«Надо помнить, что с моим именем... пересидеть до отступления немцев невозможно: выдадут. И ещё, что на легальном положении остаться у немцев опасно: потребуют активного выступления», – отметил писатель Михаил Михайлович Пришвин в своём дневнике 28 августа 1941 года.
В середине месяца он вместе с женой и тёщей на персональной «эмке» покинул Москву, перебравшись на временное жительство в село Усолье, расположенное в 15 километрах от Переславля-Залесского на берегу реки Вёксы. Ныне это часть села Купанское.
Фронтовые сводки того дня не содержали ничего утешительного. Войска вермахта форсировали Десну и захватили плацдармы на южном берегу. Немцы вошли в Таллин, а финны заняли Выборг. После ожесточённых боёв советская армия оставила Днепропетровск. Враг рвался к столице, бомбардировки которой стали обычным делом.
68-летний писатель счёл за лучшее отправится в эвакуацию. Секретарь Союза писателей СССР Александр Фадеев предлагал ему ехать в Нальчик в компании мэтров советской культуры - художника Нестерова, актёров Качалова и Москвина, но Михаил Михайлович выбрал не юг, а север.
Однако и в переславской глуши у Пришвина не было уверенности, что в скором времени он не окажется на оккупированной немцами территории. Отсюда бесконечные сомнения и опасения, ощущение полной непредсказуемости происходящих событий, страх за свою участь и жизнь близких людей. Этой тревогой пронизаны страницы пришвинского дневника второй половины 1941 года.
Михаил Михайлович Пришвин родился 145 лет назад, 4 февраля (23 января по старому стилю) 1873 года. Многие страницы биографии писателя связаны с Ярославским краем, в первую очередь - с Переславлем и его окрестностями. Сюда он приезжал с редакционными заданиями, здесь набирался новых впечатлений, путешествовал, охотился, писал книги. Два года, с лета 1941-го по осень 1943-го, писатель жил в переславском селе Усолье.
Этот период подробно отражён в дневниках Пришвина. Именно их массив, огромный по объёму, а не популярную детскую беллетристику он считал главной книгой своей жизни. В дневниковых записях Михаил Михайлович позволял себе меру откровенности, абсолютно недопустимую в условиях советской цензуры, более того - преступную по тогдашним меркам. Подобная искренность могла бы дорого ему обойтись, если бы дневники попали на стол следователя НКВД.
Спаситель соснового бора
Пришвин впервые приехал в Усолье в мае 1925 года. Точнее, не приехал, а приплыл - на лодке. Здешние места сразу покорили его своей величавой красотой. «В Усолье приплываешь, как будто и не в село, а в какое-то жительство лесных существ, не нарушающих общий пейзаж: так всё вокруг лесисто, болотно, так много природы», - записал он тогда в своём дневнике.
Десятилетие спустя Михаил Михайлович выступил в роли спасителя расположенного близ села соснового бора. В 1935 году по заданию газеты «Известия» он приехал в Усолье для подготовки материала о деятельности местного лесхоза. Собирался хвалить, а пришлось критиковать.
«Когда плыли на лодке по Вёксе, то видели гнетущую картину: корень великолепной сосны с кручи нависал над рекой, все кручи голые, весь правый берег покрыт штабелями того самого леса, который и речку защищал, и служил источником здоровья множества людей», - с возмущением писал Пришвин в статье «Переславские кручи».
Всесоюзная публикация «Известий» имела резонанс. «Стоном моим, как пулей, стрельнуло статьёй и попало в самое сердце, - велеречиво сообщает Михаил Михайлович. - Понаехали комиссии и стали искать виновников, возможно, и не найдут, провели постановление: «Ввести всю чащу от самого озера Плещеева до Усолья в неприкосновенный фонд». Я спас сосны левого берега Вёксы». Местные жители с той поры стали звать левобережный бор пришвинским.
Крамольные речи в Берендеевом царстве
Даже в дни войны Михаил Михайлович не потерял способность говорить о дорогих сердцу местах поэтическим языком. «Наш уголок Усолье является действительно уголком Берендеева царства, где война не имеет никакого смысла именно потому, что в нём все работают и обходятся без политиков и дипломатов. В Берендеевом царстве люди говорят о себе «мы», часто включая в это «мы» своих лошадей, коров, птиц и вообще всех бессловесных».
Если лошади и коровы о войне не думали, то их владельцев всерьёз беспокоила перспектива немецкой оккупации. Вопреки статьям «Правды» о германских зверствах жители Усолья продолжали надеяться на лучшее. Их крамольные размышления фиксирует Пришвин в своих дневниках.
Бояться неприятеля может только тот, кто не бывал на войне, - заявляет старик-пожарник, оглядев с вышки «Берендеево царство». - Неприятелю рабочего человека незачем трогать, напротив, он рад тем, кто работает…
Наш уголок торфяной разработки от войны не пострадает, - соглашается лесничий, - победителю торф нужен, как и прежнему хозяину…
У вас в Москве, может быть, и мелькнул патриотизм, как вкусное блюдо, мы же в деревне на чёрном хлебе сидим, - признаётся писателю его собеседник, скрытый под псевдонимом N.
Сам писатель весьма критически относился к господствующему государственному строю. В 1942 году он писал в дневнике: «Мне кажется всегда, что деятели советского общества силою вещей вынуждены говорить и делать совсем не то, что понимают они про себя разумным и нравственным и что это делает их всех между собой врагами, стерегущими падение друг друга. И вот в этом необходимом состоянии им нужно было отводить свои души в тайную сторону любви, правды, милосердия. Вот эта потребность их и берегла меня, и я просидел все 25 лет соввласти, как «отрок в пещи огненной».
«Прошло два месяца войны. Враг на пороге у всех жизненных центров страны. Простые люди ждут переворота», - записывает Пришвин 23 августа 1941 года. Ситуация абсолютно непредсказуема. Михаил Михайлович перебирает в уме самые катастрофические варианты развития событий.
«Если наша армия распадётся и новое правительство наше заключит с немцами мир, англичане помирятся с немцами и произойдет давно ожидаемая оккупация и раздел России. И дальнейший вывод относительно себя, что выгодней было мне эвакуироваться в Нальчик». По мнению писателя, Нальчик в случае раздела СССР отошёл бы англичанам, а под ними всё лучше, чем под немцами.
Впрочем, лирический настрой даже в эти дни не покидает Пришвина. «25 Августа. Тёплый день, летний с грозой и ливнем. Нашёл первый белый гриб».
Под опекой торфяного «болота»
«Мы устроились на окраине леса в небольшом бревенчатом частном доме, сняв половину с двумя комнатами. Их объединяла голландская печь, в которой я готовила еду и даже ухитрялась печь хлеб, - вспоминает жена писателя Валерия Дмитриевна. - За домом сразу же начинался огромный хвойный лес с болотами и сосновыми сухими гривами, лес грибной, ягодный, богатый зверем и птицей. С другой стороны протекала неширокая тинистая и рыбная речка Вёкса. За рекой разросся рабочий посёлок торфопредприятия, описанный некогда Пришвиным, контора и жилые бараки. Там шли разработки громадных торфяных залежей. Торфопредприятие так и называлось в народе «болото», разумелось под этим словом и всё население, в основном «сезонное», часто сменявшееся, не получившее ещё оседлости, легко нашедшее себе здесь временный заработок и кров».
Это самое «болото» многократно упоминается в дневниках Пришвина с первых дней его переезда в Усолье. Михаил Михайлович начинает его то прописной, то строчной буквой, пишет то в кавычках, то без. Обойтись без помощи «болота» в своей сельской жизни он был не в состоянии.
«С утра добывали паёк у директора «болота».
«На «Болоте» надавали нам всяких продуктов, и было очевидно, что это отношение к себе я заслужил и это отношение бесспорное».
«Послезавтра (пятница) налить машину на «болоте», а в субботу или воскресенье в Москву».
«Весь день возились на Болоте с машиной, десятки шофёров и трактористов пытались завести ее. Только к вечеру приехал кладовщик и открыл, что начальник по усердию своему поторопился и налил в машину не бензин, а керосин».
Обстановка в жилище Пришвиных была более чем спартанская. «Занавески из марли, окрашенные акрихином в солнечный цвет. Две тахты, сделанные из ящиков». Впрочем, подобная скудость их ничуть не смущала. «У Ляли нет никаких пристрастий к материальным вещам, - записывает Михаил Михайлович, - и не знаю что, природа ли так её создала, или душевные страдания стёрли в её чувствах страсти».
«Делает старательно то, что ей не хочется»
Новая спутница Пришвина, ради которой он оставил прежнюю жену, была на двадцать шесть лет его моложе. Они познакомились в январе 1940 года. За плечами сорокалетней дворянки, дочери подполковника жандармской службы, была нелёгкая жизнь: аресты, месяцы тюремного заключения, годы сибирской ссылки и бесприютного существования. Она уже дважды до этого выходила замуж. Встреча с Пришвиным оказалась для неё своеобразным «счастливым билетом». В лице Валерии Дмитриевны пожилой писатель обрёл помощницу, секретаря, духовно близкого человека.
«Ляля по природе физической не хозяйка и вообще не практик, - пишет Пришвин на страницах дневника 1941 года, - но она добросовестно хозяйствует и достаточно практична в силу своей моральной природы: делает старательно то, что ей не хочется».
Во время путешествий по «Берендееву царству» на Валерию Дмитриевну иногда нападала смертная тоска. Она принималась себя жалеть и вслух предаваться мечтам об отъезде «куда-то за границу, в Богемию или в Америку». Михаил Михайлович пытался урезонить подругу.
В сравнении со многими страдальцами жизнь у тебя вполне счастливая, - говорил он, - ведь ты любила и была любима хорошими и даже замечательными людьми!
Однако супруга стояла на своём, утверждая, что любви вообще не знала, а только и делала, что страдала.
Это болотные черти тобой овладели, - сказал ей однажды Пришвин, - ты сейчас в истерике, в окаянной пустоте.
В середине сентября 1941 года Валерия Дмитриевна заболела - по всем признакам дифтеритом, и её поместили в больницу. «Провёл ночь первую без Ляли, третью ненастную ночь без бомбежки, - пишет вернувшийся из Москвы Пришвин. - Но хуже бомбы врывалась мысль о том, что дифтерит - яд для сердца и что я могу Ляли лишиться». К счастью, любимая женщина писателя сравнительно легко переносила болезнь, а позже опасный диагноз не подтвердился.
«Не на человека смотрит, а на порядок»
«Тёща же у меня необыкновенная, - пишет он, - это теплично-комнатное растение: в свои 65 лет она не отличит галку от сороки и может сказать, что грачи у нас зимуют, а сороки улетают в теплые края». Однажды, когда та ставила заплату на штаны Пришвина, жена писателя предложила сделать это как-то по-своему. Старушка стала доказывать, что это невозможно и никто так не делает.
Убирайся ты от меня со всем этим к чертям! - закричала Ляля «забегав глазами, как озлённый зверушка».
Сумасшедшая, - ответила теща.
«Но это было не сумасшествие, а необходимый для всякого подвижника провал в какой-то ежедневно самой силой подвига собираемый дьявольский мир», - с традиционной изощрённостью комментирует эту историю Михаил Михайлович.
В дневниковых записях за декабрь 1941 года есть эпизод, красноречиво описывающий отношения Пришвина с тёщей Натальей Аркадьевной. На дворе метёт, у пожилого писателя болит спина, поэтому для переноски дров он не годен.
Ляля, ты дров заготовь, - просит он жену, - а я пойду за хлебом.
Погоди, дружок, - отвечает та, - напейся чаю, а потом пойдёшь.
Нет, - вмешивается тёща, - чай после, а сначала надо за хлебом сходить.
«Так у нас всегда и во всём, - комментирует Пришвин. - Ляля знает, как мне утром хочется чаю, и оттого у неё впереди чай, а потом за хлебом. Тёща наоборот, она не на человека смотрит, а на порядок: сперва надо хлеб, а потом можно чай пить».
«Мы теперь, как суслики»
Октябрь 1941 года стал критическим моментом в ходе Великой Отечественной войны. Никогда ещё нацисты не были так близки к реализации плана «Барбаросса». Немецкие войска вышли на ближние подступы к Москве. 15 октября Государственный Комитет обороны принял решение об эвакуации столицы.
Панические вести дошли до Усолья. В сознании местных жителей всё более реальной становилась перспектива скорой оккупации. И они начали к ней готовиться, даже в этом событии пытаясь увидеть какие-то положительные стороны: «Люди прячут своё добро, но не от своих разбойников, как в 17-м году, а от немцев. Что же касается своей «шпаны» (включая некоторых сидящих у власти), то этого теперь вовсе не боятся, напротив, ждут не дождутся, когда можно будет вытурить «шпану».
«Мы теперь, как суслики, спрятались в норки и тащим себе запасы по зернышку, - пишет Пришвин 22 октября. - Ляля и тёща подготовляют наши запасы, зашивают продукты в разные резиновые мешочки, чтобы закопать в землю». И днём позже о том же: «В Усолье все хозяева своё добро закапывают в землю. Это передалось в наш дом, отягощённый вещами. Решено всё закопать в ожидании машины и потом отвезти в лес и зарыть. Весь день бегали туда-сюда, весь день не разговор, а шёпот сусликов».
Михаил Михайлович решил закопать все свои бумаги в лесу, недалеко от жилья, чтобы можно было ежедневно проверять яму. «Мы весь день сегодня заклеивали мешки и забивали в ящики свои вещи», - фиксирует он в дневнике. В лесной тайник отправились рис и сахар, ружьё и фотоаппараты писателя. Туда же последовало и «тёщино серебро».
После паники
К концу октября оказалось, что катастрофические ожидания, связанные с приходом немцев, несколько преждевременны. Москва стояла насмерть, и жители Усолья вернулись к своим обычным делам.
«После паники местные люди начинают мало-помалу одумываться... и делать вид, будто работают, и в самом деле кое-что делают, - сообщает Пришвин. - Вот казалось, картошка в поле пропала, а прошла паника, обмяк мороз, и опять копают исполу городские и дня через три кончат».
Снова стало возможно что-то купить на советские деньги. «Каждый стал вообще жить так, как будто бы ещё возможна в будущем победа советской власти над немцами».
И всё-таки угроза жизни буквально висит в воздухе. С утра до ночи, а потом и ночью слышатся за горизонтом глухие удары артиллерийской канонады. Выпал снег, просторы лежат в тумане. Таким же туманным кажется будущее огромной страны и населяющего её народа.
«Ничего не знаем и не можем знать, - говорит в эти дни один из безымянных героев пришвинского дневника. - Тот, кто знает, не скажет, а кто говорит - врёт. Кончится всё через неделю? Возможно. Провоюем со всем миром пять лет? Возможно».
Александр Беляков
04.02.2018 10:52 Распечатать
Поставил на полку последний том дневников Пришвина - восемнадцатый! Михаил Михайлович умер 16 января 1954 года. 15-го сделал последнюю запись: "Деньки, вчера и сегодня (на солнце -15), играют чудесно, те самые деньки хорошие, когда вдруг опомнишься и почувствуешь себя здоровым".
Это уникальное издание. Удивительное. Феноменальное. Ничего подобного у нас не было да и не будет. Он сформулировал задачу: "Надо писать дневник так, чтобы личное являлось на фоне великого исторического события, в этом и есть интерес мемуаров". У него получилось. Быть может, дневник Пришвина - это подлинная история России первой половины XX века.
Как писатель Пришвин полузабыт. Писал он в основном про природу и охоту, про детей и зверей. Его маленькие рассказики были обязательны на страницах "Родной речи" - был такой учебник в советское время. Теперь ясно: Пришвин останется в нашей литературе - и не только - как автор гигантской дневниковой эпопеи.
В последний год жизни Михаил Михайлович запишет о своем труде: "Кажется, я не просто пишу, а что-то делаю, и даже определенно чувствую, что именно делаю: я сверлю".
Мне многое открылось из его дневников. По иному предстал 1937 год - в живых образах и конкретных ситуациях. Объемнее - революционные дни 1917 года и годы Гражданской войны. О начале Великой Отечественной войны неожиданно - не встречал такого анализа настроений народа в первые месяцы боевых действий. Послевоенная жизнь, смерть Сталина - россыпь свежих деталей...
В 1917 году Пришвин делает вывод: "Жизнь есть путешествие. Я всегда был путешественником. Дом, который я выстроил, часто мне представляется кораблем, вечером, когда я сижу на террасе, весной, летом, осенью, зимой, кажется мне часто, будто я куда-то плыву..." Дневники Пришвина - это тоже путешествие. Путешествие в историю. Путешествие в Россию.
Хочу предложить "Родине" лишь крохотную толику того, что зацепило меня.
О революции
19 мая 1917 года: "...не рад этой революции, лишившей меня пристанища. Лишили меня запаса ржи и раздали его бессмысленно крестьянам, которые богаче меня... Земля поколебалась, но этот сад, мной выстраданный, насаженный из деревьев, взятых на небе, неужели и это есть предмет революции?" < > Революция села на мель безденежья и уперлась в одно-единственное чувство злобы к имущим классам".
Чувство злобы Пришвин испытал на себе: революционные крестьяне выгнали его с семьей из дома.
О большевиках
Они возникают в дневнике лишь в преддверии октябрьского переворота.
1 сентября 1917 года: "Большевики - это люди обреченные, они ищут момента дружно умереть и в ожидании этого в будничной жизни бесчинствуют".
14 сентября 1917 года: "Что же такое эти большевики, которых настоящая живая Россия всюду проклинает, и все-таки по всей России жизнь совершается под их давлением, в чем их сила?.. В них есть идейная сила. В них есть величайшее напряжение воли, которое позволяет им подниматься высоко, высоко и с презрением смотреть на гибель тысяч своих же родных людей, на забвение, на какие-то вторые похороны наших родителей, на опустошение родной страны.
< > Воцарился на земле нашей новый, в миллион более страшный Наполеон, страшный своей безликостью. Ему нет имени собственного - он большевик".
Какое точное предвидение будущих трагедий...
1 апреля 1938 года: "Не могу с большевиками, потому что у них столько было насилия, что едва ли им уже простит история за него".
Смирился, не выступал против, но - не принял.
Была в 1918-1919 годах мысль: бежать. Не решился. О том же в декабре 1930 года: "Меня расстроило, что отказались печатать "Кащееву Цепь"... Началась тоска самая острая со сладостной мыслью о смерти... Я накануне решения бежать из литературы в какой-нибудь картофельный трест или же проситься у высшего начальства за границу. Мне думается, что в конце концов меня отпустят, потому что люди у нас не глупые и..."
Не уехал. Сохранил себя в большевистской России.
О Ленине
К Ленину у Пришвина почтения нет. Весь вождь в одной короткой ленинской фразе: "Выжать интеллигенцию как лимон и выбросить".
1 марта 1918 года: "Единственный человек, который что-нибудь выводит (логически думает), - это Ленин, его статьи в "Правде" - образцы логического безумия. Я не знаю, существует ли такая болезнь - логическое безумие, но летописец русский не назовет наше время другим именем".
Запись 1936 года: "Ведь нужна же наконец философия, не остановилась же она на 18 томах Ленина (какая это философия!)".
Пришвин учился в гимназии с Семашко, будущим наркомом ленинского правительства. Встреча старых друзей в 1906 году была радостной - не могли наговориться. Семашко спросил: "Ты что же теперь делаешь?" - "Пишу... Моя книга посвящена моей родине", - ответил Пришвин. "Не любить надо, а ненавидеть эту родину" - ответил друг. Пришвина так поразили эти слова, что он почти каждый год возвращался к ним в дневнике. Как это - ненавидеть родину? Можно ненавидеть царя, правительство, монархию, государственный строй, но ненавидеть Россию - как?
Как же современно это звучит...
Запись 1952 года: "Ленин был не мыслитель, а революционный делец". < > Вдруг понял Ленина: он сектант, один из обыкновенных русских сектантов, коих я на своем веку повидал предостаточно".
О Сталине
Впервые в дневнике Сталин возникает 31 июля 1926 года : "Читал "Известия", с большим трудом одолел огромную статью Сталина и не нашел в ней ничего свободного, бездарен и честен, как чурбан".
24 октября 1928 года неожиданная для Пришвина запись: "Говорят, что Сталин гонит всех правых, а потом сделает все ихнее сам. Правильно поступает, потому что народ сейчас до того обозлен, что до нового хорошего урожая необходимо все держать в кулаке".
В записи 1929 года Пришвин размышляет над громадными портретами Сталина: "...очень напоминает собой царя Николая 1го: тоже такие откровенно-государственные глаза". И в этом же году кончаются его надежды на изменение жизни к лучшему: "Политическая атмосфера сгущается до крайности...< > Кончилась "передышка" Ленина. Начинается сталинское наступление".
Запись 1930 года : "Может быть, Сталин и гениальный человек и ломает страну не плоше Петра, но я понимаю людей лично: бить их массами, не разбирая правых от виноватых - как это можно!"
А бить, по сути, еще и не начинали...
Запись 1932 года: "Сталин в легендах бесконечно привлекательней Ленина: Сталин решительный, честный, готовый помочь... Мне думается, что скоро он поймет, какой перегиб делает политика в отношении искусства, и что-то произойдет..."
15 мая 1932 года : "Мне так чуется, будто сталинская революция стукнулась в тупик и начала ослабевать: сталь и чугун задавили жизнь, вместо мяса - чугун".
1 ноября 1937 года : "Когда у Сталина выходит очередная расправа с врагами, то она кажется на первых порах безумием и концом всего: через это, кажется, ему уж и не перейти. Проходит некоторое время, и совершается "тот поворот": одумаешься и начинаешь понимать и мириться".
После этой записи, сделанной на пике "большого террора", Пришвин припечатывает: "Так вот после каждой кровавой гекатомбы и всеобщего нравственного возмущения встает опять Сталин более могучим, чем был". И добавляет по поводу очередного суда над врагами народа:
"Процесс раскрывает картину полного разложения партии и полное одиночество Сталина и зыбкость нашего государственного бытия: случись что-нибудь плохое со Сталиным, и все развалится начисто. А может быть, напротив, все распавшиеся ныне и только внешне связанные элементы общества соединятся внутренно? У некоторых, многих есть такое же чувство в отношении к Сталину, как было при царе: убрать царя, и будет хорошо. Какие дураки были тогда мы!"
Не правда ли, и это написано словно кем-то из сегодняшних публицистов! Разница в том, что Пришвин видит в Сталине не функцию, а, несмотря ни на что, живого человека:
"Слушал в парткабинете доклад Сталина. Конец речи был похож на грузинский тост: чем хуже говорит грузин по-русски, тем милее выходит у него тост. Грузинский акцент еще помогает юмору, Сталин этим пользуется: если бы русский сказал - не было бы смешно, а у кавказца смешно. При всем том простота речи, непретенциозность, речь для дела, но не дело для речи... Живая речь живого человека".
"Переживается суровая речь Сталина: и после такой-то войны, таких-то страданий, такой победы все те же пятилетки, все те же колхозы и гонка вооружений. Ни одного ласкового слова хотя бы для детей..."
Любимая фраза обожателей Сталина: "При Сталине был порядок!" Из дневника Пришвина этого не следует. Более того, что ни запись на тему экономики, то вывод: не было никакого порядка! Страх был, а порядка не было. Столько разгильдяйства, столько воровства, мошенничества, столько бракоделов...
А если чего-то и достигали, то немыслимым напряжением сил.
16 июня 1934 года: "Гаражи все на один лад, везде пьянство и ничего нет: какая-нибудь иголка для вентиля понадобится, так бегают, бегают... Но если приедет кто-нибудь со стороны и умеючи подойдет, то для него все явится: если это шина, то сейчас же с казенной новой машины снимут шину... Утром в гараж все запаздывают после выпивки, и начинается разговор о том-сем, потом начинают искать чего-нибудь: непременно у каждого чего-нибудь не хватает".
Пришвин знал экономику не понаслышке. Производство изучал в поездках по стране. Видел, как строился Уралмаш, куда поехал в надежде набрать материал для книги. Книги не получилось. Картины строительства страшные, угнетающие. Беспорядок, неорганизованность, все тянули на жилах. Он делает запись: "Я так оглушен окаянной жизнью Свердловска, что потерял способность отдавать себе в виденном отчет... не с чем сравнить этот ужас..."
Сельский житель, своими глазами видел и то, что творится в деревне.
15 ноября 1932 года: "О пятилетке нет больше лозунгов: не удалась. Общее уныние. "Если теперь, - сказал N, - стать далеко и смотреть так, что все наше строительство провалилось, то причина этого будет в чрезмерном, подавляющем всякое личное творчество развитии бюрократии".
О народном характере
Пришвин жил в гуще народа. Он и сам был народ.
23 апреля 1918 года: "Я с малолетства знаю всех мужиков и баб в нашей деревне, они мне кажутся людьми совершенно такими же, как все люди русского государства: дурные, хорошие, лентяи, бездарные и очень интеллигентные. Никогда я себя не отделял от них, никогда не выделял мужиков от других сословий, только они ближе других были ко мне, и потому я говорю о них".
И, конечно, он не мог не заметить, что народ меняется.
Запись 1932 года: "Что меня теперь больше всего останавливает в этом русском народе - это молчание на людях, отделенное несогласием людей. Вчера вот Иван Митрич так умно и горячо говорил мне против тиранов, сегодня на сходе он молчит. Спросишь, оправдывается: "Нишь можно на людях?" < > ...существует ли общественное мнение? Оно - в молчании и анекдотах; во всяком случае, это не сила, на которую можно опираться, пользоваться, рассчитывать; это сила, подобная сну: видел сон и забыл".
27 марта 1930 года: "В Бобошине Еремин - бедняк держал всю деревню в страхе. Первое, конечно, что бедняк и у него особенные права. В последние дни страх в народе дошел до невозможного. Довольно было, чтобы на улице показался какой-нибудь неизвестный человек с папкой в руке, чтобы бабы бросались прятать добро, а если нечего прятать, то с болезненным чувством ожидать какой-нибудь кары".
20 июля 1937 года: "Президиум Верховного Совета: ни одного интеллигентно-осмысленного лица, всё как результат нигилизма..."
И вдруг - запись 18 октября 1939 года как выстраданное открытие: "Вечером поехал в Москву. По дороге любовался людьми русскими и думал, что такое множество умных людей рано или поздно все переварит и выпрямит всякую кривизну, в этом нет никакого сомнения: все будет как надо".
Продолжение этой мысли 9 октября 1940 года: "Были вечером в концерте Рахманинова "Колокола". Удивлялся людям, консерватория, оказалось, является хранилищем людей: я таких людей видел только до революции. Как жаль, что не надумал ни разу сходить в консерваторию. Люди там, независимо от положения в современности, сохраняются в духовной неизменяемости к худшему".
И, наконец, запись 1 февраля 1946 года: "Русский при всех своих государственных и общественных невзгодах остается личностью. Даже и сквозь коммунизм русский пронесет свое особенное лицо".
О творчестве
19 декабря 1930 года: "Я живо представил себе состояние духа Толстого, когда он желал, чтобы его тоже вместе с другими мучениками отправили в тюрьму и на каторгу. И мне теперь тоже жизнь в ссылке, где-нибудь на Соловках, начинает мерещиться как нечто лучшее".
Запись 1948 года, почти через двадцать лет: "У литераторов в связи с вызовом партии на единомыслие стон стоит..."
Как писатель Пришвин был известен. Но тот же самый народ, над печальной судьбой которого он размышлял денно и нощно, относился к нему весьма своеобразно.
20 января 1932 года: "Три года живу я на этой улице. Все знают меня, но почему-то лучше бы не знали... С ненавистью говорят: "Вот пи-са-тель идет". Иногда молодые огарки и оскалепки остановятся как пораженные и вдруг, выпучив глаза, скажут в упор: "Жу-ковс-кий!"
После поездки на строительство Беломорканала Пришвин задумывает роман о свободе и необходимости под названием "Осударева дорога". Роман не получился, хотя обдумывал его больше десяти лет. Помешал внутренний цензор.
4 декабря 1936 года : "До чего совестно жить становится! Никакое настоящее общение невозможно, потому что боишься труса в себе и противно говорить с человеком, имея в виду, что он, может быть, для того и беседует с тобой, чтобы куда-то сообщить. < > Свобода творится всем обществом, но ее нельзя просить у хозяина государства".
О любви
Юношей Пришвин влюбился в Варю Измалкову. Она его отвергла. Любовь он пронес через всю жизнь. Каждый год в дневнике - обязательно несколько записей о ней.
28 августа 1935 года: "Давно я не видел таких снов - откликов моей личности на встречу с ней почти 40 лет назад: ведь сорок лет из года в год непременно снилась". Пришвин был уверен: именно любовь к Варе сделала его писателем, вдохнула поэтический дар. Считал ее своей Музой.
А женился Михаил Михайлович на простой темной крестьянке Ефросинье Павловне. Пожалел ее. И как же потом жалел об этом своем поступке! Разные они были - по интеллекту, по интересам, по кругу общения. Чужие друг другу. На страницах дневника Пришвин редко упоминает жену. А если упоминает, то по чисто бытовым темам. Не нашлось у него для жены ласковых слов, ласкового имени, в дневнике она обозначается чуть ли не как официальное лицо: или Ефр. Павл., или Павловна.
Нет-нет и прорвется у Пришвина раздражение на страницах дневника. Да и Ефросинья Павловна однажды в сердцах скажет: "Мне бы надо было в бухгалтерши! Ах, дура я, дура! Была бы бухгалтершей, а теперь всю жизнь на тебя, на осла, даром истратила". В 1940 году он встретил Валерию Лиорко и безумно влюбился в нее, стал жить с Валерией Дмитриевной - Лялей, как он ее звал. Было ему на момент их встречи 66 лет, а ей сорок. И прожили они в любви и согласии 13 лет, до самой его смерти.
25 января 1947 года : "С приходом Ляли я впервые почувствовал ту любовь, которой все люди живут и о которой только и написаны все трагедии и драмы, от классической древности до Шекспира и до нас, любовь как двигатель человеческой нравственности, поведения".
Он нашел не только жену, не только любовь, не только любовницу, но и единомышленника. Валерия Дмитриевна тонко понимала его творчество и душу писателя.
Именно благодаря ей сохранился дневник Пришвина.
О нас с вами
Дневник Пришвина, почти ежедневный, поражает широким охватом жизни - писатель фиксирует цепь событий в политике, в записях полно бытового реализма, он заносит на тетрадный лист и факты творческого озарения, и личные переживания. Иной раз беглая короткая запись вдруг выражает суть времени: "Беда: машин наделали, а людей нет. Для машины необходим цельный человек, не издерганный в собраниях". Или: "В РИКе с лестницы на лестницу бегали черти с папиросами в зубах, в штанах галифе".
Не могу отказать себе и не привести еще несколько цитат.
26 сентября 1921 года: "Характерно, что во всей советской прессе нет смеха, иронии, никто даже не подмигнет, не перекинется значительным взглядом. Словом, у нас не шутят!"
24 января 1930 года: "Вчера Тарасиха рассказывала о вырождении мужчин в Москве: будто бы на улицах теперь постоянно видишь мужчину с ребенком на руках, или катит тележку, словом, мужчина постепенно делается нянькой".
27 мая 1935 года: "После революции мало-помалу зачахла и вовсе скрылась женщина увлекательная: во множестве явились женщины рабочие, служащие, ученые, спортсменки - все серые. Слишком много дела, нет игры, а без игры нет и женщины увлекательной".
25 октября 1947 года: "Вот еще где очень плохо: это ученье в новых республиках: никто не хочет учиться в национальных школах, все лезут в русские".
А вот еще и еще - без дат...
"Вышел с Жулькой погулять по Замоскворечью, и вот какой-то парень, обгоняя меня, проговорил: "Сам ничего не делает, а собаку содержит".
"Везде и во всем нигилизм, и в нем сейчас сила нашего времени".
"Почему строительством коммунизма называются стройки каналов и заводов, но не человеческого понимания?"
Цитировать хочется бесконечно...
Это чудо, что дневник написан. Не меньшее чудо, что его автор остался жив. Ведь достаточно было и одной записи о Сталине, чтобы отправить Пришвина на стройку коммунизма в Магадан. Пришвин понимал, что создает нечто опасное для себя. Запись 1937 года: "Поведение в Москве: нельзя говорить о "чем-то" и с какими-то людьми. Надо совершенно уничтожить в себе все остатки потребности отводить душу".
Душу он отводил на страницах дневника.
Последний том вышел тиражом 2 тысячи экземпляров. Первые выходили 10-тысячным. Этого ужасно мало. 18 удивительных пришвинских томов про нашу Родину и нас с вами должны быть в каждой российской библиотеке.
Фото: Михаил Пришвин из личного архива Л.А. Рязановой
В этой статье мы познакомим вас с очень интересным автором - представителем отечественной литературы. Нами будут описаны его биография и творчество. Пришвин Михаил Михайлович (годы жизни - 1873-1954) родился в 1873 году, в январе. Он появился на свет в имении Хрущево, находящемся в Жизнь и творчество Пришвина мы опишем последовательно, в хронологическом порядке.
Семья будущего писателя - выходцы из купцов. Мечтательный и увлекающийся отец, рано умерший, а также мать, поэтичная, нежная, но в то же время трудолюбивая, практичная, волевая, - оба родителя оказали большое влияние на формирование характера будущего писателя.
Революционные идеи в жизни и творчестве Пришвина
Раннее детство Михаила прошло в деревне, где он наблюдал заботы и нужды крестьян. Об обучении в Елецкой гимназии, а затем в Тюмени в реальном училище писатель рассказывает нам в романе "Кащеева цепь", который является автобиографическим.
Из этого произведения мы узнаем и о том, как студент Пришвин был захвачен идеей всеобщего счастья. В это время он переводил различную революционную литературу, а также пропагандировал идеи среди рабочих. После этого Михаил Пришвин был арестован (1897 год). Сидя в рижской тюрьме, в одиночной камере, он совершил, чтобы скоротать время, мысленное путешествие к Северному полюсу. Писатель очень жалел, что не давали чернил и бумаги, а то он написал бы непременно дневник этого путешествия.
Жизнь в Европе
Пришвин, страницы жизни и творчества которого таят в себе немало любопытного, после ссылки для продолжения учебы отправляется за границу в 1900 году. Жизнь в Европе, конечно, не могла не повлиять на формирование его внутреннего мира. Михаил Михайлович чутко воспринимал культуру Западной Европы. Он восхищался Гете, любил музыку Вагнера, а также увидел в книгах Ницше слияние философии и поэзии. Пришвин закончил в Лейпциге (1902 год). В это время он совсем отошел от участия в политической борьбе, поскольку понял, что неспособен к ней. Революция пугала Михаила Михайловича, он был мечтателем, а вовсе не борцом.
Первая любовь Пришвина
В это же время случилось одно из самых важных событий в жизни будущего писателя. Он встретил в Париже девушку-студентку из России. Биография и творчество Пришвина отразили влияние этой девушки, о чем мы вам сейчас расскажем. В "Кащеевой цепи" повествуется о любви и разрыве с этой студенткой, которая отказала Пришвину, поняв, что он неспособен "вникнуть в душу" другого. Михаил Михайлович должен был сначала научиться любить, "стать мужем", а не просто любоваться женской красотой. То есть следовало сначала духовно созреть. Именно эта девушка во многом сделала Михаила Михайловича писателем, как он сам признавался, говоря о том, что все поэтические переживания его происходят из двух источников: любви и детства.
Жизнь в деревне, женитьба
В течение нескольких лет, вернувшись на родину, Михаил Пришвин живет в деревне, где работает в должности агронома, занимается также научной работой в сфере сельского хозяйства. Он решил жить так, как живут "все хорошие люди", отказавшись от своих надежд на личное счастье. Женился Пришвин на "простой и неграмотной" крестьянке, которая стала его помощницей.
Начало литературной деятельности
Неожиданно для себя самого, в 33 года, Михаил Михайлович осознает свое призвание к литературному творчеству. После этого он резко меняет образ жизни, становится корреспондентом издававшейся в Петербурге газеты "Русские ведомости". Здесь с 1905 года он часто печатает заметки и очерки о крестьянской жизни. Тот факт, что этого писателя начался с публицистики, имел большое значение для писателя Пришвина: в очерках и статьях он оттачивал свое мастерство, учился кратко излагать мысли, а также постигал искусство выразительности и меткости языка.
Михаил Михайлович писал также художественные произведения, повести и рассказы. Но только один рассказ под названием "Сашок" был в 1906 году опубликован в "Роднике" - детском журнале. Из редакций остальные рукописи возвращались: не давались Пришвину "сложные психологические вещи". Писателя преследовали неудачи.
Путешествие на Север
Тогда Пришвин решил взять рекомендательное письмо в Географическом обществе, с которым отправился на Север (Норвегия и Карелия, 1907 год). Он издавна манил писателя своей тайной, и Михаил Михайлович два лета подряд изучает этот удивительный мир. Жизнь и творчество Пришвина в это время были весьма активными. Он привез из путешествий записи сказок и былин, тетради с путевыми заметками, а также многочисленные фотографии. Кроме того, им был прочитан научный доклад, после чего Пришвина избрали членом Российского Географического общества, а также удостоили серебряной медали.
Две книги очерков
Очерковые книги "За волшебным колобком" и "В краю непуганых птиц" явились своеобразным отчетом о проделанных путешествиях. Последняя казалась писателю не очень удачной, по его мнению, она была слишком научной. Он считал своим творческим началом именно в которой были помещены очерки о быте таежных крестьян и рыбаков, а также о северной суровой природе. Однако произведение это напоминало, кроме того, и увлекательную сказку. Начало ее соответствовало этому жанру: "В некотором царстве..." Но сказка при этом отнюдь не заслоняет правдивого описания нищенской жизни народа Севера, его невежества. Писатель, тем не менее, раскрывает прежде всего прекрасное в этих людях, говорит об их близости к природе, человеческом достоинстве, благородстве.
Другие путешествия и произведения, написанные об этих поездках
Художник каждый год пишет книги и совершает путешествия. Жизнь и творчество Пришвина в это время тесно взаимосвязаны. Так, после того как он посетил керженские леса, вышло "Светлое озеро". В очерках "Черный араб" и "Адам и Ева" отразились впечатления от посещения Средней Азии. Книга "Славны бубны" вышла после поездки в Крым.
Произведение "Черный араб" сам автор назвал "праздничным". Пришвин не был скован при его создании конкретным заданием редакции, поэтому смог превратить бытовой материал в восточную сказку, построив свое произведение на идее фантастического преображения путешественника и местности. Образ путешественника интересен: он выдавал себя за принявшего обет молчания человека. Книга эта очень музыкальна и живописна. Читатели были в восторге от нее, а М. Горький даже предложил издать трехтомное собрание сочинений Михаила Михайловича в "Знании".
Известность, сближение с модернистами
Имя Пришвина к началу Первой мировой войны стало в литературных кругах широко известно. Творчество этого писателя высоко ценили многие его современники, такие как И. Бунин, А. Блок, А. Ремизов, М. Горький, З. Гиппиус, В. Брюсов. Особенно сблизился Пришвин с писателями-модернистами. Он нашел поддержку и участие в их среде, печатался в их изданиях. Учителем своим он называл Ремизова. В модернистах привлекало Михаила Михайловича внимание к искусству, творчеству, а также высокая требовательность, предъявляемая к слову. Известно, что у Пришвина был замысел романа под названием "Начало века", он составил его план, сохранились в архиве отдельные "куски" и наброски. Замысел этот, к сожалению, осуществлен не был.
Отправка на передовую в качестве корреспондента
Писатель после начала Первой мировой войны отправился на передовую в качестве корреспондента газеты. Иллюзии его о том, что война эта может сблизить власть и народ, рассеялись быстро. Пришвин начинает протестовать против множества бесчисленных жертв, которые она принесла. Война является антигуманной - вот основная мысль всех его очерков и статей.
Пришвин входит в объединение "Скифы"
Писатель, как и основная часть передовой интеллигенции нашей страны в то время, Февральскую революцию горячо приветствовал. Он вошел вскоре в объединение "Скифы", к которому принадлежали такие писатели, как Е. Замятин, А. Ремизов, С. Есенин, А. Белый, В. Брюсов и другие, разделявшие взгляд на историю левых эсеров. Они ориентировались на русскую деревню, крестьянство, а не на пролетариат, а также пытались "соединить" с социализмом христианство.
Жизнь и творчество Пришвина в первые годы после Октября
Революция - это событие, затронувшее судьбы многих людей, в том числе и интересующего нас автора. Краткая летопись жизни и творчества М. М. Пришвина в первые годы после Октября следующая.
После революции Михаил Михайлович начал сотрудничать с печатными изданиями эсеров - газетами "Раннее утро", "Воля народа", "Дело народа" - до закрытия их как контрреволюционных.
В период с 1918 по 1919 год в Ельце он работает учителем русского языка, организатором краеведческого дела. В 1920-м уезжает из этого города с семьей на родину. В писатель работал директором школы и учителем. Он также организовал в бывшем имении Барышникова музей усадебного быта.
Период с 1922 по 1924 год отмечен следующими событиями. Михаил Михайлович переселяется со своей семьей под Москву, в Талдомский район. Здесь он работает над книгой под названием "Башмаки", а также начинает писать автобиографическое произведение "Кащеева цепь", о котором мы уже упоминали. Появляются новеллы о природе, охотничьи рассказы.
"Родники Берендея"
В 1925 году писатель переезжает в Переяславль-Залесский, занимается краеведческой работой. Выходит книга под названием "Родники Берендея" - одно из наиболее известных произведений, в котором в полной мере отразился мир природы в творчестве Михаила Пришвина. Книга рассказывает о людях, с которыми работал и жил писатель. В ней виден особый подход Пришвина к раскрытию тем природы и человека. Автор подчеркивает родство со всем миром людей, говоря, что все элементы природного мира вошли в человека. Во многом этот мир определяет и наши занятия, даже внешний облик. Деревья и животные - прообразы людей. Природа в лирических миниатюрах наделена характеристиками человеческого внутреннего мира. Не поняв философию природы Пришвина, невозможно глубоко прочитать написанные им произведения. Его отличает от других художников слова то, что с темой этой он связывает все главные вопросы, поднимаемые в книгах. Сущность бытия человека раскрывается через изображение природы.
1930-е годы в жизни и творчестве Пришвина
В 1931 году, весной, Пришвин отправляется в поездку по Уралу по заданию редакции журнала "Наши достижения", в которой в то время работал. А осенью этого же года - на Дальний Восток, где продолжились жизнь и творчество М. Пришвина.
Книга "Мой очерк" появляется в 1933 году с предисловием М. Горького. Очерки по материалам поездки на Север были написаны в это же время и названы "Отцы и дети". Повесть "Корень жизни" (другое название - "Женьшень") была опубликована в журнале "Красная новь" в этом же году. В этой книге современники увидели поэзию преобразования жизни с помощью творчества, что было созвучно в целом пафосу литературы советского времени. Однако, если большинство писателей-современников Пришвина рассказывали о коллективном труде (колхозах, фабриках, новостройках), Михаил Михайлович писал об организации заповедника оленей. Его герои - китаец и русский. В повести описывается их труд и жизнь, их взаимоотношения. Основная мысль - единство людей различных национальностей.
Пришвина упрекали в том, что он намеренно отошел от современной действительности, не изобразил в произведении историческую эпоху (в начале века происходит действие данной повести). Однако другое было важно писателю: высказать собственные мысли о творчестве. Поэма, написанная им, овеяна романтикой труда "благословенного", родственности между разными людьми, а также природой и человеком. Женьшень - это источник молодости и здоровья, корень жизни, но одновременно это и духовный источник, который помогает определить человеку жизненный путь. Впервые автором была соединена с собственной биографией история вымышленного человека, который во время русско-японской войны попал на Дальний Восток. Автобиографичен и один из важнейших мотивов произведения - чувство щемящей боли, которое пронизывает героя при воспоминании о его первой любви, а также обретенная радость, когда утраченное счастье находится в другой женщине. Все это отражает биография Пришвина Михаила, кратко описанная нами.
Продолжаем наш рассказ. В 1934 году еще рядом важных событий отмечены его жизнь и творчество. Пришвин М. М. отправляется для изучения автомобильного дела в Горький, а потом едет в северные леса. Впечатления от природы этих мест были отражены в очерках "Берендеева чаща", а также в сборнике для детей "Зверь бурундук".
В 1939 году писатель награжден был орденом "Знак почета", а в следующем году женился на В. Д. Лебедевой и провел лето в Московской области, в деревне Тяжино. Появляются произведения "Лесная капель", "Фацелия", а также цикл под названием "Дедушкин валенок".
Жизнь и творчество писателя в период Второй мировой войны
Во время Второй мировой, в августе 1941 года, писатель был эвакуирован из столицы в Ярославскую область, деревню Усолье. В 1942-м продолжается работа над третьей частью романа "Кащеева цепь". В 1943-м вышли в свет "Рассказы о ленинградских детях". В связи с 70-летием писатель был награжден орденом Трудового Красного Знамени.
Летопись жизни и творчества М. М. Пришвина этого периода отмечена следующими дальнейшими событиями. Летом 1945 года он жил в Пушкине, под Москвой, где была создана "Кладовая солнца". Сборник "Золотой луг" появился в 1948 году.
В 1952 году писатель возобновляет работу над "Кащеевой цепью", третьей частью.
16 января 1954 года - дата, которая завершает его жизнь и творчество. Пришвин М. М. умер в Москве.
Оценки творчества и личности Пришвина
Михаил Михайлович - писатель своеобразный. Противоречивые оценки вызывали жизнь и творчество Пришвина у его современников. О нем много писал Бахтин, высоко ценили Пришвина Боков, Казаков, Кожинов. Резко отзывались о творчестве Михаила Михайловича Твардовский, Соколов-Микитов, Платонов. Однако писатель верил в любовь и понимание потомков, и сегодня читателей Пришвина действительно очень много.
Дневник Пришвина
Искренне радовался Михаил Михайлович, когда встречал в читателях понимание, говорил часто, что пишет для читателя-друга, который способен к сотворчеству. Часто навещали его в последние годы жизни и в Дудине, и в Москве такие почитатели его таланта, как С. Маршак В. Шишков, Вс. Иванов, К. Федин. Пришвин видел "своего читателя" в Паустовском, самом близком писателю по "духу творчества". Роднит их лиризм, любовь к природе, а также обостренное внимание к художественному слову. Восторженно отзывался К. Паустовский о дневнике, который вел в течение полувека М. М. Пришвин. Он считал, что двух-трех строчек из него хватило бы на целую книгу, если их расширить.
Многие писатели, как известно, вели дневники. Однако Пришвин считал работу над ним главным делом жизни. Опубликовать удалось часть записей, из которых родились "Незабудки", "Глаза земли", "Лесная капель", "Фацелия". Однако при жизни, а также долгое время после смерти не могла быть издана большая часть записей, поскольку они считались выражением идеологически неверных, ошибочных взглядов. В дневнике писатель негодовал, размышлял, фиксировал приметы времени, разговоры с людьми. Из записей можно много узнать об особенностях жизни нашей страны в первой половине 20-го века.
М. М. Пришвин сегодня
Своеобразие творчества М. М. Пришвина сейчас по достоинству оценено. Сегодня читателей у этого автора действительно очень много. О жизни и творчестве Михаила Михайловича Пришвина написано много. Быстро раскупаются выходящие издания книг Михаила Михайловича, его помнят и любят в родном Ельце, в Тюмени, где он учился, а также в Карелии, по которой много путешествовал, и в Дунине, где прошли последние годы жизни писателя.
Сегодня в учебную программу непременно включаются произведения такого писателя, как Пришвин. Жизнь и творчество (6 класс, школьная программа по литературе) изучается во всех школах нашей страны. Хотя часов на данную тему отведено не очень много. Рассматривается лишь краткая биография М. М. Пришвина. Для детей этого достаточно. Возможно, в более зрелом возрасте возникнет желание более подробно познакомиться с жизнью и творчеством столь интересного автора. Эта статья написана как раз для тех, кто хочет узнать подробности жизни и творчества Михаила Михайловича, о которых не рассказывают в средней школе.
Михаи́л Миха́йлович При́швин ( -) - русский писатель, прозаик, публицист. В своём творчестве исследовал важнейшие вопросы человеческого бытия, размышляя о смысле жизни, религии, взаимоотношениях мужчины и женщины, о связи человека с природой.
Энциклопедичный YouTube
Библиография
- Пришвин М. М. Собрание сочинений. Т. 1-3. СПб.: Знание, 1912-1914
- Пришвин М. М. Колобок: [По крайнему северу России и Норвегии] / Рисунки А. Могилевского . - М. : Л. Д. Френкель, 1923. - 256 с.
- Пришвин М. М. Собрание сочинений. Т. 1-4. М.: Гослитиздат, 1935-1939
- Пришвин М. М. Избранные произведения в двух томах. М.: Гослитиздат, 1951-1952
- Пришвин М. М. Собрание сочинений в 6 томах. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1956
- Пришвин М. М. Собрание сочинений в восьми томах. М.: Художественная литература, 1982-1986.
Экранизации
- - «Хижина старого Лувена» (фильм не сохранился)
- - «Ветер странствий »
Примечания
- Печко Л. П. Пришвин М. // Краткая литературная энциклопедия - М. : Советская энциклопедия , 1962. - Т. 9. - С. 23–25.
1 / 5
Пришвин родился в родовом имении Хрущёво-Лёвшино , которое в своё время было куплено дедом, преуспевавшим елецким купцом Дмитрием Ивановичем Пришвиным. В семье было пятеро детей (Александр, Николай, Сергей, Лидия и Михаил).
Мать - Мария Ивановна (1842-1914, урожденная Игнатова). Отец будущего писателя Михаил Дмитриевич Пришвин после семейного раздела получил во владение имение Констандылово и денежные средства, водил орловских рысаков, выигрывал призы на конных скачках, занимался садоводством и цветами, был страстным охотником.
Отец проигрался в карты, ему пришлось продать конный завод и заложить имение. Он умер, разбитый параличом. В романе «Кощеева цепь» Пришвин рассказывает, как здоровой рукой отец нарисовал ему «голубых бобров» - символ мечты, которой он не смог достичь. Матери будущего писателя, Марии Ивановне, происходившей из старообрядческого рода Игнатовых и оставшейся после смерти мужа с пятью детьми на руках и с имением, заложенным по двойной закладной, удалось выправить положение и дать детям достойное образование.
Являлся действительным членом Санкт-Петербургского религиозно-философского общества .
В 1941 году Пришвин эвакуировался в деревню Усолье Ярославской области, где протестовал против вырубки леса вокруг деревни торфоразработчиками. В 1943 году писатель вернулся в Москву и выпустил в издательстве «Советский писатель» рассказы «Фацелия» и «Лесная капель». В 1945 году М. Пришвин написал сказку-быль «Кладовая солнца». В 1946 году писатель купил дом в деревне Дунино Звенигородского района Московской области, в котором жил в летний период 1946-1953 годах.
Почти все произведения Пришвина, опубликованные при жизни, посвящены описаниям собственных впечатлений от встреч с природой, описания эти отличаются необычайной красотой языка. Константин Паустовский называл его «певцом русской природы», Максим Горький говорил, что Пришвин обладал «совершенным умением придавать гибким сочетанием простых слов почти физическую ощутимость всему».
Сам Пришвин своей главной книгой считал «Дневники», которые он вёл в течение почти полувека (1905-1954) и объём которых в несколько раз больше самого полного, 8-томного собрания его сочинений. Опубликованные после отмены цензуры в 1980-х годах, они позволили по-другому взглянуть на М. М. Пришвина и на его творчество. Постоянная духовная работа, путь писателя к внутренней свободе подробно и ярко прослеживается в его богатых наблюдениями дневниках («Глаза земли», 1957; полностью опубликованные в 1990-х годах), где, в частности, дана картина процесса «раскрестьянивания» России и сталинской модели социализма, далёкая от той, что была притянута за уши идеологией; выражено гуманистическое стремление писателя утвердить «святость жизни» как высшую ценность.
Тем не менее, и по 8-томному изданию (1982-1986 гг.), где два тома целиком посвящены дневникам писателя, можно получить достаточное впечатление о напряженной духовной работе писателя, его честным мнениям о современной ему жизни, размышления о смерти, о том, что останется после него на земле, о вечной жизни. Интересны и его записи времен войны, когда немцы были под Москвой, там, порой, писатель доходит до полного отчаяния, и говорит в сердцах, что «быстрее бы уж, всё лучше чем эта неопределенность», он записывает ужасные слухи, которые разносят деревенские бабы. Все это есть в этом издании, несмотря на цензуру. Там же есть фразы, где М. М. Пришвин даже называет себя коммунистом по своему мировоззрению, и вполне искренне показывает, что вся его жизнь подвела его к этому пониманию высокого смысла коммунизма.
Художник света
Уже первую книгу - «В краю непуганых птиц» - Пришвин проиллюстрировал своими фотографиями, сделанными в 1907 году во время похода по Северу с помощью принадлежащего попутчику громоздкого фотоаппарата .
В 1920-е годы писатель начал серьёзно изучать технику фотографирования, считая, что использование фотографий в тексте поможет дополнить авторский словесный образ авторским же зрительным образом: «К моему несовершенному словесному искусству я прибавлю фотографическое изобретательство » . В его дневнике появились записи о заказе в 1929 году в Германии карманного фотоаппарата Leica .
Пришвин писал: "Светопись, или как принято называть, фотография, тем отличается от больших искусств, что постоянно обрывает желанное, как невозможное и оставляет скромный намек на сложный, оставшийся в душе художника план, и ещё, самое главное, некоторую надежду на то, что когда-нибудь сама жизнь в своих изначальных истоках прекрасного будет «сфотографирована» и достанется всем «мои видения реального мира ».
Писатель довёл до автоматизма все приёмы моментальной съёмки, записанные для памяти в дневнике:
надеть пенсне на шнурке - выдвинуть объектив - установить глубину резкости и выдержку («скорост ь») - настроить фокус «движением безымянного пальца » - взвести - сбросить пенсне и нажать спуск - надеть пенсне - записать условия съёмки и т. д.
Пришвин писал, что с тех пор, как завел фотокамеру, он стал «фотографически думать », называл себя «художником света » и до того увлекся охотой с камерой, что не мог дождаться когда наступит «опять светозарное утро ». Работая над циклами «фотозаписей » «Паутинки », «Капли », «Почки », «Весна света » он делал снимки крупными планами при разных освещённостях и ракурсах, сопровождая каждую фотографию комментариями. Оценивая получившиеся визуальные образы, Пришвин записал в дневнике 26 сентября 1930 года: «Конечно, настоящий фотограф снял бы лучше меня, но настоящему специалисту и в голову никогда не придет смотреть на то, что я снимаю: он это никогда не увидит ».
Писатель не ограничивался съёмками на природе. В 1930 году он сделал серию фотоснимков об уничтожении колоколов Троице-Сергиевой лавры .
В ноябре 1930 года Пришвин заключил договор с издательством «Молодая гвардия» на книгу «Охота с камерой », в которой фотография должна была играть главную роль, и обратился в Наркомторг СССР с заявлением: «В виду того, что в настоящее время в общем порядке нельзя получить разрешение на ввоз фотокамеры из Германии, я обращаю Ваше внимание на особенное обстоятельство моей литературной работы в настоящее время и прошу сделать мне исключение в деле получения безвалютной лицензии на получение камеры… На мои фото-работы обратили внимание заграницей, и редакция Die Grüne Post , в охотничьем отделе которой я сотрудничаю, готова предоставить мне самый совершенный аппарат Лейка с тремя переменными объективами. В таком аппарате я тем более нуждаюсь, что мой аппарат от усиленной работы пришёл в совершенную негодность… » Разрешение было дано и 1 января 1931 года желанная камера с многочисленными принадлежностями была у Пришвина.
Более четверти века Пришвин не расставался с фотоаппаратами. В архиве писателя сохранилось более двух тысяч негативов. В его мемориальном кабинете в Дунино - всё необходимое для домашней фотолаборатории: набор объективов, увеличитель, кюветы для проявителя и закрепителя, рамки для обрезки фотографий.
Знание и опыт фоторабот нашли своё отражение в некоторых сокровенных мыслях писателя, который писал в дневнике: «Наша республика похожа на фотографическую темную комнату, в которую не пропускают ни одного луча со стороны, а внутри все освещено красным фонариком ».
Пришвин не надеялся обнародовать при жизни большинство из своих снимков. Негативы хранились в отдельных конвертиках, склеенных писателем собственноручно из папиросной бумаги, в коробках из-под конфет и сигарет. После смерти писателя его вдова Валерия Дмитриевна сохранила негативы вместе с дневниками.
Семья
Первым браком был женат на смоленской крестьянке Ефросинье Павловне (1883-1953, урождённая Бадыкина, в первом браке - Смогалёва). В дневниках Пришвин часто называл её Фросей или Павловной. Помимо её сына от первого брака Якова (погиб на фронте в 1919 году в Гражданскую войну), у них было ещё трое детей: сын Сергей (умер младенцем в 1905 году), Лев (1906-1957) - популярный беллетрист своего времени, писавший под псевдонимом Алпатов, участник литературной группы «Перевал », и Пётр (1909-1987) - охотовед, автор мемуаров (изданы к 100-летию со дня его рождения - в 2009 году).
В 1940 году М. М. Пришвин женился во второй раз. Его супругой стала Валерия Дмитриевна Лиорко, в первом браке - Лебедева (1899-1979). После смерти писателя она работала с его архивами, написала о нём несколько книг , много лет возглавляла музей Пришвина .
Награды
ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ
МИХАИЛ ПРИШВИН
К 140-летию со дня рождения
Михаил ПРИШВИН:
«Рыбе - вода, птице - воздух, зверям - лес, степи, горы. А человеку нужна Родина. И охранять природу - значит охранять Родину»
Если бы природа могла чувствовать благодарность к человеку за то, что он проник в ее жизнь и воспел ее, то прежде всего эта благодарность выпала бы на долю Михаила Пришвина.
Михаил Михайлович Пришвин - это было имя для города, а в тех местах, где Пришвин чувствовал себя дома - в избах объездчиков, в затянутых туманом речных поймах, под тучами и звездами полевого русского неба, - звали его просто «Михалычем». И, очевидно, огорчались, когда этот человек исчезал в городах, где только ласточки, гнездившиеся под железными крышами, напоминали ему об его «журавлиной родине».
Жизнь Пришвина - пример того, как человек отрешился от всего наносного, навязанного ему средой и начал жить только «по велению сердца». В таком образе жизни заключается величайший здравый смысл. Человек, живущий «по сердцу», в согласии со своим внутренним миром, - всегда созидатель, обогатитель и художник.
Неизвестно, что сделал бы в своей жизни Пришвин, если бы он остался агрономом (это была его первая профессия). Во всяком случае, он вряд бы открыл миллионам людей русскую природу как мир тончайшей и светлой поэзии. Просто на это у него не хватило бы времени. Природа требует пристального глаза и непрерывной внутренней работы по созданию в душе писателя как бы «второго мира» этой природы, обогащающего нас мыслями и облагораживающего нас увиденной художником ее красотой.
Если внимательно прочесть все написанное Пришвиным, то остается убеждение, что он не успел рассказать нам и сотой доли того, что он превосходно видел и знал.
Для таких мастеров как Пришвин мало одной жизни - для тех мастеров, что могут написать целую поэму о каждом слетающем с дерева осеннем листе. А этих листьев падает множество. Сколько же листьев упало, унося с собой невысказанные мысли писателя - те мысли, о каких Пришвин говорил, что они падают, как листья, без всяких усилий!
Пришвин происходил из старинного русского города Ельца. Из этих же мест вышел и Бунин, точно так же, как и Пришвин, умевший наполнять природу окраской человеческих дум и настроений.
Чем это объяснить? Очевидно, тем, что природа восточной части Орловщины, природа вокруг Ельца - очень русская, очень простая и небогатая. И вот в этом ее свойстве, даже в некоторой ее суровости и лежит разгадка писательской зоркости Пришвина. На простоте яснее выступают качества земли, острее делается взгляд и собраннее мысль.
Простота говорит сердцу сильнее, чем блеск, множество красок, бенгальский огонь закатов, кипение звездного неба и лакированная растительность тропиков, напоминающая мощные водопады, целые Ниагары листьев и цветов.
О Пришвине писать трудно. Его нужно выписывать для себя в заветные тетрадки, перечитывать, открывая новые ценности в каждой строке, уходя в его книги, как мы уходим по едва заметным тропинкам в дремучий лес с его разговором ключей и благоуханием трав - погружаясь в разнообразные мысли и состояния, свойственные этому чистому разумом и сердцем человеку.
Пришвин думал о себе как о поэте, «распятом на кресте прозы». Но он ошибался. Его проза гораздо сильнее наполнена соком поэзии, чем многие стихи и поэмы.
Книги Пришвина, говоря его же словами, - это «бесконечная радость постоянных открытий».
Несколько раз я слышал от людей, только что отложивших прочитанную пришвинскую книгу, одни и те же слова: «Это настоящее колдовство!»
Из дальнейшего разговора выяснялось, что под этими словами люди понимали труднообъяснимое, но явное, присущее только Пришвину очарование.
В чем его тайна? В чем секрет этих книг? Слова «колдовство», «волшебность» относятся обыкновенно к сказкам. Но ведь Пришвин не сказочник. Он человек земли, «матери сырой земли», свидетель всего, что совершается вокруг него в мире.
Секрет пришвинского обаяния, его колдовства - как раз в этой его зоркости.
Всё сверкает поэзией, как трава от росы. Самый ничтожный листок осины живет своей жизнью.
Я беру книгу Пришвина, открываю ее и читаю:
«Ночь прошла под большой чистой луной, и к утру лег первый мороз. Всё было седое, но лужи не замерзали. Когда явилось солнце и разогрело, то деревья и травы обдались такой сильной росой, такими светящимися узорами глянули из темного леса ветки елей, что на эту отделку не хватило бы алмазов всей нашей земли».
В этом поистине алмазном кусочке всё просто, точно и полно неумирающей поэзией.
Присмотритесь к словам в этом отрывке, и вы согласитесь с Горьким, когда он говорил, что Пришвин обладал «совершенным умением придавать гибким сочетанием простых слов почти физическую ощутимость всему».
Но этого мало. Язык Пришвина - язык народный. Он мог сложиться лишь в тесном общении русского человека с природой, в труде, в простоте и мудрости народного характера.
Несколько слов «Ночь прошла под большой чистой луной» - совершенно ясно передают молчаливое и величавое течение ночи над спящей страной. И «лег мороз», и «деревья обдались сильной росой» - всё это народное, живое, никак не подслушанное или взятое из записной книжки, а собственное, свое. Потому что Пришвин был человеком народа, а не только наблюдателем этого народа со стороны, в качестве материала для своих писаний, как это, к сожалению, часто случается с писателями.
У ботаников есть термин - разнотравье. Он обычно относится к цветущим лугам. Разнотравье - это сплетение сотен разнообразных и веселых цветов, раскинувшихся сплошными озерами по поймам рек.
Прозу Пришвина можно с полным правом назвать разнотравьем русского языка. Слова у Пришвина цветут, сверкают. Они то шелестят, как травы, то бормочут, как родники, то пересвистываются, как птицы, то позванивают, как первый лед, то, наконец, ложатся в нашей памяти медлительным строем, подобно течению звезд.
Колдовство пришвинской прозы именно и объясняется его обширными познаниями. В любой области человеческого знания заключается бездна поэзии. Поэтам давно надо было бы это понять.
Насколько более величественной стала бы любимая поэтами тема звездного неба, если бы они хорошо знали астрономию.
Одно дело - ночь с безыменным и потому недостаточно выразительным небом, и совсем другое дело - та же ночь, когда поэт знает законы движения звездной сферы и когда в воде озер отражается не какое-то созвездие вообще, а блистательный Орион.
Примеров того, как самое незначительное знание открывает для нас новые области красоты, можно привести много. У каждого в этом отношении свой опыт.
Но сейчас я хочу рассказать об одном случае, когда одна строчка Пришвина объяснила мне явление, которое до тех пор казалось мне случайным. И не только объяснила, но и наполнила его, я бы сказал, закономерной прелестью.
Я давно заметил в заливных лугах на Оке, что цветы местами как бы собраны в отдельные пышные куртины, а местами среди обычных трав вдруг тянется извилистая лента сплошных одинаковых цветов. Особенно хорошо это видно с маленького самолета У-2, который прилетает в луга опылять от комарья мочажины и болотца.
Я годами наблюдал эти высокие и душистые ленты цветов, восхищался ими, но не знал, чем объяснить это явление. Да я, признаться, и не задумывался над этим.
И вот у Пришвина во «Временах года» я, наконец, нашел это объяснение всего в одной строке, в крошечном отрывке под названием «Реки цветов»:
«Там, где мчались весенние потоки, теперь везде потоки цветов».
Я прочел это и сразу понял, что полосы цветов вырастали именно там, где весной проносилась полая вода, оставляя после себя плодородный ил. Это была как бы цветочная карта весенних потоков.
Невдалеке от Москвы протекает река Дубна. Она обжита человеком в течение тысячелетий, хорошо известна, нанесена на карты. Она спокойно течет среди подмосковных рощ, заросших хмелем, синеющих взгорий и полей, мимо старинных городов и сел - Дмитрова, Вербилок, Талдома. Тысячи людей перебывали на этой реке. Были среди этих людей писатели, художники и поэты. И никто не заметил в Дубне ничего особенного, достойного описания. Никто не прошел по ее берегам, как по неоткрытой стране.
Виктор Боков и Михаил Пришвин (30-е годы)
Сделал это Пришвин. И скромная Дубна засверкала под его пером среди туманов и тлеющих закатов, как географическая находка, как открытие, как одна из интереснейших рек страны - со своей особой жизнью, растительностью, единственным, свойственным только ей ландшафтом, бытом приречных жителей и историей.
У нас были и есть ученые-поэты, такие как Тимирязев, Ключевский, Кайгородов, Ферсман, Обручев, Мензбир, Арсеньев, как умерший в молодых годах ботаник Кожевников, написавший строго научную и увлекательную книгу о весне и осени в жизни растений.
И у нас были и есть писатели, сумевшие ввести науку в свои повести и романы как необходимейшее качество прозы, - Мельников-Печерский, Аксаков, Горький, Пинегин и другие.
Но Пришвин занимает среди этих писателей особое место. Его обширные познания в области этнографии, фенологии, ботаники, зоологии, агрономии, метеорологии, истории, фольклора, орнитологии, географии, краеведения и других наук органически входят в его писательскую жизнь. Они не лежат мертвым грузом. Они живут в нем, непрерывно обогащаясь его опытом, его наблюдательностью, его счастливым свойством видеть научные явления в самом их поэтическом выражении, на малых и больших, но одинаково неожиданных примерах.
Пришвин пишет о человеке, как бы чуть прищурившись от своей проницательности. Его не интересует наносное. Его занимает та мечта, что живет у каждого в сердце, будь он лесоруб, сапожник, охотник или знаменитый ученый.
Вытащить из человека наружу его сокровенную мечту - вот в чем задача. А сделать это трудно. Ничто человек так глубоко не прячет как мечту. Может быть, потому, что она не выносит самого малого осмеяния, даже шутки и, уж конечно, не выносит прикосновения равнодушных рук.
Только единомышленнику можно безнаказанно поверить мечту. Таким единомышленником безвестных наших мечтателей и был Пришвин. Вспомните хотя бы его рассказ «Башмаки» о сапожниках-«волчках» из Марьиной Рощи, задумавших сделать самую изящную и легкую в мире обувь для женщины коммунистического общества.
После Пришвина осталось большое количество записей и дневников. В этих записях заключено много размышлений Михаила Михайловича о писательском мастерстве. В этом деле он был так же проницателен, как и в своем отношении к природе.