которого впоследствии стало нарицательным. Шутки и прибаутки старика, обрамляющие всю ”Поднятую целину”, помогают простым людям пережить общечеловеческую трагедию, ещё раз подтверждая, что жизнь торжествует не смотря ни на что. Так смех встаёт наравне с трагедией.

Большое значение имеют зарисовки массовых действий в романе, помогающие лучше прочувствовать масштаб надвигающейся катастрофы. На них построена вся сюжетная линия произведения. Это помогает читателю глубже вникнуть в происходящее, осознать, что никому не удалось пройти мимо колхозной трагедии.

В целом, ”Поднятая целина” достаточно спорное произведение, в котором Шолохов поднимает глубинные проблемы коллективизации, в чём-то осуждает их, но при этом считает данные меры имеющими право на существование. Перед глазами читателя встают невообразимые по человеческим меркам поступки, достижение цели ”с кровью и потом” и безвыходность сложившихся обстоятельств. Вникая в суть написанного, читатель не может остаться в стороне и не сопереживать героям. В умах возникает вопрос, неужели общественное жизнеустройство важнее личного? Разве каждая отдельная жизнь не имеет никакого значения в масштабах страны?

”Поднятая целина”, по мнению критиков, стала лучшим произведением, достоверно изобразившим сложные времена коллективизации на Дону. Однако, как утверждал сам автор, происходящее в жизни было гораздо страшнее, чем на страницах книги, но существовавшее в стране положение вещей не позволяло полностью показать изнанку построения деревенского светлого будущего.

Вариант 3

Шолохов написал огромное количество разных произведений. Среди них бывают и знаменитые и популярные, которые изучаются в школе. Например, роман «Поднятая целина» автор писал вместе с другим популярным романом «Тихий Дон». Неожиданно ему прибыл заказ, который он должен очень быстро и срочно выполнить. Самое главное ему нужно было написать про социалистическую перестройку, которая происходит в деревне. Каждое его произведение было оценено по достоинству еще в те годы, когда автор был жив. Кроме этого здесь имеется огромное количество истории, а также затрагивалась жизнь обычных людей, их мысли и чувства.

Вот и произведение «Поднятая целина» рассказывает жизнь обычных казаков. У каждого из героев имеется своя судьба, которая будет рассказана здесь. Конечно, без трагедий жизнь не бывает, вот и в их жизни происходит то же самое.

Сам роман написан не в очень простой форме. Ведь автор раньше никогда даже не задумывался о том, чтобы начать писать это произведение и у него были совсем другие планы. Ему нужно было начать писать третий том романа «Тихий Дон». Но друзья, которые находились в партии постоянно говорили о том, чтобы он начал писать новое и интересное произведение. Немного позже произведение было дописано и перед тем как он отдаст его в печать, нужно было показать партии, чтобы они оценили и если это требуется, дополнили произведение. Сначала автор назвал произведение по-другому, и называлось оно «С потом и кровью». И только в редакции решили поменять название и об этом не уведомили автора.

Произведение очень даже понравилось читателям и начало передаваться от одного читателя другому. А в это время в редакцию стало поступать огромное количество писем, в котором читатели благодарили автору за написанное произведение и просили, чтобы он создал еще несколько произведений.

Здесь описывается весь быт, который ведут обычные люди и как им тяжело и сложно бывает порой выживать в таких условиях. Кроме этого автору хотелось показать коммунистов совсем с другой стороны, а если быть точным, то это положительная сторона. Люди прекрасно понимают о том, что происходит в жизни, но ничего сделать не могут. А вот Александр является белогвардейцем, которому больше всего на свете нравится жить по старым традициям и законам и очень сильно боится чего-то нового.

А для того чтобы хотя бы немного скрасить и скрыть весь трагизм этого произведения появляется еще один герой Щукарь. Он не может жить без прибауток и шуток, которых знает очень много. И на каждое событие у него имеется либо шутка, либо прибаутка. И это помогает пережить большое количество разных трагических ситуаций. Иногда смех встает рядом с трагедией и побеждает.

Перед глазами неожиданно встают по нечеловеческим меркам поступки, которые совершают настоящие герои. Они достигают своей цели, но при этом проливают кровь и пот.

Анализ 4

Роман представляет собойвозможно пропагандистское произведение, защищающее и оправдывающее политику советской власти в деревне, написанное, однако, талантливым автором.

В соответствии с тогдашними идеологическими представлениями в проблемах надо было видеть происки врагов. Шолохов, следуя им, вводит в роман скрытого противника существующего строя бывшего есаула Половцева. Вместе с ним автор показал и идейных врагов новой политики власти таких как крепкий хозяин Яков Островнов, который также начинает бороться против коллективизации.

Писатель прекрасно понимал, что простая агитка, составленная в черно-белом свете, игнорирующая неудобные» вопросы, никогда не получит популярности у читателей и не окажет заказчику (власти) поддержки в оправдании сельскохозяйственной политики. Исходя из этого, Шолохов сам демонстрирует в своем произведении неоднозначные ситуации, возникавшие в ходе колхозного строительства. В частности, он показывает, как в списке подлежавших раскулачиванию попал и бывший красный партизан, ставший впоследствии крепким хозяином, благодаря своему труду, Тит Бородин.

Однако писатель, все же смягчает ситуацию, изображая колебания одного из создателей колхоза, секретаря партячейки Макара Нагульнова при определении судьбы того же Бородина.

Кроме того, Шолохов показывает, что не только кулаки, но середняки и часть бедняков выступают против коллективизации. Однако здесь писатель использует неоднократно применяемый им прием: враги советской власти первыми переходят кровавым методам для достижения своих целей. Одним из таковых актов насилия становится коллективное убийство недостаточно последовательного противника колхозов бедняка Никиты Хопрова. Следовательно, читателю предлагается самостоятельно сделать вывод, что террор власти против ее противников – это вынужденная мера.

Следует при этом отметить, что автор не сосредоточился только на политических сюжетах, борьбе новой власти с врагами. В произведении присутствует и романтический элемент: любовь Вари к «двадцатипятитысячнику», рабочему присланному проводить коллективизацию Давыдову и интрига, связанная с романом его же и Лушки.

Роман «Анна Каренина» Л.Н.Толстого был написан в 1873 – 1877 годы. Это философское произведение, наталкивающее на размышления о жизни, любви, веры и т.д.

Цитата сообщения Михаил Шолохов как зеркало русской коллективизации

В 1990 году в 25-м номере "Огонька" вышла большая статья Ирины Коноваловой "Михаил Шолохов как зеркало русской коллективизации". Она произвела на меня колоссальное впечатление, заставив взглянуть по-новому на многие с детства привычные вещи, ставшие для целых поколений неоспоримыми догмами.

За прошедшие четверть века имя автора я прочно забыл, и мне стоило немалых трудов составить результативный запрос в Google. Нашел-таки. И теперь узнал, что Ирина Коновалова в ту пору была штатным сотрудником редакции журнала "Сельская жизнь", так что обвинять ее в дилетантстве и незнании вопроса может только идиот или лицемерный негодяй.

Предлагаю вашему вниманию в продолжение "шолоховской" темы. Напоминаю: написано хоть и в Перестройку, но все еще при советской власти, с невыветрившейся привычкой к обязательным реверансам в ее сторону, самоцензуре и спинномозговым страхом перед КГБ.

Сначала книгу "Поднятая целина" читали почти как пособие по классовой борьбе и коллективизации, не ставя под сомнение ни её реализм, ни идейную направленность. Достаточно того, что в центре романа были большевики, а уж правы они или нет, справедливо ли и перспективно их дело - определяли для читателя не писатель и не сам роман, а окружающая жизнь и установки партии. Насколько примитивная, настолько же и мощная новая мифология не только не позволяла широкой аудитории различать оттенки многообразной действительности, но и заставляла легко и убеждённо воспринимать чёрное как белое и наоборот. Кулак - вредитель, интеллигент - подозрительный тип, человек в галстуке - мещанин... Подобные стереотипы резко преломляли отношение к жизни и к литературе.
Позднее роман стал почти учебником истории, своеобразным первоисточником, из которого узнавали о коллективизации и её коллизиях, основываясь, увы, на тех же стереотипах.

В самое последнее время, когда мы начали отказываться от прежних догм и стереотипов, когда на нас хлынул буквально потоп фактов, документов, свидетельств разных периодов отечественной истории, возник парадокс - расхожим стало мнение: всё было не так, как писал Шолохов. Слишком знакомым кажется роман, чтобы перепроверять это мнение. Но всё же спросим себя: не так писал Шолохов или не так мы его читали? О чём же его роман, что хотел показать сам писатель, как относился к происходящему, к своим персонажам?

Пожалуй, самый колоритный образ в "Поднятой целине" - Макар Нагульнов, секретарь Гремяченской ячейки. Мы любили Нагульнова всей душой, сильнее даже, чем душку Давыдова. Мы любили его за то, что он старый член партии, бывший красный партизан, орденоносец-краснознаменец, за то, что он честный, бескорыстный, бескомпромиссный боец революции, бесконечно преданный её идеалам. За это прощали Макару "некоторые перегибы". Говоря словами Давыдова, "путаник, но ведь страшно свой же!". Вот главное: мы были с Нагульновым свои, в одном окопе, и он, отдавший все силы и саму жизнь за наше общее дело, был для нас героем.

Сегодня, когда так стремительно изменилась вдруг вся жизненная система координат, мы с Нагульновым оказались едва ли не по разные стороны баррикад. Мы взглянули на него с новой, с противоположной точки зрения и ужаснулись: да ведь он экстремист, жестокий, страшный тип! Ему ничего не стоит ударить человека, под дулом нагана добиться у него ложного оговора, выудить расписку, арестовать невинного, совершить самосуд. А как убеждает он Давыдова насчёт владельцев личного скота: "Режут скотину, гады! Готовы в три горла жрать, лишь бы в колхоз не сдавать. Я вот что предлагаю: нынче же вынести собранием ходатайство, чтобы злостных резаков расстрелять!.. На чём будем сеять, ежели не вступившие в колхоз быков перережут?.. Сёма! Жаль ты моя! Чего у тебя мозга такая ленивая?.. Ить пропадём мы, ежели с посевом не управимся!.. Надо беспременно расстрелять двоих-троих гадов за скотину!" Ничего себе! Да ведь и расстреляет хозяина коровы за то, что тот посмел собственной живностью распорядиться по своему усмотрению, и оправдает произвол интересами дела. Этот абстрактный гуманист будет убиваться: "В сердце кровя сохнут, как вздумаешь о наших родных братьях, над какими... буржуи измываются". Однако жалость, проявленная Размётновым к конкретным малым ребятишкам раскулаченного Гаева, которых в январскую стужу вышвырнули из дома, доводит его до истерики: "Как служишь революции? Жа-ле-е-ешь? Да я... тысячи станови зараз дедов, детишек, баб... Да скажи мне, что надо их в распыл... Для революции надо... Я их из пулемёта... всех порежу!"

Но в 1930-м не слышно команд "порезать всех из пулемёта", борьба "за идею" ведётся иными методами. Да и установка на мировую революцию устарела - идёт "строительство социализма в отдельно взятой странеё. И сорокалетний партизан ищет себе применение, превращая в поле битвы любую хозяйственную кампанию. Благо они действительно напоминают боевые действия. Когда же наган неуместен, становится лишним и Нагульнов. Он изнывает от бездействия, болтается по роману, то скупая хуторских петухов и устраивая "небесные хоралы", то философствуя ночами со Щукарём, то зубря английские слова. Пытается помогать председателю колхоза по хозяйству, но он к этому не приспособлен. Ему скучно. И Шолохов, сжалившись, убивает его.

Да, мы любили Нагульнова. Теперь впору ужасаться. Но ведь Шолохов с самого начала не идеализировал его, не любовался им, ничуть не приукрашивал - оставил таким страшным и одновременно убогим, какими и были Нагульновы в действительности. Готовые бросить в жертву абстрактной идее весь мир, сами они оказались её первыми жертвами.
Нет у Нагульнова ни своего уютного гнезда, ни родных, ни привязанностей, ни детей. Хуторяне с опаской сторонятся его, товарищи по партии считают чудаком, единственный собеседник его и родственная душа - дед Щукарь.

В сущности, до предела схематичный образ секретаря партийной ячейки - это олицетворение раздетой до неприличия казарменно-коммунистической идеи. Нет, не может нормальный человек выдержать проверку этим непосильным грузом. Потому и Нагульнов у Шолохова одинокий, ущербный, глубоко страдающий от своего добровольного аскетизма. Контуженый рыцарь революции. Не потому ли мы сочувствовали ему, что сами были сильно контужены красной идеей?

Для представителя Советской власти Андрея Размётнова не находит Шолохов ни героических, ни трагических красок. Тут тем более не может быть и речи об идеализации - образ председателя сельсовета беспощадно реалистичен, узнаваем даже в сегодняшних его преемниках. Легковесный, никчёмный человек, поставленный у власти, по своей природе неспособен быть устроителем новой жизни.
Хозяином он отроду не бывал. Когда в 1913-м двадцатитрёхлетним уже женатым казаком, не обременённым детьми, уходил он на службу, то "не только коня, - и полагающееся казаку обмундирование не на что было ему купить". Овдовевший Размётнов сошёлся, вернувшись с гражданской, с Мариной Поярковой, тоже вдовой. Андрей крыл ей хату чаканом, она зазвала его вечером в хату, угостила, поднесла стаканчик и сама предложила переночевать. "Уже перед зарёй она спросила: - Придёшь завтра хату докрывать?.. Не ходи... Ну, уж какой из тебя крыльщик! Дед Щукарь лучше тебя кроет, - и громко засмеялась: - Нарочно тебя покликала!.. Чем же, окромя, примануть? То-то ты мне убытку наделал! Хату всё одно надо перекрывать под корешок". Через два дня хату перекрывал дед Щукарь, "хуля перед хозяйкой никудышную работу Андрея". Люмпен Щукарь рукастей Андрея - и добавить к этому нечего.

Но вот он выбился в начальство, и казаки пеняют ему в ссоре: "В сапогах зиму и лето ходишь, а нам и на чирики товару нету!.. Комиссаром стал!.. Наел мурло..." Андрюшка гуляет по хутору "с уверенной ухмылкой, поигрывавшей в злобноватых его глазах", и грозится: "Мы им рога посвернём! Все будут в колхозе". Однако даже Нагульнову надоели его болтовня и безделье: "Почему же ты фуражечку на бочок сдвинешь и по целым дням сиднем сидишь в своём Совете, либо замызганную свою портфелю зажмёшь под мышкой и таскаешь по хутору, как неприкаянный? Что, секретарь твой не сумеет какую-нибудь справку о семейном положении выдать?"

Хуторяне не выказывают представителю власти никакого почтения, по-прежнему кличут Андрюшкой и понимают насквозь: "Андрюшка Размётнов - этот рыском живёт, внатруску, лишнего не перебежит и не переступит, пока ему кнута не покажешь... Значит, что ему остаётся делать при его атаманском звании? Руки в бока - и распоряжаться, шуметь, бестолочь устраивать, под ногами у людей путается..."
Скажите, ну какая из Андрюшки власть? Добрые люди никогда не отдали бы за него свои голоса, и будь выборы хоть чуть демократичнее, не видать ему должности председателя Совета. Но именно такая, картонная, декоративная Советская власть и такие марионетки Размётновы устраивали власть подлинную. И лишь сравнительно недавно этой незадачливой чиновничьей братии вышел срок.

Рабочий Давыдов. Он, конечно, главное действующее лицо уже потому, что приезжает он в Гремячий Лог - действие начинается, погибает - роман окончен. Именно Давыдов традиционно воспринимался как безусловно положительная фигура. Может быть, таким и хотел представить нам его Шолохов? Что-то не похоже. Иначе зачем бы он стал сообщать нам о герое такие неприглядные подробности?..

У Семёна щербина во рту - зуба лишился по пьяному делу. Татуированная грудь. Татуировка сентиментальная и невинная, но на животе... Позвольте, но это-то уж зачем сообщать?.. Однако писателю виднее: "В годы гражданской войны молодой, двадцатилетний матрос Давыдов однажды смертельно напился. В кубрике миноносца ему поднесли ещё стакан спирта. Он без сознания лежал на нижней койке, в одних трусах, а два пьяных дружка с соседнего тральщика - мастера татуировки - трудились над Давыдовым, изощряя в непристойности свою разнузданную пьяную фантазию..." Ладно, с кем не бывает. Ну ещё картишками увлекался, особенно игрой в очко, - молодость, знаете ли... И то, что теперь, уже будучи 35-летним человеком, герой книги в руки не берёт, тоже несущественно - эка невидаль! Настораживают более прозаические обстоятельства.

Почему, к примеру, в январскую стужу человек одет в поношенное пальтецо, кепчонку и старенькие скороходовские ботинки, а весь багаж его при переезде по новому месту работы составляют две смены белья, носки и костюм? Что это может означать? Ведь человек-то уже девять лет трудится слесарем на Краснопутиловском заводе - завидное место и солидный заработок. Большая семья? Нет, он одинокий. Почему так: мужик до тридцати лет болтается неженатым? Или порченый? Или роковая любовь? Да какая там любовь! "Были короткие связи со случайными женщинами, никого и ни к чему не обязывающие, только и всего... Кроличья любовь!" Где же это видано, чтобы заставлять положительного героя так срамиться перед читателем: "Чтобы поскорей забыть неприятное, он в смятении поспешно закуривал новую папиросу, думал: "...Ничего себе, достойно прожил с женщинами, не хуже любого пса!""

Нет, это кто хотите, но только не герой - легкомысленный тип какой-то. И зачем спровадил его Шолохов в деревню - в завклубы, что ли? Нет, это не Шолохов его направил, а партия. И не завклубом, а председателем колхоза. Он, видать, знаток? Казаки оценили это в первый же день: "Товарищ уполномоченный в сельском хозяйстве мало понимает, за плугом он, кубыть, не ходил по своей рабочей жизни и, небось, к быку не знает с какой стороны надо зайтить", - деликатно замечают ему.

Сосватают вот этакого втёмную, а он возьми да и начни тут же с парторговой женой амурничать. Подобного сатирического треугольника не сыскать во всей советской литературе. И антисоветской. Чтобы председатель колхоза загулял с женой партийного вожака, да чтобы оба они сохли по такой-то пустой, взбалмошной, капризной бездельнице Лушке, да чтобы этот треугольник разрешили не мужики, а она сама, предпочтя им обоим кулацкого сынка, развенчав их идейную, а заодно и мужскую мощь... - после такой карикатуры взаимоотношения героя с писателем и вовсе не укладываются в схему "кумир - обожатель".

"Меня послала к вам наша Коммунистическая партия и рабочий класс, - объявляет Давыдов собранию бедноты цель своего прибытия, - чтобы помочь вам организовать колхоз и уничтожить кулака как общего нашего кровососа". Видимо, "кровосос" вконец разоряет страну? Нет, как раз "кулака терпели мы из нужды: он хлеба больше, чем колхозы, давал", - признаёт Давыдов. Так за что же? А за то, что в стране трудности с хлебом, а гегемон кушать хочет. "С хлебом трудности оттого, что кулак его гноит в земле, у него с боем хлеб приходится брать!" - вторит пропагандистским уткам Давыдов. Но если кулака уничтожить, он же хлеб вовсе перестанет производить - где же логика? Притом "кровососов" в Гремячем Логу несколько, а середняков двести - почему же Давыдов уверен, что "середняцко-бедняцким хлебом Советский Союз не прокормишь"?

Простим малообразованному балтийцу, что он не ведает истинных возможностей земли и тех, кто на ней живёт. Но не простится тем, кто вбил ему в голову преступную ложь и сделал посланцем беды.

Давыдов чувствует себя в деревне едва ли не благодетелем. "Надо больше сеять", - с классовым превосходством учит он жить "тёмного мужика". "Партия предусматривает сплошную коллективизацию, чтобы трактором зацепить и вывести вас из нужды... Пятьсот миллионов целковых дают колхозам на поправку, это как?" Да вот так: сколько есть у нас нынче земли - перепахали и засеяли; тракторов выпускаем больше всех в мире, подачками попрекаем крестьянина с каждой трибуны... Теперь, как та старуха у разбитого корыта, вздыхаем о несбыточной малости: хозяина бы вернуть.

Простите, а хозяин - это кто? Неужто... Но сперва давайте разберёмся с теми, кто не хозяева. Размётнов с Нагульновым - не хозяева, это точно: один по бездарности, второй - из идейных соображений. Давыдов тоже определённо не хозяин. И не будет им никогда. Во-первых, хозяин - это человек особенный, это талант, которого по всем признакам питерский посланец лишён. А во-вторых, и это главное, не затем его партия в деревню послала, чтобы он тут хозяином стал. Не затем партия начала коллективизацию, чтобы мелких хозяйчиков сорганизовать в мощных коллективных хозяев-собственников, чтобы из мелкотоварной рыночной стихии возник рынок крупных самостоятельных производителей. Давыдов призван, а точнее, пожертвован, чтобы создавать принципиально иную, плановую экономику и послужить в административно-командной системе надёжным винтиком. Давыдов как раз соответствовал целям и задачам текущего момента. Именно железная партийная дисциплина нашей сплошь партийной председательской гильдии являлась и поныне остаётся той арматурой, на которой держится система.

При первом же знакомстве секретарь райкома потребует от него "ежедневно коннонарочным сводки слать" и, поставив задачу - "гнать вверх до ста процентов коллективизации", скажет сакраментальное: "По проценту и будем расценивать твою работу". Знакомься, Давыдов, это теперь твои божки: План, Вал, Процент, Отчётность. "Смотри, Давыдов! Невыполнение важнейшей директивы райкома повлечёт за собой весьма неприятные для тебя оргвыводы!" - стращает его секретарь райкома. "Семфонд должен быть создан ещё к первому февраля, а ты..." Давыдов поначалу вздумает брыкаться: "А я его создам к пятнадцатому, факт! Ведь не в феврале же сеять будем?", но потом попривыкнет к хомуту, разберётся, что не он здесь хозяин.

Сегодня век колхозных дилетантов-службистов на исходе. Как только откроются двери в рынок, Давыдовы окажутся не у дел. Их система рухнет.

Обманутое поколение - даже сегодня, когда мы знаем о них правду, эти романтики вызывают сочувствие. Неоднозначно отношение к ним и Шолохова: казалось бы, тем, что уготовил для главных героев совершенно не героическую смерть, писатель уже вынес им окончательный приговор, но тут же следует знаменитое признание: "Вот и отпели донские соловьи дорогим моему сердцу Давыдову и Нагульнову..." - выходит, он-таки их любил? Ну на то и настоящий писатель, чтобы всякого своего героя любить, как дитя. И уж так заведено в добропорядочных семьях, что больных, увечных, несчастных детей любят и балуют куда больше, чем здоровых.

Итак, гремяченские коммунисты не хозяева и хозяевами не станут. Впрочем, и не рвутся - они главные устроители, администраторы. Ну а те, к кому по приезде обращается с пламенной речью Давыдов - 32 человека, - гремяченский актив и беднота? Нет, на них надежда хлипкая. Посудите: из 230 примерно дворов к 1930 году лишь эти и остались в хуторе при прежних нищенских обстоятельствах. За тринадцать лет новой власти только у них ещё не нажито ничего - ничего, чему они были бы хозяевами. Восемнадцать таких-то состоят в товариществе по совместной обработке земли, о котором Нагульнов говорит: "Это есть одно измывание над коллективизацией и голый убыток Советской власти... Они кредиты берут, но отдать их не смогут и за долгий срок. Зараз объясню - почему: будь у них трактор, - другой разговор, но трактор им не дали, а на быках не скоро разбогатеешь. Ещё скажу, что они порченую ведут политику, и я их давно бы разогнал за то, что они подлегли под Советскую власть, как куршивый телёнок, сосать - сосут, а росту ихнего нету. И есть такие промеж них мнения: "Э, да нам всё равно дадут! А брать с нас за долги нечего". Отсюда у них развал в дисциплине, и ТОЗ этот завтра будет упокойником". Нет, трактором подобные ТОЗы, с их иждивенческими настроениями, не вытянуть. Однако и погибнуть мы им не дадим. И они, только уже в образе убыточных колхозов, за пятьдесят лет так "подлягут под Советскую власть" и так привыкнут качать средства и права, что не только разогнать их, как предлагал Макар, но и обнести их общественной ложкой нынче не моги.

Понятно, что середняки не желают с бедняками смешиваться: "Я буду стараться в колхозе, а другой, вот как наш Колыба, будет на борозде спать. Хоть и говорит Советская власть, что лодырей из бедноты нету, что это кулаки выдумали, но это неправда. Колыба всю жизню на пече лежал. Весь хутор знает, как он одну зиму на пече так-то спасался, ноги к двери протянул. К утру ноги у него инеем оделись, а бок на кирпичине сжёг. Значится, человек до того обленился, что с печки и по надобности до ветру встать не могёт. Как я с таким буду работать? Не подписуюсь на колхоз!"...

Академик ВАСХНИЛ В. А. Тихонов, комментируя недавно в печати социологическое обследование современной деревни, особо выделил такую группу: "20 процентов не работают ни при какой системе. Они были и раньше - Щукари, Якуши Ротастенькие, - но Советская власть социальным иждивенчеством создала для них исключительно благоприятные условия".

Конечно, в Гремяченском ТОЗе не сплошь люмпены, есть там и старательные, как Ушаков и Любишкин, работники. Однако исполнительный работник ещё не есть хозяин. И вовсе не потому, что у одного что-то нажито, а у другого нет. Одно то, что человек наживает, приумножает и бережёт собственность, вызывает у Любишкина такую же, как у Нагульнова, оголтелую враждебность к любому. Даже к бывшему бедняку и своему товарищу Титу Бородину, историю которого Нагульнов рассказывает Давыдову на собрании бедноты:

"Этот Бородин... в восемнадцатом году добровольно ушёл в Красную гвардию. Будучи бедняцкого рода, сражался стойко. Имеет раны и отличие - серебряные часы за революционное прохождение... И ты понимаешь, товарищ рабочий, как он нам сердце полоснул? Зубами, как кобель в падлу, вцепился в хозяйство, возвернувшись домой... И начал богатеть, несмотря на наши предупреждения. Работал день и ночь, оброс весь дикой шерстью, в одних холстинных штанах зиму и лето исхаживал. Нажил три пары быков и грызь от тяжёлого подъёма разных тяжестев, и всё ему было мало! Начал нанимать работников, по два, по три. Нажил мельницу-ветрянку, а потом купил пятисильный паровой двигатель и начал ладить маслобойку, скотиной переторговывать. Сам, бывало, плохо жрёт и работников голодом морит, хоть и работают они двадцать часов в сутки да за ночь встают раз по пять коням подмешивать, скотине метать. Мы вызывали его неоднократно на ячейку и в Совет, стыдили страшным стыдом, говорили: "Брось, Тит, не становись нашей дорогой Советской власти поперёк путя!.." Нагульнов вздохнул и развёл руками. - Что можно сделать, раз человек осатанел? Видим, поедает его собственность! Опять его призовём.., уговариваем, грозим, что в землю затопчем его, раз он становится поперёк путя, делается буржуем и не хочет дожидаться мировой революции... И мы его лишили голосу гражданства. Он было помыкнулся туда и сюда, бумажки писал в край и в Москву. Но я так понимаю, что в центральных учреждениях сидят на главных постах старые революционеры и они понимают: раз предал, - значит, враг, и никакой тебе пощады!"

Конечно, писатель не в силах изменить эту коллизию. Однако он даёт такую убийственную отповедь устроителям новой жизни и так нарочито искусственно пристёгивает её к сюжету, что не остаётся сомнений, на чьей стороне его пристрастия и сама истина. "Ну он, то есть Титок, нам отвечает: "Я сполняю приказ Советской власти, увеличиваю посев. А работников имею по закону... Я был ничем и стал всем, всё у меня есть, за это я и воевал. Да и Советская власть не на вас, мол, держится. Я своими руками даю ей что жевать, а вы - портфельщики, я вас в упор не вижу".

Приятно, однако, повстречаться с таким неординарным человеком. Его осмысленные поступки, логичные рассуждения, его деловая хватка и даже лексикон выдают в нём человека совсем иного, качественно отличного не только от Щукарей, но и от Ушаковых и Любишкиных. Это хозяин.

В то время как Бородин старается "из ничего стать всем", Любишкину требуется поводырь: "Я сам до колхозного переворота думал Калинину письмо написать, чтобы помогли хлеборобам начинать какую-то новую жизню. А то первые годы, как при старом режиме, - плати налоги, живи как знаешь. А РКП для чего? Ну, завоевали, а потом что?"... В то время, как Любишкин с Ушаковым оправдывают свою нищету многодетностью и нехваткой рабочих рук, в хуторе крепнут хозяйствами кулак Гаев, у которого одиннадцать детей, Фрол Дамасков - "маленький тщедушный старичишка", единственная опора которого в двадцатидвухлетнем сыне, и даже вдовая пожилая уже Марина Пояркова... Хозяева собираются силами в машинном товариществе вокруг Фро’лова двигателя, а Любишкин проедает свой ТОЗ, жадно косится на чужое и торжествует наконец: "Двигатель-то у вас в прошлом году отняли. А зараз мы и Фрола твоего растребушили с огнём и дымом!"... Ну и отняли, ну и растребушили - ну и что? Фрол-то минувшим летом не захотел отдать хлеб, у него силой отняли и штраф ему присудили, а он... "Он опять на энтот год будет Фролом Игнатичем! А весной опять придёт меня наймать!" - недоумевает возмущённый Любишкин, и вот этого ему решительно не понять: "...Всё разговоры, да разговоры "кулака уничтожить", а он растёт из года в год, как лопух, и солнце нам застит".
Так и водит перед нами Шолохов этого Любишкина, как сомка на удочке, так и демонстрирует со всех сторон лучшего в хуторе наёмного работника. Пока мы не уясним крепко, что даже старательному работнику до настоящего хозяина - как до Луны. "Отдайте нам его машины, его быков, силу его отдайте, тогда будет наше равенство!" - не унимается Любишкин, наивно полагая, что, завладев чужим добром, он автоматически станет сильным, талантливым, предприимчивым культурным хозяином, - он и Давыдова сразу принял душой потому, что почуял в нём своего союзника. Ведь тот, не смущаясь, объявляет, что прибыл сперва учинить разбой, а потом из награбленного собирать колхоз: "В этом и есть политика нашей партии!.. Уничтожить кулака как класс, имущество его отдать колхозам, факт!"

Но подобный "факт" уже имел место в семнадцатом: отобрали и разделили - что ж, разбогатели? Нет, проели до дна, снова кушать охота. Хлеб нужен теперь же, а обещанных тракторов ещё ждать и ждать - чем же вооружить будущих колхозников? "Кулаков громить ведите!" - возбуждённо вторит Давыдову гремяченский актив и беднота, сразу оценив цели и задачи момента. Снова отнимем и проедим, жаль, "кровососов" маловато. Ничего, зато уж потом двинем широким фронтом на середняка, тем более этому ещё не вполне окрепшему хозяину загодя приклеен соответствующий ярлык "подкулачника".

Разбой в "Поднятой целине", надо сказать, описан преобычный, вызывающий у нормального человека, как и положено, возмущение и гнев. Грабители тоже рядовые: жадные до мелочности, развязные, безжалостные, упоённые превосходством силы. Но что касается "кровососов", их поведение никак не соответствует ситуации - они не взывают о снисхождении, не валяются в ногах, не юлят, выдабриваясь.
И особым покровительством Шолохова пользуется Бородин. По Титку уже скучает ГПУ, ну так пусть он хоть на словах разочтётся с "товарищами", понасмешничает, играя "острыми, как у хоря, но весёлыми глазами": "Имущество забираете, да ещё отрез последний? Кулак должен быть с отрезом, так про него в газетах пишут. Беспременно чтобы с отрезом. Я, может, им хлеб насущный добывать буду, а? Селькоры мне без надобностев..."

Ну, Титок! Как он это тонко, особенно, - кто понимает - про селькоров! До боли жалко терять таких-то людей. Ладно хоть Шолохов позволяет ему вдоволь покуражиться над Нагульновым и даже напоследок садануть пару раз по голове железной занозой самого зачинщика Давыдова, уронив его пролетарскую гордость.

Ну а как же защищаться жертвам произвола? Тимофей Дамасков, к примеру, рванул в город к прокурору - права качать, но, вернувшись, "рассказывал о том, как сурово встретил его прокурор, как хотел вместо рассмотрения жалобы арестовать его и отправить обратно в район". Прокурор, безусловно, понимает, что в Гремячем творится беззаконие. Но, как юрист, прокурор знает также, что в стране давно правит не закон, а партийная диктатура.

Закон безмолвствует - значит, произвол санкционирован свыше. Как сообщает нам Шолохов в самом начале романа, в 1930 году правоохранительные, карательные органы, армия, огромный аппарат были в непосредственном подчинении мощного ареопага. Прибывший из Ленинграда Давыдов задаётся философским вопросом: раз в "Правде" опубликована речь Сталина, в которой вождь даёт директиву "повести решительное наступление на кулачество, сломить его сопротивление, ликвидировать его как класс...", "почему нельзя совсем его - к ногтю?". Секретарь райкома, отчаявшись убедить Давыдова, что таким манером можно спугнуть середняка, режет ему напрямую, как коммунист коммунисту: "Да уж будь спокоен! Если бы необходима и своевременна была такая мера, крайком прямо приказал бы нам: "Уничтожить кулака!.." И по-жа-луй-ста! В два счёта. Милиция, весь аппарат к вашим услугам...".

Морально-нравственное убожество этих "пламенных революционеров" показано тут, конечно, в обнажённом варианте. Но главное, дана точка отсчёта абсолютного бесправия личности, социальных групп и даже целых классов перед тоталитарной системой, с одной стороны, а с другой - самодурство и всевластие системы, не оставляющей ни малейшей надежды жертвам её на защиту и справедливость.
Так же, как чистейшим произволом явилось раскулачивание, вне всяких норм морали и права осуществлялась проводимая параллельно коллективизация. Запуганные безнаказанностью бедняцкого актива, возглавляемого коммунистами, середняки идут в колхоз из страха стать очередной жертвой новой власти. Нагульнов признаётся: "Я за колхоз как агитировал? А вот как: кое-кому из наших злодеев, хотя они и середняки числются, прямо говорил: "Не идёшь в колхоз? Ты, значится, против Советской власти? В девятнадцатом году с нами бился, супротивничал, и зараз против? Ну, тогда и от меня - миру не жди. Я тебя, гада, так гробану, что всем чертям муторно станет!" Говорил я так? Говорил! И даже наганом по столу постукивал. Не отрицаюсь!"

После выхода в "Правде" известной статьи Сталина "Головокружение от успехов" люди, было, поверили, что "активистам" дан отбой и насилие прекратится, рванулись на волю, за одну только неделю из колхоза вышло около ста хозяйств. Однако свобода обернулась издевательской насмешкой: их выпустили, что называется, нагишом.

Даже Нагульнов, ещё пару месяцев назад предлагавший расстреливать "резаков", возмущается: "...Почему выходцам не приказано было возвращать скот? Это не есть принудительная коллективизация? Она самая! Вышли люди из колхоза, а им ни скота, ни инструмента не дают. Ясное дело: жить ему не при чём, деваться некуда, он опять и лезет в колхоз. Пищит, а лезет".

Так ломали, насиловали и укрощали хозяина.

Я знаю, что не все считают корректным говорить об утраченном чувстве хозяина с высоты современного опыта. Теперь, мол, когда эта категория снова в ходу, легко осуждать тех, кто уничтожал элиту крестьянства. Но они же, мол, не знали, что это элита, у них была иная иерархия ценностей, в которой хозяину не нашлось места.

Неправда. Хоть в "светлом будущем" для хозяина действительно не отводилось социальной ниши, однако, как и в любые времена, при новой власти цену хозяину знали. И не случайно назвать эту высокую цену в "Поднятой целине" писатель заставляет могильщиков хозяина. Распекая незадачливых ТОЗовцев, Размётнов ни с того ни с сего вдруг восхищённо ахает: "Им бы в председатели Якова Лукича Островнова. Вон - голова! Пшеницу новую из Краснодара выписывал мелонопусой породы - в любой суховей выстаивает, снег постоянно задерживает на пашнях, урожай у него всегда лучше. Скотину развёл породную. Хоть он трошки и кряхтит, как мы его налогом придавим, а хозяин хороший, похвальный лист имеет". А буквально через неделю-другую, пригласив Якова Лукича (и всегда-то и для всех он исключительно Яков Лукич) на должность колхозного завхоза, Давыдов выходит от него с пачкой агрономических журналов под мышкой, довольный результатами посещения и ещё более убеждённый в полезности Островнова. "Вот с такими бы можно в год перевернуть деревню! Умный мужик, дьявол, начитанный. А как он знает хозяйство и землю! Вот это квалификация!"

Ну, слава Богу, разглядели золотничок. Однако "устроители" не понимают, что такие-то золотнички в шлаке сплошной коллективизации поблёкнут и потеряются. Им невдомёк то, что очевидно для середняка Кузьмы: "В колхоз надо, по-моему, людей так сводить: какие работящие и имеют скотину - этих в один колхоз, бедноту - в другой, зажиточных - само собой, а самых лодырей на выселку, чтобы их ГПУ научила работать. Людей мало в одну кучу свалить, толку один чёрт не будет..."

Верно, только для этого нужно предоставить людям право кооперироваться добровольно. Но то, чего хотят от Островнова "устроители", не сбудется никогда - в административно-командную колхозную систему он не впишется. Тут противоречие неразрешимое: чтобы Яков Лукич и хозяином остался, и сделался бы ручным, управляемым, ниже ростом - это невозможно.

Чего хотел Островнов в жизни, ради чего "всю жизнь тянулся к богатству"? Думал окрепнуть, "сына учить в новочеркасском юнкерском училище, думал купить маслобойку.., думал возле себя кормить человек трёх работников.., открыв торговлишку, перекупить у неудачного помещика... полузаброшенную вальцовку... В думках тогда видел себя Яков Лукич не в шароварах из чёртовой кожи, а в чесучовой паре, с золотой цепочкой поперёк живота, не с мозолистыми, а с мягкими и белыми руками... Сын вышел бы в полковники и женился на образованной барышне, и однажды Яков Лукич подкатил бы за ним к станции не на бричке, а на собственном автомобиле..." Выражаясь популярно, мыслил он себя полезным обществу современным цивилизованным предпринимателем и уважаемым человеком - что в том плохого? Но Советская власть не дала развернуться Островнову в полную силу, "потому он и жил скучно, как выхолощенный бугай: ни тебе созидания, ни пьяной радости от него..."

Конечно, Островнов - враг Советской власти, он, как известно, враг-вредитель, да и вообще за ним числится ряд неблаговидных, аморальных и даже преступных поступков. Однако почему человек вступил в конфликт с системой? Послушаем-ка самого врага-вредителя:
"Вот зараз про себя вам скажу: вернулся я в двадцатом году из отступа... Вернулся к голому куреню. С энтих пор работал день и ночь. Продразвёрсткой в первый раз обидели товарищи: забрали всё зерно под гребло. А потом этим обидам и счёт я потерял. Хоть счёт-то им можно произвесть: обидют и квиток выпишут, чтоб не забыл. - Яков Лукич встал, полез рукой за зеркало и вытянул, улыбаясь в подстриженные усы, связку бумаг. - Вот они тут, квитки об том, что сдавал в двадцать первом году: а сдавал и хлеб, и мясу, и маслу, и кожи, и шерсть, и птицу, и целыми быками водил в заготконтору. А вот это окладные листы по единому сельскому налогу, по самооблогу и опять же квитки за страховку... И за дым из трубы платил, и за то, что скотина живая на базу стоит... Словом... жил я - сам возля земли кормился и других возля себя кормил. Хоть и не раз шкуру с меня сымали, а я опять же ею обрастал..."

Обидно Островнову: "Не будь гонения на богатых, я бы, может, теперь по моему старанию, первым человеком в хуторе был. При вольной жизни я бы зараз, может, свой автомобиль-держал!" (Дался ему этот автомобиль!)

Ну и как вы полагаете, может нормальный человек любить своего мучителя, который воли его лишает, грабит бессчётно, унижает, ставит на колени? Тут и Шолохов, отступая от своих художественных принципов, даёт откровенную лобовую ремарку: "Советская власть обижала Якова Лукича налогами и поборами десять лет, не давала возможности круто повести хозяйство, зажить богато - сытней сытого, Советская власть Якову Лукичу и он ей - враги, крест-накрест". Вот и разгадка: сначала "Советская власть Якову Лукичу", а уж потом "он ей". Это она раз за разом бьёт наотмашь и подняться не даёт, и за это уже он, не причинявший ей пока никакого вреда, пропитывается ответной враждебностью. Загнала его жизнь в угол, заставила огрызаться. Хотя по натуре Яков Лукич - и это подчёркивает писатель, - ну какой из него боец, ну какой в самом деле повстанец! - долготерпеливый обыватель, аккуратный налогоплательщик, трусоватый, не выносящий вида крови человек. Нет, это не Шолохов, а Советская власть кидает Островнова в объятия настоящим врагам, и он, став скорее заложником, чем пособником есаула Половцева, оказывается между молотом и наковальней.

Подпоручик Лятьевский говорит ему это откровенно: "А зачем ты, дура этакая стоеросова, связался с нами?.. Половцеву и мне некуда даваться... А вот ты?.. Ты, по-моему, просто жертва вечерняя. Эх, ты... Жук навозный!" И моментально "жук навозный", "жертва вечерняя" начинает оправдываться, что, конечно же, он не из каких-то там классовых или идейных соображений, а из одной только безвыходности положения: "Так житья же нам нету!.. Налогами подушили, худобу забирают, нету единоличной жизни, а то само собою, на кой вы нам ляд... и нужны. Я бы ни в жизню не пошёл на такой грех!"

Островнов в убийстве Хопровых участвует, старуху-мать заморит единственно из страха разоблачения. В том, что колхозников заработком ущемляет, тоже никакого специального плана - тем более не себе же в карман! Из общественных кладовок тянет - на то и завхоз - святое дало. Он, конечно, заворачивает всем колхозным хозяйством по-своему, однако нет его прямой заслуги в том, что, по словам кузнеца Шалого, Давыдов "в колхозе не председатель, а так, пришей-пристебай", что он "свою власть из рук выронил, а Островнов поднял". А из непосредственного вредительства числятся за Яковом Лукичом во всём романе фактически только обмороженные быки. Предводители сопротивления нисколько не обольщаются по поводу личных вредительских достоинств своих подручных, да и по поводу явления в целом. Одноглазый подпоручик - не случайно Шолохов наделяет его склонностью "к объективной оценке действительности" - форменно потешается, смущая Якова Лукича и "цинически подмигивая" доморощенному злодею: "Разваливаешь колхоз?.. Какими же ты методами работаешь?.. Ведь ты же диверсионер... Ну что ты там делаешь? Лошадей стрихнином травишь, орудия производства портишь или что-либо ещё?" Но "диверсионеру" не до шуток, ему тут же "захотелось пожаловаться на то, как болеет он душой, одновременно строя и разрушая обобществлённое хуторское хозяйство..." То-то и оно, что хозяйское нутро, веками формировавшаяся созидательная направленность человека от земли мешают ему и вредительствовать-то путём.

Яков Лукич - враг-вредитель - на грош убытка колхозу приносит сотню прибыли. По его инициативе обустраиваются тёплые базы, начинается сооружение сети накопительных прудов, он уговаривает колхозников загатить Дурной Лог, из года в год размывавший богатые земли, доказывает выгодность хуторского кирпичного заводика... Так и суждено этой "жертве вечерней" разрываться между большевистскими мечтателями и белогвардейскими авантюристами. Мечтатели думают, приручив хозяина, его руками "в год перевернуть деревню", то есть дать стране хлеб. Авантюристы хотят его руками задушить Советскую власть. И тем, и другим Яков Лукич нужен только как "человеческий материал", как средство достижения своих целей. Хозяин как таковой - хлебороб, личность, самоценная человеческая единица - не интересен ни тем, ни другим.

Но не суждено сбыться мечтам коммунистов, обречена на провал и повстанческая авантюра.

Коммунисты промахнулись с самого начала, ещё когда в своем манифесте поставили варварскую задачу перековать "жуков навозных" в работников сельскохозяйственных фабрик. Пролетарий Давыдов, прибывший для этого в деревню, сразу же встал в тупик - не от своего бессилия переломить или подчинить людей, а от неспособности понять их. "Упорное нежелание большинства середняков идти в колхоз, несмотря на огромные преимущества колхозного хозяйства, было ему непонятно... Хутор был для него как сложный мотор новой конструкции, и Давыдов внимательно и напряжённо пытался познать его, изучить, прощупать каждую деталь, слышать каждый перебой в каждодневном неустанном, напряжённом биении этой мудрёной машины..." Но случайно ли Шолохов использует именно такой образ или подсказывает, насколько сильно заблуждается Давыдов, рассчитывая овладеть "мудрёной машиной"? Ведь механическим путём это так же невозможно, как Любишкину стать хозяином или как научиться сочинять стихи. Именно полное непонимание и игнорирование тонкой, хрупкой творческой природы хлеборобского труда, личностного, почти что интимного его характера, ничего не имеющего общего с работой на промышленном предприятии, и есть смертоносный стержень разрушительного процесса, плоды которого мы сегодня пожинаем.
Пожалуй, самый важный урок "Поднятой целины" состоит как раз в том, что никакие враги Островновы не способны навредительствовать колхозному строю больше, чем он сам, больше, чем колхозная уравниловка, обезличка, администрирование, отчуждение человека от средств производства.

В Гремячем колхоз ещё только образуется, самая созидательная пора, а Майданников примечает: "Трудно будет... Видал вон: трое работают, а десять под плетнём на прыципках сидят, цигарки крутят". Ещё только свозят в общий котёл личное добро, а сын бедняка Семёна Куженкова, перевернув сани с сеном, на упрёки Майданникова и Ушакова огрызается: "Оно теперича не наше, колхозное". Через короткое время Майданников снова поминает этого парня недобрым словом: "Вчера дежурил Куженков, коней сам не повёл поить, послал парнишку; энтот сел верхи, погнал весь табун к речке в намёт. Напилась какая, не напилась - опять захватил в намёт и - до конюшни". Спустя месяц уже Куженков-родитель отравил негодной кормёжкой всех лошадей... Да одни эти Куженковы, без злого умысла, так, от лени и небрежности, навредительствуют в колхозе столько, что Якову Лукичу и не снилось. "И никому не скажи супротив, оскаляются: "Га-а-а, тебе больше всех надо!"" - досадует Майданников.

Давыдов, человек в деревне новый, никак не возьмёт в толк переживаний Майданникова, успокаивает его: "Ты не волнуйся. Ты поспокойнее. Всё в наших руках, всё оттяпаем, факт! Введём систему штрафов, обяжем бригадиров следить под их личную ответственность". Он по наивности предполагает внедрить здесь заводскую систему контроля. Но это не конвейер, как справедливо заметил ещё на первом собрании догадливый середняк Ахваткин: "Один больше сработает, другой меньше. Работа наша разная, это не возля станка на заводе стоять... Иван моих быков перегнал, а я его коней недоглядел... Тут надо милиции жить безысходно". Ну, если и не милиции, то уж бригадиру-надсмотрщику - определённо. Хотя и он зачастую оказывается в тупике: "Ничего не выходит! Осталося у меня к труду способных двадцать восемь человек, и энти не хотят работать, злодырничают. Никакой управы на них не найду... Как, скажи, они сроду за чапиги не держались! Пашут абы как. Гон пройдут, сядут курить, и не спихнёшь их".

Ничего удивительного - люди не видят смысла выкладываться. Конечно, чтобы их подстегнуть, введут нормо-смены, тоже от корня начала сомнительные. И вот уже Атаманчуков пашет на дожде, ярмом протирая быкам шею до крови, а Майданников жалуется: "Он говорит: "Не мои быки, колхозные!" Атаманчуков оправдывается: "Мне надо норму выпахать, а ты мне препятствуешь... У хозяев нельзя, а в колхозе надо!.. план надо выполнять! Дождь не дождь, а паши".

Вот оно, любимое: план любой ценой. План - колхозникам, план - колхозу. И вскоре уже сам Давыдов слышит в свой адрес: "Вам лишь бы план вовремя выполнить, а там хучь травушка не расти. Дюже вам снилась наша скотинка, так я тебе и поверил! На провесне семена в Войсковой возили со станции - сколько быков по дороге легло костьми? Не счесть!.. Ты норовишь перед районным начальством выслужиться, районное - перед краевым, а мы за вас расплачивайся. А ты думаешь, что народ ничего не видит? Ты думаешь, народ слепой? Он видит, да куда же от вас, таких службистых, денешься! Тебя, к примеру, да и таких других, как ты, мы сместить с должности не можем? Нет! Вот вы и вытворяете, что вам на ум взбередёт..." И хотя сказано это Устином Рыкалиным в ссоре, однако в его словах горькая правда, пусть и не вся она пока относится лично к Семёну.

Где окриком приходится людей подстёгивать, где командой, где наказанием, - иных стимулов на горизонте не видно. И такие становятся колхозники беспомощные, что Давыдова это выводит из себя: "Катися от меня к чёртовой матери!.. Что это за привычка: чуть что - в правление. "Товарищ Давыдов, плуг сломался!", "Товарищ Давыдов, кобыла заболела!.." Когда вы научитесь собственную инициативу проявлять?" Никогда, Давыдов, не станут люди инициативными под таким сверхчутким детальным руководством!

А сколько развелось в колхозе бюрократизма, какое бумаготворчество! Пропал председатель! "По сути целые дни он тратил на разрешение обыденных, но необходимых хозяйственных вопросов: на проверку составляемых счетоводом отчётов и бесчисленных сводок, на выслушивание бригадирских докладов, на разбор различных заявлений колхозников, на производственные совещания, - словом, на всё то, без чего немыслимо существование большого коллективного хозяйства". Так, может, и не нужно-то оно такое - "большое коллективное"?
Время идёт, Давыдов барахтается в колхозном водовороте, по-прежнему не разбираясь в его механике. Но что до таких, как Кондрат Майданников, толковых и совестливых хозяев, то у них от всего этого колхозного беспорядка буквально сердце разрывается.

Майданников в романе фигура как бы парная Островнову. Они оба хозяева - по материальному достатку и по природной склонности, обоих Советская власть давила и обижала. Кондрата поменьше, поскольку с него меньше можно было взять. По-видимому, это последнее, а также красноармейское прошлое и романтическая натура толкнули его в решающий момент не к врагам Советской власти, а к большевистским мечтателям. Именно на примере Майданникова Шолохов показывает, насколько мучительна и бессмысленна эта жертва. Кондрат ночами не спит, думая об общественном, болея о нём, как о личном.

Так же как Нагульнов из чисто идейных соображений изуродовал себе жизнь, Кондрат Майданников будет по той же причине мучиться в тисках колхозной системы, но служить ей верой и правдой. Но дед Щукарь, которому под предлогом его придурковатости Шолохов позволяет среди чепухи изрекать иногда сермяжную правду, разоблачит-таки Кондрата: "Он мелкий собственник, и больше вы из него ничего не выжмете, хучь под прессу его кладите! Макуха... из него выйдет, а коммунист - ни за что на свете!" И то правда, никогда не перековаться Майданникову согласно манифесту в просто наёмного сельскохозяйственного работника, быть ему до смерти хозяином и за то страдать. Он и сам это понимает, но вот что трагичнее всего - великое достоинство считает непростительной слабостью: "Я зараз в колхозе, а об своём добре хвораю... Раз я ишо не отрешился от собственности, значит, мне и в партии не дозволяет совесть быть". Бедный Кондрат, заморочили человеку голову идейные бойцы - не от собственности он не отрешился, а от совести. Вот когда такие, как он, и крестьянской совести лишатся, тогда всё - это и будет "развитой социализм".

В деревне замечательные качества Майданниковых останутся невостребованными, и жизнь будет одного за другим выталкивать талантливых людей в город. Незавидна даже исключительно редкостная судьба конкретного Кондрата Майданникова, выбившегося в председатели колхоза. Суждено ему всё с тем же пылом и с тем же малым результатом сражаться с бюрократической районной машиной, охраняя колхоз от чиновничьей глупости и произвола. И будет он балансировать, грубо говоря, между орденом и тюрьмой.

Теперь о горе-повстанцах. В том, что руководители так называемого "Союза освобождения Дона" - авантюристы, а вся их затея не стоит выеденного яйца, Шолохов не сомневается ни минуты. Советская власть, мощная всеподавляющая система, какой она предстаёт в "Поднятой целине", не могла быть свергнута изнутри. Трезвомыслящий одноглазый подпоручик (кстати, глаз ему некогда на допросе выбил ударом кулака чекист) с самого начала понимает, что "шансов на победу прискорбно мало... Одна сотая процента, не более!" Действительно, когда дошло до дела, оказалось, что у Половцева, не первый год вербующего казаков, всего-то около двухсот активных штыков или сабель.
Последнее перед восстанием совещание заговорщиков, описанное откровенно фельетонными красками, подошло к концу. Пути назад нет, адская машина запущена. Именно в этот момент, подчёркивая ничтожность происходящего, невсамделишность надвигающейся катастрофы, Шолохов неожиданно сообщает на полном серьёзе: "И ещё одно трагическое происшествие случилось в этот день: в колодце утонул козёл Трофим..." Для системы угроза вооружённого восстания Половцевых так же несущественна, как для хутора - гибель старого козла.
Ещё менее вероятно, чтобы "Союз освобождения Дона" - как мощная разветвлённая политическая контрреволюционная организация, корни которой тянулись бы в Москву и достигали зарубежья, - был в действительности возможен, а не возник, как пропагандистский миф наподобие пресловутой Промпартии.

Но то, что Советская власть не спустила непокорным и вслед за несостоявшимся мятежом "широкой волною прокатились по Азово-Черноморскому краю аресты", уже не мифы, а реальность. Как подлинна и трагедия, разыгравшаяся в последующие годы на Дону, когда волны кровавых расправ и неслыханных репрессий обрушились на взроптавших крестьян. Однако уже из "Поднятой целины" совершенно очевидно, что недовольство хлеборобов не несло в себе никакой самостоятельной политической идеи и произрастало целиком из неприятия варварской бездумной экономической политики. Очевидно, что не обстоятельства, а она сама, система, изначально виновата, порочна, дефективна и что, если и дальше вокруг будет тишь да благодать, всё равно на этой бездарной безрадостной почве путного ничего не вырастет.

Оказался жертвой системы и роман Михаила Шолохова. Теперь, наконец, хочется верить - "Поднятая целина" обретёт настоящего читателя, который её поймёт, по достоинству оценит и реабилитирует. (c) Ирина Коновалова

Идейно-художественное своеобразие романа "Поднятая целина".

Роман написан в жанре хроники – события отражают ход коллективизации в хуторе Гремячий Лог. Автор последовательно излагает события, но событийная канва является лишь сюжетообразующим компонентом повествования о судьбе народа, его идеалах и путях развития.

«Красные» и «белые» в романе

Представителей двух противостоящих лагерей в романе не так много, основную массу составляют люди колеблющиеся, сомневающиеся. До конца «красными» можно считать лишь трех главных персонажей – Нагульнова, Давыдова и Разметнова, так как именно они являются носителями идеологии (остальные гремяченцы приходят в их лагерь постепенно, под их влиянием). Для всех троих, хотя и в разной степени, характерны непримиримость, безграничная вера в коммунистические идеалы. Автор не говорит о том, как каждый из них пришел к коммунистической идеологии (рассказы о детстве Давыдова, о службе Разметнова и Нагульнова не дают ответа на вопрос, почему каждый из них оказался в стане «красных», они лишь констатируют факт), все трое предстают перед нами уже сформировавшимися в идейном отношении личностями. Уровень образования всех троих крайне невысок (занятия Нагульнова английским, наивные суждения о коммунизме и «мировой революций», попытки Разметнова вести бухгалтерскую отчетность, хозяйственная безграмотность Давыдова), и вряд ли они знают об учении Маркса больше, чем Половцев, который читал «Манифест» и даже работал учителем в школе. Половцев с Лятьевским также «борцы», и они также не жалеют своей жизни ради идеи. Им свойственны обычные человеческие чувства и привязанности (Лятьевский идет за цветами, Половцев целует привезенную ему шашку и проч.). Таким образом, полюса сближаются. Методы, которыми действуют и те и другие, также часто похожи. Следовательно, противопоставление идет не по «идеологической» линии. Основным критерием, по которому оценивается тот или иной поступок, оказывается его корыстность или бескорыстность, способность или неспособность на подлость или предательство (напр. Лятьевский предает четырех казаков). Единственным судьей и мерилом всего того, что совершается, в романе оказывается народ. Если действия Нагульнова, Разметнова и Давыдова направлены на то, чтобы сделать благо для людей, важным оказывается в первую очередь сам порыв, искренность чувств, а вовсе не цель (колхоз). «Идеологические» воззрения и Давыдова, и Разметнова, и Нагульнова крайне размыты и неопределенны. В конечном итоге они сводятся к устремлению к социальной справедливости, извечному русскому желанию «жить по правде» (еще со времен житийной литературы). Для автора и, по его мнению, для народа важна даже не сама «правда», но искреннее стремление ее найти (вечный мотив поисков «земли обетованной», странничества, жанр «хождений»), причем найти для всех. В этом отношении Половцев и Лятьевский резко противопоставлены «красным» – они считают народ быдлом, стадом, сражаются лишь за свои интересы.

Народ и власть в романе

Характерно, что гремяченские «коммунисты» с самого начала действуют самостоятельно. Образ высокого партийного начальства в романе прорисован невразумительно, а то, что прорисовано, выглядит крайне негативно. Во всех сценах, происходящих в райкомовских стенах, на совещаниях у начальства, ощущаются неискренность, бюрократизм, незнание реальной обстановки, равнодушие к конкретным людям. Особенно ярко это видно на примере совещания, на котором Нагульнова исключают из партии. По существу, в ней воплотилось представление о бездушной государственной машине (какой бы она ни была и как бы себя ни называла), для которой человек – не личность, а человекоединица. Недаром Нестеренко выведен за общие скобки (он действует на местах, общаясь с народом, а не из кабинета), но это скорее отличительные особенности его личности, а не следствие его партийной принадлежности. То, что он советует Давыдову, действительно нужно и направлено на благо людей (покупка книг, внимательное отношение к женщинам, собравшимся в станицу за покупками, нравственная чистоплотность, воспитание на личном примере и проч.) Характерно, что эволюция, которую претерпевает в романе образ Давыдова, происходит именно в этом направлении. Жить чаяниями и интересами людей – именно этому учится Давыдов (рассказ Аржанова, спор с Устином Рыкалиным). «Правда» Нагульнова, Разметнова и Давыдова в итоге оказывается совершенно не похожа на ту «идеологию», которую пропагандируют в государственном масштабе. Романтическая мечта Нагульнова о том, что все люди после победы мировой революции станут «приятно смуглявы» и не будут различаться ничем, даже цветом кожи, походит скорее на некую идеологическую карикатуру, однако здесь важна не сама идея, но та искренность, с которой Нагульнов верит в нее. Противопоставление «правды» отдельной личности и официальной идеологии достигает своего апогея в сцене, когда Нагульнов выражает несогласие со статьей Сталина. Таким образом, его «правда» входит в прямое противоречие с официальной идеологией, от чего Нагульнов не отказывается и впоследствии.

Примечательно, что в «партийном треугольнике» у каждого оказывается не только своя «правда», но и свой способ смотреть на вещи. Если в образе Нагульнова сильны романтические черты, то Разметнов – в большей степени реалист. Давыдов представляет собой промежуточный тип – от «правды» Нагульнова он постепенно приближается к «правде» Разметнова, для которого морально-этические нормы, выработанные народом на протяжении веков, оказываются нерушимы (отказался раскулачивать «ребятишек», не смог зарубить отца и детей человека, насиловавшего его жену). Давыдов – пришелец, «чистый лист» для хуторян, и что они будут думать о нем, зависит только от него (его поведение во время «бабьего бунта», пахоты). Признание Давыдова со стороны хуторян – это признание его личных качеств, безотносительно к его партийной принадлежности.

В отличие от Нагульнова, Давыдова и Разметнова у Лятьевского и Половцева нет своей «правды» так как «правда» (в народном понимании) – мысль общественная, объединяющая и примиряющая. У них же есть лишь «интересы» – восстановить свой прошлый социальный статус, вернуть имущество и проч. Отсюда отношение к людям не своего круга – как к «быдлу», «стаду» и т.д. (Лятьевский даже по отношению к Половцеву ведет себя высокомерно, так как он «шляхтич», а Половцев не благородных кровей).

Юмор и ирония в романе

Юмор в романе вполне конкретен и овеществлен. Он связан с определенным образом – деда Щукаря. Образу на страницах романа отведено достаточно много места, так как он несет на себе помимо общей юмористической нагрузки еще и нагрузку смысловую. Дед Щукарь, несмотря на то, что он попадает в самые невероятные ситуации, а также постоянно врет, хвастает и т.д., любим хутором – потому, что его вранье и хвастовство бескорыстно, оно не приносит никому вреда, никого не оскорбляет (в отличие от Якова Лукича Островнова, которого, несмотря на его хозяйственность, в хуторе не любят). Но образ Щукаря нужен был автору еще для того, чтобы ввести иронию в характеры главных героев. Так в народном понимании рассказы Нагульнова о мировой революции, а Давыдова о классовой борьбе ничем не отличаются от вранья Щукаря, и то и другое – безобидное чудачество, делающее человека близким и понятным (Нагульнов и Щукарь осознанно ставятся очень часто рядом – Нагульнов изучает английский язык, а Щукарь читает «по догадке» словарь, причем и то и другое очень похоже; они вместе слушают петушиное пение).-Каждого из персонажей (положительных) автор наделяет щукаревой «чудинкой» – это своего рода знак принадлежности к народу. У Давыдова это слово «факт», которое он постоянно, часто невпопад повторяет в разговоре (сравн. чтение Щукарем энциклопедии), у Нагульнова – страсть к петушиному пению, у Разметнова – голуби, ради которых он стреляет окрестных кошек (сравн. нелюбовь Щукаря к собакам). Сквозь призму образа Щукаря, через иронию образы главных героев очищаются от наносного (идеологической шелухи), вынося на поверхность мысль общественную («правду»), которую герои утверждают силами собственной души.

Смех, юмор, по Шолохову, – неотъемлемая часть народного духа (противопоставление – Половцев никогда не улыбается), часто именно смех приходит на помощь в критической ситуации (сцена раскулачивания, выступление Щукаря на приеме колхозников в партию).

Женские образы в романе

Иронией пронизано и описание взаимоотношений главных героев с женщинами. Все трое оказываются несостоятельны в семейных отношениях (Лушка изменяет Нагульнову, Давыдов никак не может определить свои отношения с той же Лушкой, боится общественного мнения, Разметнова заманивает к себе Марина под предлогом покрытия крыши). В отношениях с женщинами у главных героев также есть что-то «щукаревое» (Давыдов воровато озирается по сторонам, когда они идут с Лушкой, так что та в конце концов обзывает его трусом, бабой и предлагает надеть свою юбку; Разметнов щеголяет в галифе первого мужа Марины, которые с него стаскивают бабы во время бунта). Все женщины, обрисованные в романе, образы цельные и сильные. Они твердо стоят на земле, знают, чего хотят в жизни, в них сильно природное начало (хозяйство, продолжение рода). Именно эта цельность и привлекает Нагульнова и Давыдова в Лушке, а Разметнова в Марине, хотя всем троим в итоге изменяют. Здоровое, реалистическое начало в женщинах и «романтические идеи» главных героев великолепно проецируются на взаимоотношения Щукаря и его старухи (не случайно в Давыдова влюбляется девушка Варя, находящаяся в юном, «романтическом» возрасте).

Однако несмотря на то, что и Нагульнова, и Разметнова, и Давыдова покидают, им оказывается дано важное умение – любить. Нагульнов продолжает любить Лушку, как и Давыдов, Андрей – Марину. Любовью главные герои проверяются и, несмотря на то что она оканчивается неудачей, выказывают важнейшее свойство своей души – бескорыстие и преданность