Предисловие
I. Предварительные Замечания
II. Начало Евангельской Истории
1. Рождество и Детство
2. Крещение и Искушение
III. Общественное Служение Христово
1. Галилейский Период Евангельской Истории
Место и Время
Благовестие
Ученики и Внешняя Среда
2. Явление Мессии
3. Путь на Страсти
Место и время
Течение событий (история фактическая)
Учение Христово во время пути
IV. Страсти и Воскресение
1. Вход Господень в Иерусалим
2. В Иерусалиме перед страстями
3. Синедрион и Иуда
4. Последняя Вечеря
5. Гефсимания
У первосвященников
7. Распятие и Погребение
8. Воскресение и Вознесение
V. Выводы
Часть II. История апостольского века
I. Предварительные замечания
1. Источники истории апостольского века
2. Деление истории апостольского века
II. Первый период истории апостольского века
1. Состав Церкви
2. Пятидесятница
3. Жизнь Церкви во Святом Духе
4. Апостольская проповедь
5. Строй Церкви
6. Церковь и внешняя иудейская среда
7. Общая характеристика периода
III. Второй период истории апостольского века
1. Дело Стефана
2. Распространение благовестия в Палестине и Сирии
3. Обращение Савла
4. Иерусалимский центр
IV. Третий период истории апостольского века
1. Служение апостола Павла
Общие Замечания
Первое путешествие апостола Павла
Иудейская Проблема
Второе путешествие апостола Павла
Третье путешествие апостола Павла
Узы апостола Павла
Последние годы апостола Павла
2. Области Христианского Мира. Общие Замечания
Иерусалим
Антиохия
3. Письменные памятники третьего периода истории апостольского века
А. Послания апостола Павла
Послания к Фессалоникийцам
Послания к Коринфянам
Общие Сведения
Первое Послание к Коринфянам
Коринфская смута
Второе Послание к Коринфянам
Послание к Галатам
Послание к Римлянам
Послания из уз
Общие Сведения
Послание к Филиппийцам
Послание к Колоссянам
Послание к Ефесянам
Послание к Филимону
Пастырские Послания
Общие Сведения
Послание к Титу
Первое Послание к Тимофею
Второе Послание к Тимофею
Б. Послание к Евреям
Историческая проблема Послания к Евреям
Богословская проблема Послания к Евреям
В. Письменные памятники Иерусалимской Церкви
Внутреннее состояние Иерусалимской Церкви в шестидесятые годы
Послание Иакова
Евангелие от Матфея
4. Конец иудеохристианства
V. Четвертый период истории апостольского века
Римская церковь в шестидесятые годы
Первое Послание апостола Петра
Второе Послание апостола Петра
Послание Иуды
Евангелие от Марка
3. Писания Луки
Происхождение Евангелия от Луки и книги Деяний
Евангелие от Луки
Книга Деяний
Значение писаний Луки
Церковь Ефесская в конце I века
Апостол Иоанн
Место Иоанновых писаний в истории новозаветного откровения
Апокалипсис
Евангелие от Иоанна
Три Послания апостола Иоанна
Влияние Ефесского центра
Сокращения
Эта книга - исчерпывающее историческое введение в эпоху первохристианства, составленное на основании строго проверенных и научно обоснованных данных и источников видного богослова современности епископа Кассиана (1892-1965).
Епископ Кассиан родился в Петербурге 29 февраля 1892 года, где окончил историческое отделение Университета при проф. Гревсе. Преподавал после Революции в Православном Богословском институте в Петрограде. В 1922 эмигрировал сначала в Белград, затем в Париж, где с 1925 стал профессором Св. Сергиевского Богословского института, а с 1947, после посвящения во епископы, его ректором. Видный участник Русского Студенческого Христианского Движения, принял монашество в 1932, все время войны прожил на Афоне. Прекрасный знаток древних языков, епископ Кассиан посвятил всю свою жизнь изучению Нового Завета. Был председателем комиссии по новому переводу Четвероевангелия. Умер 4 февраля 1965 года в Париже.
Предисловие
В основе этой книги лежит курс лекций, читавшихся студентам Православного Богословского Института в Париже, начиная с 1935-1936 учебного года. Необходимость этого курса была указана жизнью. Научный курс Священного Писания Нового Завета, включавший Введение в изучение новозаветных книг и их толкование, был рассчитан на четыре года академического преподавания и давал законченное знание Нового Завета только к концу этого периода. Неудобство этого порядка заключалось в том, что преподавание Истории Древней Церкви и таких богословских наук, как Богословие Догматическое и Нравственное, Патрология, Литургика и т.д., неизбежно отправляющееся от Священного Писания, - в частности и в особенности, от Нового Завета, - фактически наталкивалось на незнакомство студентов с основными положениями библейской науки в тех ее частях, прохождение которых было отнесено к последним годам академического курса. Для устранения этого неудобства и было введено на первом курсе Богословского Института элементарное преподавание Библейской Истории Нового Завета.
Фактическое содержание преподавания определялось потребностями жизни. Оно, естественно, обнимало Историю Евангельскую и Историю Апостольского Века. При этом, не останавливаясь на подробностях, которые продолжали составлять часть научного курса Нового Завета, элементарный курс Библейской Истории давал не столько историю в собственном смысле, сколько путеводные нити к чтению новозаветных книг, в свете истории. В Истории Евангельской я старался поставить перед своими слушателями ее основные вехи и показать им исходные точки евангельского учения и его последовательное раскрытие. На своих лекциях я называл студентам те евангельские отрывки, с которыми им следовало знакомиться для того, чтобы; успешно следить за преподаванием. Моею целью было помочь им разобраться в евангельском материале. Это же касалось и Истории Апостольского Века. Я не считал целесообразным пересказывать им те части Книги Деяний, которые не нуждались в нарочитом толковании и могли быть прочитаны самими студентами в указанном мною порядке и с соответствующими дополнениями из Апостольских Посланий. Моя задача и во второй части курса заключалась в постановке вех и направлении чтения. При этом, история развития христианского учения на протяжении Апостольского Века, охватывающего период времени не менее семидесяти лет, неизбежно привлекала к себе преимущественное внимание. Она-то и давала те элементы, от отсутствия которых страдало наше академическое преподавание. Учение это, в своем последовательном развитии, дошло до нас в тех двадцати семи книгах, которые обнимаются понятием Священного Писания Нового Завета. Возникши в истории, они являются, в одно и то же время, и фактами истории и ее факторами. Суммируя апостольское учение, они представляют для нас исторический источник первостепенной важности, а для последующих поколений они были исходною точкою христианского духовного опыта, христианской мысли и христианской жизни. Совершенно естественно поэтому, что общее знакомство с новозаветными книгами, их происхождением и основным содержанием или хотя бы с их характерными особенностями составляло необходимую часть Истории Апостольского Века в том ее элементарном построении, которое было предметом моего академического курса, и которому посвящена предлагаемая книга.
Надо сказать, что задача, поставленная жизнью, выдержала испытание жизни. При всех несовершенствах этого курса, он дал нашим студентам то новозаветное основание для прохождения основных дисциплин академического преподавания, которого они были лишены в прошлом. К концу 1938-1939 учебного года лекции, существовавшие дотоле в конспекте, были положены мною на бумагу, и во время моего долгого отсутствия в годы войны студенты продолжали знакомиться по ним с основными элементами новозаветной науки.
Из сказанного вытекает, что мы можем искать в этом курсе, и чего мы от него не в праве ожидать. Курс этот есть элементарный учебник. В таком своем значении он не должен вводить читателя в лабораторию исторического исследования. Он сознательно не дает и библиографии предмета. Конечно, проводимое автором построение Библейской Истории Нового Завета имеет для него убедительность проверенного научного знания. За многими его положениями стоят собственные исследования автора. Но положения эти излагаются в догматической форме. Их доказательство не входит в задачу автора. Мало того, автор далек от мысли сказать последнее слово. В целом ряде точек он склонен допускать, что научное исследование приведет и его самого к пересмотру излагаемых в этом курсе тезисов. Готовя курс к печати, он переписал некоторые его части наново: изложение 1939 года его уже не удовлетворяло. Это - первое. Во-вторых, поскольку предлагаемая книга есть не столько история земного служения Христова и апостольского христианства, сколько пособие к чтению Нового Завета в свете истории, автор сознательно оставил в стороне вопрос о подготовке христианства в иудействе и в язычестве. Параграфы о современном Христу иудействе, в разрезе социально-политическом и религиозно-культурном, и о состоянии языческого мира, о государственном строе Римской империи, о потрясавшем ее организм социальном брожении, о ее религиозном синкретизме и императорском культе в этой книге просто отсутствуют.
Конечно, и учебник имеет автора. Как бы я ни воздерживался от субъективных оценок, я не мог не наложить и на учебник печати своего понимания новозаветной истории и новозаветного учения в его историческом развитии. Но я старался давать то, что, в большей или меньшей степени, может рассчитывать на общее призвание науки, и буду счастлив, если этот курс, оказавшийся полезным для наших студентов, сослужит свою службу и более широкому кругу читателей.
Часть I. Евангельская История
Проделанный анализ заставляет нас заключить, что человеческая культура обречена на непрерывное сокрытие своего собственного происхождения из коллективного насилия. Такое понимание культуры позволяет выделить и понять как сами последовательные стадии культурного комплекса, так и переход от предыдущей стадии к последующей - переход через посредство кризиса аналогичного тем, следы которых мы находим в мифах и следы которых мы находим в истории в те эпохи, когда гонения нарастают.
Именно в периоды кризиса и диффузного насилия грозит распространиться подрывное знание, но всякий раз оно само падает жертвой виктимных или квазивиктимных перестроек культуры, происходящих при пароксизмах беспорядка.
Эта модель остается действенной и для нашего общества - она даже более действенна, чем всегда, - и однако ее недостаточно, чтобы объяснить то, что мы называем нашей историей. Наша дешифровка гонительских репрезентаций внутри нашей собственной истории (даже если завтра она не будет распространена на всю мифологию) уже является крупным поражением культурного сокрытия - поражением, которое могло бы очень быстро превратиться в разгром. Либо куль тура совсем не то, что я о ней говорю, либо питающая ее сила сокрытия в нашей вселенной сочетается с некоей второй силой, которая противодействует первой и стремится разоблачить незапамятную ложь.
Эта сила разоблачения37 существует, и мы все знаем, что она существует, но вместо того, чтобы видеть в ней то, о чем я говорю, большинство из нас, напротив, видит в ней главную силу сокрытия. Это самое большое недоразумение нашей культуры, и оно неизбежно рассеется, если мы наконец признаем в мифологиях максимум той самой гонительской иллюзии, чьи ослабленные эффекты мы уже дешифруем внутри нашей собственной истории.
Эту разоблачительную силу образует Библия как ее определяют христиане - то есть соединение Ветхого и Нового Заветов. Именно она позволила нам дешифровать те гонительские репрезентации, которые мы уже научились дешифровывать, и она же в эту самую минуту учит нас дешифровывать все остальные - то есть всю религию в ее целостности. На этот раз победа будет настолько решительной, что приведет к разоблачению и самой той силы, которая стала причиной этой победы. Евангелия разоблачат сами себя как универсальная разоблачающая сила.
Однако на протяжении столетий все самые влиятельные мыслители твердят нам, что Евангелия - такой же миф, как и все остальные, и они сумели убедить в этом большинство людей. Действительно, в центре Евангелий стоят страдания Христа - то есть та же самая драма, что и во всех мировых мифологиях. Как я попытался показать, точно так же обстоит дело со всеми мифами вообще. Подобная драма всегда нужна, чтобы порождать новые мифы - то есть чтобы представлять ее самое в перспективе гонителей. Но эта же самая драма нужна и для того, чтобы представить ее в перспективе жертвы, твердо решившей отвергнуть гонительские ил люзии, - то есть эта же самая драма нужна, чтобы породить тот единственный текст, который может положить конец всякой мифологии.
Чтобы завершить это грандиозное предприятие, которое действительно завершается на наших с вами глазах, которое вот-вот навсегда разрушит правдоподобность мифологической репрезентации, нужно противопоставить силе этой репрезентации (а эта сила весьма реальна, раз она ис- покон веков удерживает человечество под своей властью) еще большую силу - силу правдивой репрезентации.
Нужно, чтобы репрезентируемое событие было тем же самым - иначе Евангелия не смогли бы опровергнуть и дискредитировать пункт за пунктом все характерные для мифологий иллюзии, которые одновременно являются и иллюзиями участников Страстей38.
Мы прекрасно видим, что Евангелия отвергают гонение. Но мы не догадываемся, что, отвергая его, они демонтируют его механизм - и тем самым человеческую религию как целое и происходящие из нее культуры. Все символические устои, которые сейчас зашатались вокруг нас, - это неузнанный нами плод гонительской репрезентации. Сейчас хватка этих форм разжимается, их способность внушать иллюзии слабеет именно потому, что мы всё лучше выявляем механизмы козла отпущения, на которых эти формы держатся. Однажды выявленные, эти механизмы перестают работать; мы всё меньше верим в виновность жертв, которая требуется для работы этих механизмов, а лишенные поддерживающей их пищи институты, происходящие из этих механизмов, один за другим рушатся вокруг нас. Сознаем мы это или нет, но отвечают за это разрушение Евангелия. Попытаемся это показать.
Изучая рассказ о Страстях, поражаешься той роли, какую играют в нем цитаты из Ветхого Завета, в особенности из Псалмов. Первые христиане относились к этим ссылкам серьезно, и на протяжении всех Средних веков так называемая «аллегорическая» или «фигуральная» интерпретация служила более или менее удачным продолжением и расширением этой новозаветной практики. Современные критики, как правило, не видят здесь ничего интересного - и они глубоко ошибаются. Они считают, что эти цитаты введены с риторической или тактической целью: евангелисты предлагают сильную теологическую инновацию и свои нововведения хотят сделать более респектабельными, укрыв их по возможности престижем Ветхого Завета; пытаясь сгладить неслыханность безмерного прославления Иисуса, они помещают свои слова под покров авторитетных текстов.
Действительно, может показаться, что Евангелия чрезмерно подчеркивают пассажи псалмов, а иногда даже обрывки фраз, настолько (казалось бы) малоинтересные сами по себе и настолько плоские, что их присутствие в евангельском тексте, на наш взгляд, их собственным смыслом не оправдано.
Какой мы, например, должны сделать вывод, когда Иоанн (15,25) торжественно приводит по поводу осуждения Иисуса такую вот фразу: «возненавидели Меня без причины» (Пс 34, 19*39)? И евангелист на этом сближении настаивает. Он сообщает нам, что враждебное сборище, участвующее в Страстях, собралось, «да сбудется слово, написанное в законе». Неловкость этой стереотипной формулы усиливает наши подозрения. Разумеется, есть несомненная связь между этим псалмом и тем, как Евангелия рассказывают о смерти Иисуса, но фраза эта так банальна, ее применение так очевидно, что мы не понимаем, зачем ее подчеркивать.
Такое же впечатление на нас производят слова Иисуса у Луки: «...должно исполниться на Мне и сему написанному: и к злодеям причтен» (Лк 22, 38; Мк 15, 28). На этот раз цитата взята не из псалма, а из 53-й главы Исайи. Какой глубокой мысли могут соответствовать ссылки такого типа? Мы этого не видим и потому приписываем евангелистам те заурядные мотивы, которыми полон наш собственный мир.
На самом же деле, эти две короткие фразы весьма интересны и сами по себе и по отношению к рассказу о Страстях, но чтобы это понять, нужно понять, что в Страстях решается участь господства гонительской репрезентации над всем человечеством. В этих фразах, по видимости слишком банальных, чтобы иметь хоть какое-то значение, сформулирован просто-напросто отказ от магической каузальности и отказ от стереотипных обвинений. Это отказ от всего, что гонительские толпы принимают с закрытыми глазами. Именно так все фиванцы без раздумий соглашались с предположением, будто Эдип виновен в чуме, поскольку совершил инцест; именно так египтяне бросили в темницу несчастного Иосифа, поверив россказням стареющей соблазнительницы, вцепившейся в добычу. Настоящие египтяне только так себя и ведут, а в плане мифологии мы все остаемся настоящими египтянами, особенно если вспомнить Фрейда, который искал в Египте истину иудаизма. Модные сейчас теории все остаются языческими в своей приверженности к отцеубийству, инцесту и т. п., в своей слепоте по отношению к лживости стереотипных обвинений. Мы очень отстаем от Евангелий и даже от Книги Бытия.
Толпа из Страстей тоже сразу соглашается со смутными обвинениями, выдвинутыми против Иисуса. В их глазах Иисус стал той самой причиной, допускающей коррективное вмешательство у каким в данном случае служит распятие, - причиной, которую все любители магического мышления кидаются искать при малейшем признаке беспорядка в их маленьком мирке.
Две наши цитаты подчеркивают непрерывность между толпой Страстей и гонительскими толпами, уже заклеймен ными в псалмах. Ни Евангелия, ни Псалтырь не разделяют жестоких иллюзий этих толп. Обе цитаты пресекают всякое мифологическое объяснение. Они выкорчевывают это дерево, так как виновность жертвы - главная пружина виктимного механизма. При этом мы не должны путать евангельское устранение мифологической виновности жертвы с ее видимым отсутствием в эволюционно поздних мифах, которые обрабытывают или утаивают сцену убийства: евангельское искоренение по сравнению с мифологическими уловками в стиле Бальдра или куретов - это то же самое, что полное удаление опухоли по сравнению с «магнетическими» пассами деревенского знахаря.
Гонители всегда верят в правоту своего дела, но на самом деле они возненавидели без причины. Отсутствие причины в обвинении - вот то, чего гонители никогда не видят. Поэтому сначала нужно разобраться именно с этой их иллюзией, чтобы вытащить всех этих несчастных из их невидимой тюрьмы, из того темного подполья, в котором они томятся и которое принимают за самый великолепный дворец.
Для этого беспрецендентного дела Евангелий, то есть для отмены, упразднения, аннулирования гонительской репрезентации, Ветхий Завет служит неистощимым источником законных ссылок. Новый Завет говорит о своей зависимости от Ветхого и ссылается на него с полным на то основанием: оба они участвуют в одном деле. Инициатива исходит от Ветхого, но только Новый Завет доводит ее до конца и завершает решительным и окончательным образом.
В покаянных, прежде всего, псалмах мы видим, что слово дается не гонителям, а жертвам, не тем, кто творит историю, а тем, кто ее претерпевает. Жертвы не просто говорят, но кричат во весь голос в самый момент гонений, когда окружившие их враги готовятся их поразить. Иногда эти враги еще сохраняют животный, чудовищный облик, какой они имели в мифах, - это свора собак, стада быков, «сильные звери Басаана» (Пс 22,13). И однако эти тексты порывают с мифологией, как прекрасно показал Раймунд Швагер: они все сильнее отвергают сакральную амбивалентность, возвращают жертве ее человечность и разоблачают произвольность обращенного против нее насилия40.
Та жертва, которая говорит в псалмах, конечно же, кажется не слишком «моральной», недостаточно «евангелической» апостолам нашей современности. Наши гуманисты смущены и шокированы. Ведь этот несчастный тем, кто его ненавидит, чаще всего отвечает ненавистью же. Поэтому мы сетуем на эскалацию насилия и бессильной злобы (ressenti- ment), «столь характерной для Ветхого Завета». Мы привыкли здесь видеть особенно ясный симптом печально известной злобности Бога Израиля. Вслед за Ницше мы привыкли находить в этих псалмах изобретение всех дурных чувств, которыми мы заражены, - самоуничижение и бессильную злобу. Этим злобным псалмам мы охотно противопоставляем прекрасную ясность мифологий, особенно греческой и германской. Действительно, сильные своей правотой, убежденные, что их жертва действительно виновна, гонители не имеют причин терять невозмутимость.
В псалмах жертва раздражает, это правда. Она даже вызывает досаду по сравнению, например, с Эдипом, которому хватает хорошего вкуса, чтобы воссоединиться с великолепной классической гармонией. Посмотрите, с каким искусством, с какой тонкостью в выбранный им самим момент он занимается самокритикой. Он вносит в нее энтузиазм пациента на психоаналитической кушетке или старого большевика на московском процессе. Он и впрямь служит моделью для предельного конформизма современности, образующего единое целое с громокипящим авангардизмом. Наши интеллектуалы так стремятся в рабство, что сталинизиро- вались в своих кружках еще до того, как появился сталинизм. Поэтому стоит ли удивляться, что они прождали больше пятидесяти лет, чтобы задуматься о самых больших гонениях в человеческой истории. Мы учимся хранить молчание в лучшей из школ - в школе мифологии. Между Библией и мифологией мы всегда выбираем не задумываясь. Мы сначала классицисты, затем романтики, примитивисты когда потребуется, модернисты с энтузиазмом, неопримитивисты, когда устаем от модернизма, всегда гностики и никогда - последователи Библии.
Магическая каузальность составляет с мифологией единое целое, поэтому нельзя переоценить важность ее отрицания. А Евангелия безусловно знают, что делают, поскольку повторяют это отрицание в каждом удобном случае. Они даже вкладывают его в уста Пилата, который, допросив Иисуса, заявляет: «Я никакой вины41 не нахожу в нем» (Ин 18, 38; Лк 23, 4). Пилат еще не подпал под влияние толпы, и в нем еще говорит судья, воплощение римского права, юридической рациональности, который пусть уклончивым, но показательным образом склоняется перед фактами.
Но что же экстраординарного, спросят у нас, в этой библейской реабилитации жертв? Разве это не расхожая монета, разве не восходит она к самой глубокой древности? Разумеется. Но такие реабилитации всегда были делом группы, противостоящей другой группе. Реабилитированную жертву никогда не покидали сторонники, и пламя сопротивления никогда не угасало. Истину не удавалось заглушить. Вот здесь-то и крылась ошибка, вот поэтому-то гонительскую, мифологическую репрезентацию никогда не удавалось по- настоящему подорвать или даже поставить под угрозу.
Расмотрим, например, смерть Сократа. «Истинная» философия не замешана в это дело. Она не заражена механизмом козла отпущения, и значит, в мире по-прежнему сохра няется сколько-то истины. Но в момент смерти Христа истины нет нигде. Даже у самых любимых учеников нет ни слова, ни жеста, чтобы противостать толпе. Они буквально поглощены ею. Евангелие от Марка сообщает, что Петр, предводитель апостолов, публично отрекся от учителя. В этом предательстве нет ничего анекдотического, и оно не имеет никакого отношения к психологии Петра. Тем фактом, что даже сами ученики не смогли воспротивиться эффекту козла отпущения, выявляется всевластие гонительской репрезентации над человеком. Чтобы по-настоящему понять, что тут собственно происходит, едва ли не стоило бы включить и учеников в число тех сил, которые, несмотря на свои обычные разногласия, пришли к согласию, чтобы осудить Христа. Это все те силы, которые способны смерть осужденного наделить значением. Их несложно перечислить. Это всегда одни и те же силы. Мы встречаем их в охоте на ведьм или в великих тоталитарных регрессиях современного мира. Во-первых, имеются религиозные лидеры, затем лидеры политические, и главное - толпа. Все эти люди участвуют в действии, сперва разрозненно, затем все более совместно. Отметьте, что эти силы вступают в действие в порядке их значимости - начиная с самой слабой и кончая самой сильной. У заговора религиозных вождей есть символическая значимость, но мало реальной. Ирод играет еще менее важную роль. Видимо, Лука (и только он) включил его в рассказ о Страстях из нежелания пропустить хоть какую-нибудь из властей, способных усилить приговор, вынесенный Иисусу.
Пилат - единственный обладатель настоящей власти, но толпа стоит и над ним. Стоит ей мобилизоваться, она побеждает абсолютно, тащит институты за собой, принуждает их раствориться в себе. То есть перед нами единодушие коллективного убийства, порождающее мифологию. Толпа - это группа в расплавленном состоянии, община, которая буквально разлагается и заново собраться может только за счет своей жертвы, своего козла отпущения. Все условия максимально благоприятны для порождения неколебимых гонительских репрезентаций. И однако Евангелия сообщают нам нечто совершенно иное.
Евангелия приписывают Пилату стремление сопротивляться вердикту толпы. Может быть, это нужно, чтобы вызвать к нему симпатию, а к еврейским властям, наоборот, антипатию? Разумеется, многие именно так и считают, и они сами образуют целую толпу - те, кто всё в Новом Завете хотел бы объяснить самыми низменными побуждениями. Это действительно толпа нашего времени, а может быть, и вечная толпа. И они как всегда неправы.
Пилат в конце концов присоединяется к своре гонителей. Тут опять-таки дело не в «психологии» Пилата, а в том, чтобы подчеркнуть всевластие толпы, показать, как верховная власть, несмотря на поползновения к сопротивлению, вынуждена уступить толпе.
У Пилата, впрочем, нет собственного интереса в этом деле. Иисус в его глазах ничего не значит. Иисус - персонаж слишком незначительный, чтобы человек из мира политики стал ради его спасения рисковать мятежом. Решение Пилата дается ему слишком легко и, значит, само по себе не может как следует проиллюстрировать подчинение верховной власти толпе и доминирующую роль толпы в той точке предельного кипения, когда включается механизм козла отпущения.
Как раз для того, чтобы сделать решение Пилата менее легким и тем самым более показательным, Иоанн, я полагаю, и вводит фигуру жены42. Встревоженная сновидением и потому вставшая на сторону Иисуса, эта женщина дает своему мужу совет, предполагающий сопротивление толпе. Иоанн хочет показать Пилата, раздираемого двумя влияниями, двумя полюсами миметического притяжения - с од ной стороны, женой, которая хотела бы спасти невинного, а с другой, толпой, даже и не римской, полностью анонимной и безличной. Никто не мог бы быть более близким Пилату, более тесно связанным с его собственным существованием, чем его жена. Никто не смог бы оказать на него больше влияния, тем более что она умело затронула струну религиозного страха. И тем не менее победила толпа. Нет ничего важнее этой победы, ничего более значимого для разоблачения виктимного механизма. Позже мы увидим, что Евангелия изображают аналогичную победу толпы в другой сцене коллективного убийства - в обезглавливании Иоанна Крестителя.
Было бы серьезной ошибкой счесть, что эта толпа состоит лишь из представителей низших классов; нет, она не представляет лишь «народные массы». Элиты составляют ее часть, и не следует обвинять Евангелия в социальном высокомерии. Чтобы понять, из кого состоит эта толпа, достаточно еще один раз обратиться к цитатам из Ветхого Завета; именно там следует искать самый авторитетный комментарий к евангельскому смыслу.
В четвертой главе Деяний апостолов, в книге почти евангельского характера, когда Петр, отпущенный синедрионом, воссоединяется с остальными апостолами, они, собравшись вместе, произносят длинную цитату из псалма, который описывает единодушно враждебный прием, оказанный Мессии властями мира сего:
Что мятутся языки, и народы замышляют тщетное? Восстали цари земные, и князи собрались вместе на господа и на Христа его. Ибо поистине собрались в городе сем на Святаго Сына Твоего Иисуса, помазанного Тобою, Ирод и Понтий Пилат с языками и народом израильским, чтобы сделать то, чему быть предопределила рука Твоя и совет Твой (Деян 4, 25-28).
И здесь современный читатель снова недоумевает, зачем введена эта цитата. Он этого не понимает и потому снова предполагает какую-нибудь тривиальную заднюю мысль. Наверное, дело просто в том, чтобы облагородить бесславную смерть Иисуса, снабдить грандиозной оркестровкой довольно незначительную казнь обычного проповедника из Галилеи.
То есть только что мы обвиняли Евангелия в высокомерном презрении к гонительской толпе - и вот теперь подозреваем их в излишнем возвышении этой самой толпы ради восхваления своего героя. Чему же верить? Нужно отказаться от такого рода спекуляций. По отношению к Евангелиям систематическое подозрение никогда не дает интересных результатов. Нужно вернуться к вопросу, который руководит всем нашим исследованием.
Как отражены в данном тексте гонительская репрезентация и лежащее в ее основе единодушное насилие? В Евангелиях они категорически ниспровергаются в момент своей наибольшей интенсивности - в момент единодушия сил, способных основать эту репрезентацию. Перед нами не просто фактически успешное их ниспровержение, но сознательное желание ниспровергнуть всякую гонительскую мифологию и сообщить об этом читателю. Стоит это понять, и значимость псалма становится очевидна. Именно все эти силы псалом и перечисляет. Суть здесь в сочетании народного кипения, с одной стороны («мятутся языки»), а с другой стороны - царей и князей, то есть властителей. Именно это сочетание и оказывается непреодолимым везде, кроме как в Страстях Христа. Тот факт, что этот грозный альянс осуществляется в сравнительно небольших масштабах и в глухой провинции Римской империи, ничуть не умаляет значимости Страстей, которые являют собой поражение гонительской репрезентации и дают образец такого поражения.
Этот альянс остается непобедимым в плане грубой силы, но он, тем не менее, согласно псалму, «тщетен», поскольку не может навязать свою точку зрения. Он без особого труда посылает Иисуса на смерть, но он не побеждает в плане зна чений. Малодушие учеников в Страстную пятницу сменяется их стойкостью в Пятидесятницу, и память о смерти Иисуса будет храниться с совершенно иным значением, нежели то, какого хотели вступившие в альянс силы, - со значением, которое, разумеется, не сможет сразу установиться во всей своей неслыханной новизне, но которое постепенно проникает в евангелизированные народы, научая их постепенно выявлять вокруг себя гонительские репрезентации и их отвергать. Посылая Иисуса на смерть, эти силы попадают даже в своеобразную ловушку, поскольку в рассказе о Страстях черным по белому выписан их вечный секрет, раскрытый уже в Ветхом Завете - в только что разобранных цитатах и во многих других пассажах. Механизм козла отпущения выходит на ослепительный свет; он делается предметом самой оглушительной гласности, самой известной в мире вещью, самым распространенным знанием, и именно это знание люди выучиваются - медленно, очень медленно, поскольку они не особо сообразительны - подставлять на место гонительской репрезентации.
Чтобы окончательно освободить людей, именно это знание служит универсальной схемой демистификации - сначала квазимифов нашей собственной истории, а затем, очень скоро, оно же поможет сокрушить все мифы на земле, ложь которых мы отчаянно защищаем не потому, что в них верим, но чтобы укрыться от библейского откровения, готового заново восстать из обломков мифологии, с которой мы его давно смешали. Тщетные замыслы народов сегодня очевиднее, чем всегда, но Мессии легче легкого их расстроить. Чем более сильную иллюзию они внушают нам сегодня, тем более смехотворными покажутся завтра.
Таким образом, суть, так и не понятая ни теологией, ни гуманитарными науками, - это поражение гонительской репрезентации. Чтобы это поражение сделать максимально значимым, оно должно было произойти в условиях максимально трудных, максимально неблагоприятных для исти- 12
Зак. 3240 ны, максимально благоприятных для производства новой мифологии. Именно поэтому евангельский текст неустанно подчеркивает беспричинность приговора, вынесенного праведнику, и одновременно безупречное единство гонителей, то есть тех, кто верит или будто бы верит в наличие и безупречность причины, вины, обвинения и кто пытается навязать эту веру всему миру.
Тратить время, подобно некоторым современным комментаторам, и допытываться, почему ответственность в Евангелиях распределена среди разных персонажей Страстей так неравномерно, - значит с самого начала неверно понимать истинную цель рассказа. Подобно вечному Отцу, Евангелия не взирают на лица, и единственный действительно интересный для них факт - это единодушие гонителей. Все маневры современных комментаторов, которые стремятся изобличить антисемитизм, элитизм, антипрогрессизм и не знаю какое еще преступление, в котором Евангелия виновны по отношению к своей жертве, невинному человечеству, интересны лишь своей символической прозрачностью. Авторы этих маневров не видят, что их самих интерпретирует тот текст, с которым они всегда надеются раз и навсегда рассчитаться. Среди тщетных замыслов народов нет более смехотворного, чем этот.
Есть тысяча способов не видеть того, о чем говорят Евангелия. Когда психоаналитики и психиатры обращаются к изучению Страстей, они легко находят в единодушии гонителей отражение «паранойи, характерной для первых христиан», следы «комплекса преследования». Они уверены в своем диагнозе, так как за ними стоят самые надежные авторитеты, все Марксы, все Ницше и все Фрейды, в этом случае пришедшие к согласию - к согласию исключительно в том пункте, который нужен, чтобы уличить Евангелия.
Никогда этот же тип объяснения не приходит тем же психоаналитикам в голову по отношению к процессам о колдовстве. В этом случае они обращают оружие не против жертв, а против гонителей. Поздравим их с такой сменой мишени. Достаточно воспринять гонение как реальное, чтобы увидеть гнусность и смехотворность психоаналитических тезисов применительно к реальным жертвам, к реальному коллективному насилию. Комплексы преследования конечно же существуют, и они даже вполне себе существуют в приемных наших врачей, но равным образом существуют и сами преследования и гонения. Единодушие гонителей может быть всего лишь паранойяльным фантазмом, особенно у привилегированных обитателей современного Запада, но это также и феномен, время от времени встречающийся в реальности. Наши вундеркинды фантазма ни минуты не колеблются, отметьте, в применении своих принципов. Они всегда заранее знают, что за пределами нашей собственной истории нет ничего кроме фантазмов - нет ни одной реальной жертвы.
Повсюду перед нами одни и те же гонительские стереотипы, но никто этого не замечает. Еще раз: выбор нашей обычной интерпретации предопределен внешней оболочкой текста - в одном случае исторической, в другом - религиозной, а не его собственной природой. Мы натыкаемся на невидимую границу, проходящую через нашу культуру - по сю ее сторону мы допускаем возможность реального насилия, а по ту сторону - не допускаем и заполняем возникающий из-за этого вакуум всеми абстракциями псевдоницшеанства под отменяющим всякую реальность лингвистическим соусом. Все яснее становится, что вслед за немецким идеализмом все аватары современной теории - всегда лишь образчики крючкотворства, необходимого, чтобы помешать демистификации мифологий, образчики новых машин для замедления прогресса библейского откровения. *
Если Евангелия разоблачают, как я предполагаю, механизм козла отпущения, не обозначая его, разумеется, тем же термином, что и мы, но не пропуская ничего из того, что нужно о нем знать, чтобы защититься от его скрытых эффектов, чтобы замечать его везде, где он прячется, и особенно в нас самих, то, значит, мы должны там отыскать все, что мы выявили по отношению к этому механизму на предыдущих страницах, и прежде всего - его бессознательную природу.
Без этой бессознательности, то есть без искренней убежденности в виновности своей жертвы, гонители не дали бы себя запереть в темнице гонительской репрезентации. Это тюрьма, стен которой они не видят, рабство, тем более полное, что они его принимают за свободу, ослепление, которое считает себя проницательностью.
Есть ли в Евангелиях понятие бессознательного? Это слово там не встречается, но саму идею современный разум сразу бы там распознал, не будь он перед этим текстом парализован и связан лилипутскими нитями традиционного благочестия и антиблагочестия. Фраза, дающая определение гонительской бессознательности, встречается в самом центре рассказа о Страстях, в Евангелии от Луки - это знаменитые слова «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк 23, 34).
Христиане подчеркивают доброту Иисуса, выразившуюся в этих словах. И все было бы прекрасно, если бы такое подчеркивание не заслоняло собственно содержание этой фразы. Чаще всего это содержание едва замечают. Видимо, его считают маловажным. Короче говоря, эту фразу комментируют так, словно желание простить не достойных прощения палачей подвигло Иисуса изобрести для них извинение довольно слабое, не очень соответствующее реальности Страстей.
Бог через таинство воплощения являет Себя Человеком. Сколько таин связано с Рождеством Христовым! В какой же все-таки год от Рождества Христова мы сейчас живем? Почему в родословии Спасителя в евангелиях от Матфея и от Луки встречаются разные имена? Что это за загадочная цифра 14? В нашей традиционной рубрике читаем Евангелие вместе с преподавателем МПДА и Высших Богословских курсов МПДА, настоятелем храма Живоначальной Троицы на Пятницком кладбище, благочинным Троицкого округа Москвы протоиереем Георгием Климовым.
Семь слов о Родословии Христа Спасителя
Книга Нового Бытия
Родословие Господа Иисуса Христа содержится в двух Евангелиях: от Матфея (Мф. 1:1-17) и от Луки (Лк. 3:23-38). Открывают всю книгу Нового Завета первые слова Евангелия от Матфея. По-церковнославянски читаем: Книга родства Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамля (Мф. 1:1). В русском переводе: Родословие Иисуса Христа, сына Давидова, сына Аврамова (Мф. 1:1). В древности книги не озаглавливались. Название книга получала по первому слову или по первым словам, стоящим в ней. Многие толкователи говорят о неточности как славянского, так и русского перевода: они не буквальны. В греческом тексте стоят два слова: вивлос генезеос (греч. βίβλος γενέσεως ). Вивлос – значит книга, причем большая книга. Толкователи (в частности, проф. М.Д. Муретов) полагают, что если бы евангелист Матфей хотел обозначить первым словом исключительно родословную, то он поставил бы другое греческое слово – библион (греч. βιβλίον ), то есть сравнительно маленькая книжечка – небольшое повествование; отсюда всем известное нам слово Библия (мн. ч. – греч. βιβλίa ) = книги, собрание небольших по объему книг. А генезеос – род. падеж от γένεσις – генезис – слово, которое значит процесс происхождения, возникновения, становления. Именно так называется в греческой Библии-Септуагинте самая первая книга, та, что в славянской и русской Библиях имеет название «Бытие». Если бы евангелист Матфей хотел обозначить в своём повествовании то, что локально относится лишь к родословной, он употребил бы другое слово. Для этого в греческом языке есть слова: синодия (греч. συνοδία , отсюда наши синодики = перечисление имён) или же генеалогия (греч. γενεαλογία, отсюда понятие: «генеалогическое древо»).
Какой же смысл вкладывает в сочетание самых первых двух слов своего евангелия – вивлос генезеос – апостол Матфей? Не хочет ли он заставить нас понимать эти слова в широком и общем значении: «Книга Бытия, или Истории, или Явления» Мессии-Христа и видеть в них указание на то, чтоʹ послужило историческим условиям явления Христа, чтоʹ само это явление совершило в истории человечества. Учитывая же то, что Евангелие от Матфея – первая книга Нового Завета, не можем ли мы применить ее два первых слова ко всему Новозаветному Писанию, именуя и его Книгой явления-бытия Христа и Его Церкви?
Бог спасения
В первых словах Евангелия от Матфея указывается, что это родословие Иисуса Христа
(Мф. 1:1).
Первое имя, Иисус, – дается Господу по рождению, второе Христос, – дается по служению. Имя Иисус
(греч. Ἰησοῦς
) соответствует еврейскому послепленному усеченному имени Иешуа
(евр. Йешуа
). Переводится это имя – Бог-помощь, Бог-спасение
. Для иудеев, поскольку они слово Бог не могли произносить, просто: Помощник – это одно из имен Божиих. (Помощник и Покровитель бысть мне во спасение
см. Исх. 15:1-19). Пришедший в мир Иисус
есть в собственном смысле Спаситель
рода человеческого. Имя Христос
– греческий перевод еврейского слова Мессия (евр. Машиах
), а если перевести на русский: Помазанник. Из Ветхого Завета известно, что у иудеев помазывались только цари, пророки, первосвященники. Как имя собственное, оно принадлежит только Тому, Кто, как истинный Спаситель человечества, объединяет в Себе эти три частные стороны, являясь совершенным и единственным Помазанником Божиим.
Векторы
Цель родословной, которую приводят евангелисты Матфей и Лука, показать происхождение Иисуса Христа, истинного обетованного Спасителя мира. Но родословие в Евангелиях от Матфея и от Луки отличаются. У евангелиста Матфея родословие приводится по нисходящей: Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его (Мф. 1:2), далее перечисляются потомки вплоть до Иосифа, мужа Марии, от которой родился Иисус, называемый Христос (Мф. 1:16). А в тексте Евангелия от Луки родословие приводится по восходящей линии, т. е. от Христа и выше начинают перечисляться предки и, в конце концов, родословие доходит не только до Авраама, как у евангелиста Матфея, но до самого Адама, и даже говорится, что Он – Сын Божий: …Еносов, Сифов, Адамов, Божий (Лк. 3:38).
Число 14
Евангелист Матфей различает в родословии Христа три периода, это периоды жизни иудейского народа: 14 родов от Авраама до Давида (период патриархов или обетований), 14 родов от Давида до плена Вавилонского (период царей или пророчеств), 14 родов от плена Вавилонского до Христа Владыки (период первосвященников или ожиданий). Что означает число 14? Во-первых, число 14 может быть понято как сумма числовых значений тех букв, которыми по-еврейски записывается имя Давид (в древних языках, как и в церковнославянском, цифры обозначались буквенно). Второе объяснение может быть связано с лунным календарем, по которому жили иудеи. Подобно тому, как время возрастания и убывания луны укладывается в 14 дней, так же и история иудейского народа знает периоды подъема и упадка и они изображены у евангелиста Матфея отрезками в 14 родов.
Рождество
Евангелист Матфей в своем Евангелии дает откровение о чудесном непорочном зачатии и рождении Господа. Свидетельствует о том, что Богочеловек действительно во всем подобен нам, но приходит в мир особым образом. Как это откровение в тексте Евангелия от Матфея реализуется? В родословной Господа 14 родов получается при следующем счете: первый упомянутый и последний должны быть перечислены. Однако чтобы в третьем периоде от Вавилонского плена до Христа Владыки получить 14 родов надо будет вести счет следующим образом: Салафииль – первый, …, Иосиф – двенадцатый, Мария – тринадцатая, и Христос – четырнадцатый. Вот этим введением Марии в родословие, хотя женщины не вводились, евангелист Матфей хочет сказать, что в непосредственном отношении к Рождеству Христову стоит только Дева Мария и больше никто. Причем если говорится: Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова (Мф. 1:2) и так далее, то здесь сказано: Иосиф муж Марии, из Нея же родися Иисус (Мф. 1:16). Христос Сам рождается.
Женщины
Еще в родословии Христа в Евангелии от Матфея вразрез с традицией упоминаются (но не учитываются при счете) женщины. Зачем это понадобилось евангелисту Матфею? Обратимся к свидетельству Иоанна Златоуста: «К решению вопроса зачем евангелист вводит в родословие женщин ведет то наблюдение, что упоминаемые здесь женщины были или язычницами по происхождению (там действительно упоминаются в пятом стихе Раав и Руфь (Руф. 1:4) – прим. прот. Георгий Климов) или же – женщины злонравные». Так Златоуст называет: блудницу Раав (Нав. 2:1), уже упомянутую; Фамарь, обманом вступившую в половую связь со свекром (Быт. 38:6-30), Вирсавию, которая была женой Урии. Царь Давид соблазнился ею, они впали в прелюбодеяние, а после царь как соперника отравил ее мужа на самый опасный участок фронта и так умертвил, чтобы взять за себя вдову его (2 Цар. 11:2-27). В намерениях евангелиста их упоминанием обличить фарисейское самомнение. Иудеи рождение по плоти от Авраама и исполнение дел Закона, вне зависимости от сердечных расположений, считали единственными и достаточными условиями для вхождения в Царство Небесное. А евангелист Матфей указывает, что нужны еще дела веры и покаяния. Только тогда ты достоин спасения.
Разные имена
В Евангелиях от Матфея и от Луки в Родословиях Господа в диапазоне от Давида до Иисуса Христа встречаются разные имена. Почему? Наиболее простое объяснение: Поскольку и Иосиф, и Дева Мария были из колена Давидова, то Матфей дает родословие по линии Иосифа, т. к. по Закону Иосиф был Его отцом (а Христос пришел Закон не нарушить, а исполнить (см. Мф.5:17)), Лука же дает родословие по линии Девы Марии. Однако здесь возникает противоречие с церковным преданием. В родословной по Евангелию от Луки (Лк. 3:23) ближайшим ко Христу (не считая мнимого отца Иосифа) стоит Илий. Значит, он – отец Девы Марии. Из предания же известно, что имя отца Девы Марии – Иоаким. Но противоречие может быть снято простым доводом: у иудеев эпохи Христа в порядке вещей было иметь два и даже три имени. Поэтому и отец Девы Марии мог иметь два имени: Илий и Иоаким.
Датировка Рождества Христова
Сейчас наступил 2015 год, но современная библеистика утверждает, что на дворе как минимум 2019 год, потому что при расчете даты Рождества Христова была допущена ошибка. Так ли это?
Епископ Кассиан (Безобразов) в своей книге «Христос и первое христианское поколение» пишет: «Ясно, что дата Рождества Христова должна быть тою чертою, от которой отсчитываются все прочие события. Но дело в том, что христианская эра, установленная Дионисием Малым, монахом, жившим в VI веке, была вычислена неправильно. Существует несколько систем научной хронологии евангельской истории. Точная дата Рождества Христова не может считаться окончательно установленною. Чаще всего его относят к 4 году до христианской эры». Какие же указания Евангелия и светской мировой истории для установления точной даты обычно принимаются во внимание? Что в самом Евангелии говорит в пользу ошибки как минимум на 4 года?
Первый момент связывают традиционно со свидетельством Евангелия о том, что Христос родился в дни царя Ирода Великого (Мф. 2:1). Значит, узнав год смерти Ирода Великого, можно будет назвать точно дату, позже которой Христос родиться не мог. Иудейский историк II века Иосиф Флавий в своем труде «Иудейские древности» в 17-й и 18-й книгах описывает последние месяцы Ирода Великого. К сожалению, он не дает никаких хронологических координат. Однако, многие библеисты утверждают, что из описаний последних дней Ирода следует, что он умирает практически на праздник Пасхи, незадолго до которого случается лунное затмение. Зная иудейскую Пасхалию, высчитывают дату совпадения лунного затмения с Пасхой в исследуемом промежутке: это 3 год до нашего летоисчисления. Если еще учесть время пребывания Христа со святым семейством в Египте перед смертью царя Ирода, то мы вынуждены будем говорить о том, что Христос родился не позже, чем в 4 году до нашего летоисчисления.
Второй момент – это свидетельство Евангелия от Луки, 3 глава: «В пятнадцатый же год правления Тиверия кесаря, когда Понтий Пилат начальствовал в Иудее, Ирод был четвертовластником…». О чем здесь речь? О том, что в 15-й год правления Тиверия кесаря Иоанн Креститель выходит на проповедь на берега Иордана. Что это нам дает? Практически все исследователи полагают, что служение Иоанна Крестителя не могло быть продолжительным, он не мог долго проповедовать. Его деятельность максимум могла длиться полгода. Значит, в эти полгода он должен был крестить и Иисуса. Но в момент крещения (то есть в 15-й год правления Тиверия) Господу было чуть больше тридцати лет (Лк. 3:21-23). При переводе на наше летоисчисление 15 год Тиверия кесаря приходится на даты: с 1 октября 27 года по Рождеству Христову до 30 сентября 28 года по Рождеству Христову. Итак, в 27 году по нашему летоисчислению Иисусу было чуть больше, чем 30 лет. Тогда при попытке вычислить, когда родился Иисус, опять невольно придем к 4 году до нашего летоисчисления.
Следующий момент: Евангелие от Иоанна, 2:13-22. Здесь речь идет, о том, что в начале Своего служения Христос очищает Иерусалимский храм. «На это иудеи сказали: «Каким знаменем докажешь ты нам, что ты имеешь власть так поступать?» Иисус сказал в ответ: «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его». На это сказали иудеи: «Сей храм строился 46 лет, и ты в три дня воздвигнешь его?» Что это нам дает? Дело в том, что когда Иисус начинал Свое служение, Иерусалимский храм еще до конца не был закончен, реставрация продолжалась. Практически все уже было готово, но все-таки работы еще не были доведены до конца, делали облицовку. Итак, Христос начинает Свое служение, Ему 30 лет. Храм строился 46 лет. С какого момента он начинает строиться? Опять же, благодаря Иосифу Флавию знаем, что Ирод Великий начинает капитальную реконструкцию храма в 18 год своего правления. Ирод воцаряется, согласно Иосифу Флавию, в 37 году до начала нашего летоисчисления. Значит, в 19 году до нашего летоисчисления начинается реконструкция и длится 46 лет. Тогда дата очищения Христом храма приходится на 27 год по нашему летоисчислению. В это время Господу чуть больше 30 лет. Опять невольно выходим на то, что Рождество Христово должно было быть около 4 года до нашего летоисчисления. Убедительно? Конечно.
Четвертый момент. Христос пострадал на Кресте в праздник Пасхи иудейской. Эта Пасха была с Пятницы на Субботу. В тот момент, когда Христос на Кресте страдал, было солнечное затмение. И известно, наконец, что это было в самом конце общественного служения, когда, соответственно, Христу было 33,5 года. Имея такую массу данных, несложно вычислить, когда случилось такое затмение, совпавшее с Пасхой иудейской. Ученые высчитывают: это было 7 апреля 30 года. Но Христу тогда было 33,5 года. Опять получается, что Он родился как минимум в 4 году до нашего летоисчисления.
Пятый момент, на который также ссылается современная библеистика, связан с попыткой вписать известную по Евангельской истории Звезду Волхвов в круг движения небесных светил. В декабре-марте 1603-1604 годов на небе наблюдался парад планет, когда выстроились в одну линию Юпитер, Сатурн и чуть позже к ним присоединился Марс – царская звезда. Тогда же на небе появляется звезда небывалой величины. Это дало повод астроному Кеплеру предположить, что подобное могло случиться и накануне Рождества Христова. Расчеты ученого по времени подобного парада планет выпали на 6 год до Рождества Христова. Современные библеисты, отмечая то, что Ирод выведывает у волхвов время появления звезды (Мф. 2:7) и издает указ избить всех младенцев от 2-х лет и ниже (Мф. 2:16), вычитают из этого 6-го года эти 2 года и, таким образом, опять выходят на дату Рождества Христова – 4 год до нашего летоисчисления.
Признаем, что все приведенные выше данные очень убедительно звучат. Однако следует заметить, что не все наши русские библеисты-исследователи полностью принимали все эти доводы и аргументы. Что можно сказать по поводу первого момента – того, что Христос рождается в дни Ирода Великого? На самом деле если будем внимательно читать Иосифа Флавия, то впечатления, что все произошло практически единовременно: затмение луны, Пасха и смерть Ирода Великого – не обязательно возникает. У читателя, поскольку мысль Иосифа Флавия постоянно то уходит, то приходит, петляет по разным дворцовым интригам в доме Ирода Великого, складывается впечатление, что между этим затмением луны и смертью Ирода Великого могло пройти, допустим, 2 года, а то и больше. То есть это все достаточно размытая база для построения доказательств.
Второй момент связан с 15 годом правления Тиверия кесаря. Что известно о Тиверии? Тиверий был приемным сыном императора Августа Октавиана. У кесаря просто не было наследников. Он его усыновляет, для того, чтобы сделать императором. Известно, что сначала Тиверий три года был соправителем у Августа, а потом, когда тот умирает, начинает самостоятельное правление. Если учитывать три года соправления Тиверия при Августе, то тогда, действительно, выходим на то, что 15 год правления Тиверия кесаря был 27 годом по нашему летоисчислению. А если посчитаем только самостоятельные годы правления Тиверия кесаря, то вынуждены будем сказать, что 15 год его правления – это 30 год нашего летоисчисления. Евангелист Лука, к сожалению, не уточняет для нас, считает он три года соправления или нет. И так, и так могло быть.
Дальше то, что касается данных Иосифа Флавия, связанных с очищением храма. Иосиф Флавий действительно говорит, что Ирод Великий в 18 год своего правления начинает реконструкцию храма. Но Иосиф же Флавий говорит – это очень интересный факт! – что указ на царство от императора Ирод получает в 37 году, но из-за тех смут, волнений, мятежей и неурядиц, которые были в Иудейском царстве, к правлению он смог приступить только через 3 года, то есть в 34 году. И вот от чего нам эти 18 лет отсчитывать, от 37 или от 34 года? Если от 34, то тогда и здесь все встанет на свои места, потому что 46 год реконструкции храма выпадет на 30 год по нашему летоисчислению.
Четвертый момент. Дело в том, что на Пасху всегда бывает полнолуние, а это значит, что в этот момент затмения солнца, естественным образом происходящего, никак быть не может. Не случайно церковные учителя все как один говорили, что это было чудесное затмение. А если оно было чудесное, то и высчитать его нельзя, как это сделали астрономы, пользуясь традиционными расчетами и выкладками по движению планет.
Тоже самое касается и пятого момента – Звезды Волхвов. События Рождества Христова сопровождали многие чудеса, и одним из таких чудес является Звезда Рождества. Неслучайно святитель Иоанн Златоуст, а вслед за ним и блаженный Феофилакт Болгарский говорят, что это была умная сила – Ангел, явленный в виде звезды. Попытка вписать чудеса в рамки рационального объяснения, вписывающегося в естественные законы бытия, – не есть ли путь отвержения веры?
Крайняя затруднительность вычисления даты Рождества Христова не свидетельствует ли нам о том, что это Событие лежит вне времени? Апостол Павел говорит, что Пришествие Бога во плоти есть «велия благочестия тайна» (1 Тим. 3:16). Рождество Христово – свершившееся таинство, которое не поддается абсолютно точному описанию в рационалистических параметрах мира. И если евангелисты, которые писали исключительно для того, чтобы научить нас спасению, не сообщили нам точной даты Рождества Христова. Не значит ли это, что знание этого факта или, наоборот, незнание никоим образом не определяют нашего спасения? И тогда не хочет ли нам Сам Господь, оставивший эту тайну, подсказать, что заниматься надо не подсчетами времен и сроков (Деян.1:7), а сосредоточиваться исключительно на своем спасении через покаяние (Мф. 4:17). А для этого нужны не расчеты, а вера.
3. Путь на Страсти
Место и Время.
О последнем пути Христа Спасителя из Галилеи в Иерусалим говорят все три синоптика. В Мф 19-20, Мк 10 упоминается прохождение Господа Заиорданскою страною или Переею, областью, которая лежала на восток от Иордана. В Мк (10:1), текст которого дошел до нас в нескольких разночтениях, Заиорданская страна упоминается наряду с Иудеею. В Мф 19 правильный перевод ст. 1 был бы «…пришел в пределы Иудейские за Иорданом». При этом, если исцеление Иерихонского слепца (Мк 10:46- 52, Лк 18:35-43, не одного, а двух по Мф 20:29-34) совершилось уже в пределах Иудеи в собственном смысле, мы не можем с точностью установить, относятся ли другие эпизоды к Перее, или к Иудее, говоря точнее: когда Господь перешел из Переи в Иудею. Ясно одно: путь Господа ведет в Иудею, с полною точностью - в Иерусалим. Перею Он проходит, избегая Самарию, лежавшую на запад от Иордана, между Галилеею и Иудеею, направляясь в Иерусалим. Косвенно, к пути Христову - еще в пределах Галилеи - могут относиться и такие указания первых двух Евангелистов, как Мк 9:30, 33, Мф 17:22-24: Господь проходит через Галилею и, проходя, достигает Капернаума. В плане Лк параллельный отрывок (9: 43-50) не входит в повествование о пути, но в нем нет и упоминания Капернаума. Неизбежность пути вытекает и из явления Мессии, как Мессии страдающего. Страдания Мессии - в Иерусалиме, куда Ему и надлежит идти (с полною ясностью: Мф 16:21).
С особым вниманием и ясностью, не допускающею перетолкования, повествует о пути Евангелист Лука. Пути Христову из Галилеи в Иерусалим в Третьем Евангелии посвящен большой отрывок (9:51-19:28). Указания вступительное (9:51) и заключительное (19:28) подкрепляются повторными напоминаниями на протяжении всего отрывка, (ср. 9:52, 57, 10:1, 38, 13:22, 14:25; 17:11; 18:31-35, 19:1, 11). В построении Лк, отрывок, содержащий повествование о пути, представляет самостоятельную часть, превышающую по объему другие части.
Для того, чтобы составить себе представление о топографии и хронологии пути, надо ясно помнить его цель. Выше было отмечено, что цель пути (9:51), есть вознесение и явление славы. Но вознесение, как конечная цель, предполагает ближайшую цель. И эта ближайшая цель есть Страсти. Путь Христов есть путь на страсти. Это подтверждается отдельными указаниями, повторяющимися по мере приближения к Иерусалиму все с большею и большею настойчивостью (ср. 12:49-50, 13:31-35, 17:25). Особое значение имеет притча о минах (19:12-27), сказанная в Иерихоне накануне Торжественного Входа. Окружающие Господа ждали немедленного явления Царства, и Господь отвечает на их ожидание притчею о человеке высокого рода, которому прежде утверждения в царстве надлежит еще отправиться в далекую страну. Понимание пути Христова, как пути на Страсти, не позволяет видеть в отрывке Лк 9:51-19:28 повествования о повторных путешествиях Христовых, как это часто проводится в попытках научного построения евангельской истории. Коль скоро была поставлена цель, путь Христов в Иерусалим мог быть только однократным. Он не допускал отклонений.
Какие части Палестины прошел Господь во время Своего пути? О прохождении Его через Перею свидетельствуют, как мы видели, первые два синоптика (Мф 19:1, Мк 10:1). В Лк в параллельном отрывке Перея не упоминается. Сопоставление Лк с первыми двумя синоптиками позволяет относить к Перее часть эпизодов, составляющих содержание гл. 18 (18-30?). При условии однократного пути, прохождением через Перею исключается путь через Самарию. В Лк повествование о пути открывается эпизодом 9:51-56. Самарянское селение, куда Господь перед Своим лицом отправил вестников для приготовления пути, отказалось Его принять, потому что жители увидели в Нем паломника. Случай не был исключительным. Будучи враждебны иудеям (ср. Ин 4:9), самаряне чинили препятствия иудейским паломникам, проходившим через Самарию. Господь останавливает гнев Иакова и Иоанна и направляет путь «в другое селение». Из того, что только что было сказано, с несомненностью вытекает, что «другое селение» не было самарянское, иначе говоря, отказ самарянского селения побудил Господа изменить первоначальное намерение и отступить от намеченного маршрута. За исключением южной части Самарии, где благовестие Христово было с любовью принято в начале галилейского периода Его служения (Ин 4), Самария, как целое, оказалась не затронутою Его проповедью. Распространение Христианства в Самарии совершилось в начале Апостольского Века трудами Филиппа, одного из Семи (Деян 8), после убиения Стефана. Большую часть эпизодов, принадлежащих в Лк к повествованию о пути, надо относить к прохождению Господа через города и села Галилеи. Это вытекает из таких указаний, как 13:32-33 (область Ирода, тетрарха Галилеи) и XVII, 11 (путь между Самариею и Галилеею, по всей вероятности, на территории Галилеи по направлению к Иордану, т. е. с запада на восток). К Галилее, в частности, к Капернауму, представляется возможным отнести большой отрывок Лк 11:14-13:9. Отрывок составляет одно целое, но не содержит указаний места и времени. Тем не менее, вступительный эпизод, исцеление бесноватого, приписываемое недоброжелателями силе Вельзевула, князя бесовского (11:14-15 и слл.), возвращая нас к нареканиям книжников Мк 3:22 и слл., дает исходные точки для локализации отрывка. В контексте Мк (ср. 1:21, 23, 2:1, должно быть, 3:1) нарекания книжников должны были иметь место в Капернауме. Как уже было указано, пребывание Господа в Капернауме после исповедания Петра и Преображения, упоминаемое в Мф (17:24 и слл.), и Мк (9:33 и слл.), может относиться к пути. Что путь Христов лежал через Капернаум, косвенно подтверждается и пророческим обличением Лк 10:15. Наряду с Капернаумом обличаются и другие непокорные города (ср. весь отрывок 10:10-15). Обличение городов составляет часть наставлений Семидесяти, которых Господь в начале пути нарочито поставляет и посылает «пред лицом Своим во всякий город и место, куда Сам хотел идти» (10:1). Обличение предполагает отвержение Семидесяти в галилейских городах. Иначе говоря, миссия Семидесяти должна была захватить и галилейские города, во всяком случае, некоторые. Но Семьдесят предваряли путь Христов, надо думать, так же точно, как те вестники, которые были отправлены Господом в самарянское селение. Пророческое обличение может относиться к противлению галилейских городов не только благовестию Семидесяти, но и слову Самого Господа на Его пути в Иерусалим. Этот путь начинался в Галилее. В основном топография пути ясна: начинаясь в Галилее и минуя Самарию, он приводил Господа в Иудею заиорданскою страною.
Остается вопрос о согласовании - и в этой части евангельской истории - синоптиков и Ин. Речь идет об отрывке Ин 7-10. Отрывок относится к Иерусалиму. Отсутствие внутренних граней и, наоборот, очень четкая грань 10:40-42, которою отрывок заканчивается, позволяет говорить не о нескольких кратковременных, но об одном продолжительном пребывании Христовом в иудейской столице. К какому моменту евангельской истории может быть отнесено это пребывание? Прежде всего, не подлежит сомнению, что это пребывание Господа в Иерусалиме не было Его последним посещением святого города. О Торжественном Входе в Ин повествуется только в гл. 12. С другой стороны, совершенно несомненно, что отрывок Ин 7-10 не может относиться и к галилейскому периоду общественного служения Христова. В контексте Евангелия, отрывок стоит после насыщения пяти тысяч (Ин 6 = Лк 9:10-17). Его естественно мыслить и после перелома евангельской истории. Беседа о Хлебе Животном вызывает соблазн иудеев и отпадение некоторых учеников (Ин 6:59-66). На вопрос, обращенный к Двенадцати, не хотят ли и они отойти, Петр отвечает исповеданием (67-69): «…мы уверовали и познали, что Ты - Святый Божий». Русский перевод: Христос, Сын Бога Живого есть наименование Мессии. «Уверовали и познали» - по самому смыслу греческих перфектных форм, звучит, как ссылка на убеждение, к которому пришли апостолы, и которое прочно укоренилось в их сознании. Исповедание Петра Ин 6:69 естественно понимать, таким образом, как повторное. Синоптическое исповедание им предполагается. Тем самым, определяется хронология отрывка Ин 7-10-пока в общих чертах: после явления Мессии и до Торжественного Входа. В хронологии синоптиков на этот период времени падает путь на Страсти. Мы видели, что путь на Страсти мог быть только однократный. К этому можно добавить: он не допускал и длительных перерывов и остановок. Единственное исключение можно мыслить в начале. В Лк 10:17 повествуется о возвращении Семидесяти с отчетом о выполнении возложенного на них поручения. Это поручение предполагало некоторый промежуток времени. Можно думать, что встреча произошла в условленном месте. Что делали Господь и Двенадцать во время миссии Семидесяти? Лк об этом молчит. Ответ может быть почерпнут из Ин, если мы: поставим отрывок Ин 7-10 в Лк 10 между стт. 16 и 17. Во время миссии Семидесяти Господь, и с Ним Двенадцать, ходили в Иерусалим. Таким образом, согласование синоптиков и Ин оказывается не только возможным - в этих частях, как и в других, - но и существенно дополняет наши сведения об этом периоде евангельской истории.
Следы отлучки Господа в Иерусалим перед началом пути можно найти и в Лк К этому моменту относится отрывок Лк 10:38-42, повествующий о пребывании Господа в доме Марфы и Марии. Из Ин 11:1 вытекает, что селение Марфы и Марии была Вифания, расположенная стадиях в пятнадцати (около 2,5 километров) от Иерусалима (Ин 11:18). Трудно допустить, чтобы Господь был в Вифании и не был в Иерусалиме, и столь же не представимо, как мы это не раз уже отмечали, чтобы Господь достиг цели пути и снова возвратился в Галилею. Очевидно, в рамках Лк для эпизода 10:38-42 места нет, и указание ст. 38: «в продолжение, пути их», в случае буквального понимания, создавало бы непреодолимые трудности. Эти трудности устраняются, если мы относим эпизод Лк 10:38-42 к посещению Господом Иерусалима перед началом пути. Евангелист Лука, обходя молчанием это посещение подобно тому, как он обошел и другие, дал место эпизоду в доме Марфы и Марии ради того внутреннего смысла, который в нем раскрывается и поместил его приблизительно в то время, к которому он относится.
Хронологически, путешествие Господа в Иерусалим в Ин 7-10 определяется теми вехами, которые даны в самом отрывке. Прибытие Господа в Иерусалим относится к празднику Кущей (Ин 7:2, 8-11, 14, 37 и слл.), который совершался, по нашему счету времени. в конце сентября - начале октября. Из Ин 10:22 мы видим, что Господь оставался в Иерусалиме до праздника Обновления, приходившегося в половине декабря, когда враждебное отношение иудеев заставило Его уйти в заиорданскую страну (10:39-40). Таким образом, содержание Ин 7-10 занимает промежуток времени от конца сентября - начала октября до половины декабря. Для построения хронологии евангельской истории этот вывод имеет большое значение. Но достигнутое нами согласование синоптиков и Ин имеет предварительный характер.
Если мы допустим, что весь отрывок 7-10 умещается в Лк 10 между стт. 16 и 17, мы должны допустить и то, что Господь из Переи (ср. Ин 10:40-42) в непродолжительном времени возвратился в Галилею. Евангелист Иоанн, проходя молчанием возвращение Господа в Галилею, повествует в гл. 11 о воскрешении Лазаря. Событие происходит в Вифании, в ближайших окрестностях Иерусалима (11:1, 18 и слл.). Известие о болезни Лазаря до Господа доходит вне Иудеи (Ин 11:6-7). Где именно? На этот вопрос Евангелист ответа не дает. Галилея не исключена. Но молчание Евангелиста, естественно, направляет внимание читателя к последнему топографическому указанию 10:40. Это указание относится к. Перее. В Перее Господь был в конце пути. По сопоставлению с Мф и Мк мы отнесли к Перее отрывок Лк 18:18-30 (с большею или меньшею приближенностью). Если бы воскрешение Лазаря относилось к этому времени, мы были бы вынуждены допустить, что Господь в конце пути из Переи отлучался в Вифанию, оттуда скрылся на некоторое время в Ефраим, город близ пустыни (Ин 11:54) и только после этого - с возвращением или без возвращения в Перею - продолжал Свой путь в Иерусалим через Иерихон (Лк 18:35-19:28, Мф 20:29-34, Мк 10:46-52) и Вифанию (Лк 19:29 и слл., Мк 11:1 и слл., ср. Ин 12:1 и слл.). Однако, это согласование представляло бы ту трудность, что предполагало бы; длительный перерыв в самом конце пути Христова, при том такой, во время которого Господь, направлявший Свой путь в Иерусалим, оказался бы в ближайших окрестностях иудейской столицы. Нужно признать, что для такого перерыва; невероятного по существу, нет и места в хронологических рамках Лк Остается предположить, что Господь не успел еще возвратиться из Переи в Галилею, когда был вызван к умирающему Лазарю. Тем самым, отлучка Господа из Галилеи, к которой относится отрывок Ин 7-10, естественно, распространяется и на отрывок Ин 11:1-54. и евангельские тексты, относящиеся к пути на Страсти, располагаются в следующем порядке: Лк 10:1-16, Ин 7:1-11:54, Лк 10:17-19:28 (с поправкою, предложенною выше, относительно Лк 10:38-42, и с привлечением параллелей из Мф 19-20 и Мк 10).
Предлагаемое согласование синоптиков и Ин не представляет хронологических трудностей. Страсти Христовы, которыми отмечена Его последняя Пасха в Иерусалиме, связаны с воскрешением Лазаря более внутренне, чем внешне, поскольку сам Евангелист отмечает после воскрешения Лазаря и до наступления Пасхи удаление Господа в Ефраим (Ин 11:54-57). Сколько времени Господь оставался вне ближайших окрестностей Иерусалима, Евангелист не говорит. Но мы вправе допустить, что Господь удалился в Ефраим ранее марта месяца, когда приходилась иудейская Пасха. Датировка воскрешения Лазаря первою половиною февраля не вызвала бы серьезных возражений. Если пребывание Господа в Ефраиме было непродолжительное, и из Ефраима Господь возвратился в Галилею, где и произошла Его встреча с Семьюдесятью по окончании возложенного на них служения. - мы должны будем допустить, что отлучка Господа из Галилеи, а значит, и миссия Семидесяти, продолжалась от конца сентября - начала октября не до половины декабря, как мы первоначально предполагали, а до половины февраля. Это удлинение, не вызывая возражений по существу, позволяет привести к единству повествование синоптическое, с одной стороны, и Иоанновское, с другой стороны. Мало того. Оно умножает исходные точки для построения хронологии последнего пути Христова из Галилеи в Иерусалим. О своем намерении идти в Иерусалим Господь говорит ученикам в начале осени. Тогда Он посылает вестников в самарянское селение (Лк 9:51 и слл.). Это было, вероятно, в сентябре прежде миссии Семидесяти и отлучки Господа в Иерусалим на праздник Кущей (Ин 7), который приходился в конце сентября - начале октября. Предлагаемая датировка Лк 9:51 и слл. находится в согласии и с тем обстоятельством, что насыщение пяти тысяч естественно мыслить весною, поскольку в Евангельском повествовании упоминается зеленая трава (Мк 6:39, ср. Ин 6:10) и приближение Пасхи (Ин 6:4) : Пребывание Господа в странах Тирских и Сидонских, опущенное в Лк и поставленное в Мк (7:24-30) и Мф (15: 21-29) после насыщения пяти тысяч и прежде исповедания Петра и Преображения. дает недостающие вехи, которые приводят нас через летние месяцы к началу осени. В сентябре Семьдесят отправляются на проповедь, а Господь отлучается в Иерусалим и остается в отсутствии до половины февраля. Путь Христов в собственном смысле слова начинается в половине февраля и кончается в марте за шесть дней до Пасхи (Ин 12:1).
| |