Меч славянский - это орудие, которое в наше время считается настоящей реликвией и пользуется особым спросом у коллекционеров. Вот только не все знают, что когда-то существовало такое холодное оружие.

Историческая справка

Официальная историческая наука утверждает, что Русское Государство сформировалось в 862 году. Однако некоторые источники пытаются опровергнуть данный факт, будто бы в действительности дохристианская государственность у возникла еще в начале нашей эры. Наши далекие предки хорошо овладели военным искусством, причем еще с детских лет. К этому принуждали суровая жизнь, специфика той среды.

Мысленно возвратившись в ту эпоху, можно представить, в каких условиях приходилось жить нашим предкам: дикая природа, маленькие поселения, разделенные большими расстояниями и плохим сообщением. Как защититься от многочисленных набегов, спастись от междоусобных конфликтов? Славянский меч должен был защитить древних людей от недругов.

Древнее орудие

Всеми видами холодного оружия, распространенными в ту эпоху, будь то копье, топор или секира, овладели в совершенстве. Но всё же предпочтение отдавали мечу. В умелых руках это было грозное оружие, которое ассоциировалось не только с силой, но и с властью и доблестью.

Внушительные размеры и немалый вес славянского меча требовали от его обладателя наличия физической подготовки, чтобы иметь возможность точными и мощными ударами сокрушать противников. Его мечтал получить каждый мальчишка того времени. Меч славянский своими руками делался кузнецами и особыми умельцами. Его преподносили в дар в честь уважения. Только храбрые мужи могли похвастаться таким оружием в своем доме.

Устройство

Что представлял собой славянский меч? Широкая боевая часть, называемая клинком, возле самого острия имела некоторое сужение. Часто встречались мечи, вдоль средней линии клинка которых проходила неглубокая и неширокая канавка. По версии, основанной на преданиях славян, вдоль этого самого «дола» стекала кровь поверженного врага. Более правдоподобным является объяснение роли данного элемента: меньший вес меча, легче им было орудовать.

Интересным считается подробное описание меча руссов ученым из Хорезма, который жил в эпоху Средневековья, - Бируни. Боевую часть изготавливали из твердой стали-уклада под названием шапуркан. Средняя часть, там, где проходил дол, наоборот, должна быть пластичной, т. е. с содержанием мягкого железа. Именно благодаря такому умно продуманному устройству меч славянский был очень прочным, чтобы выдерживать мощные удары, но и нехрупким.

Оригинальный дизайн

Нельзя обойти вниманием внешний вид. Достойны восхищения рукоятка и гарда в плане дизайна. Гарда - элемент меча в виде перекрестия, который располагался между рукоятью и клинком, защищал руку воина от ударов противника. Меч, при изготовлении которого мастер вкладывал всю душу, представлял собой поистине шедевр, произведение искусства. Удивляет ювелирная точность и сложность выполнения узоров, элементами которых были такие популярные символы того времени, как инглия (Первичный Огонь), святодар, коловрат (солнцеворот).

Магические рисунки также присутствовали на самом клинке. Инкрустирование рукоятки драгоценными камнями подчеркивало факт того, насколько трепетно относился к нему хозяин. Славянский меч - оберег его обладателя. Было честью отобрать орудие у врага, но иногда такие трофеи приносили только несчастья. Люди считали, что это из-за колдовских чар.

Кому и когда разрешалось носить меч?

Всё указывает на то, что меч славянский воспринимался не как оружие в обычном понимании. Его повседневно носили только представители элиты - князь со своими дружинниками. На обычных граждан в период между военными действиями такая привилегия не распространялась. Игнорирование этого правила этикета указывало на плохие манеры, также это можно было толковать как проявление неуважения к тем, кто занимал высокое положение в обществе.

Меч - это не предмет украшения, которое можно выставлять напоказ, а прежде всего, оружие для защиты родной земли от посягательства врагов. Истинный воин должен иметь такое орудие. Женщины старались не трогать «игрушки» мужчин. Особое место занимал в жизни каждого князя меч славянский. Фото холодного орудия публикуются многими археологами, которые обнаружили эту дорогостоящую находку.

Значение меча в жизни славян

Меч у славян был своего рода которую представители сильной половины старшего поколения передавали своим наследникам. Более того, часто отец почти с нищенским достатком ничего другого, кроме меча, оставить после себя своему сыну не мог. Грозное оружие давало возможность отважному и доблестному воину прославиться в ратном бою и, если повезет, улучшить материальное положение.

Характерно, что русская речь изобилует множеством словесных оборотов, содержащих термин «меч», употреблением которого подчеркивалась значимость славянского меча. Вот некоторые примеры. Из уст в уста передается легендарная фраза, изреченная Александром Невским о том, что ждет врага, пришедшего с мечом на русскую землю. Таким образом, великий полководец не только предупредил тевтонских рыцарей. Фраза стала не только крылатой, но и пророческой, что доказано многовековой историей России. Менее известны следующие фразы: «взимать меч против» употреблялась в знак призыва к началу военных действий, а лаконичное словосочетание «зайти мечом» служило призывом к захвату крепости противника или чужой местности с последующим укреплением позиций.

Примерно с начала 13-го века прослеживается следующая тенденция. Оружейники разных районов Руси при изготовлении мечей перестали придерживаться единых стандартов, появились разновидности меча, которые отличались друг от друга весом и формой. Так продолжалось до 19-го века.

Меч славянский часто используется как татуировка. Изображение символизирует стойкость, мощь, силу духа, в некотором смысле служит патриотическому воспитанию нынешнего и всех последующих поколений русского народа.

Славянский воин 6-7 веков

Сведения о самых ранних видах вооружения древних славян исходят из двух групп источников. Первый – письменные свидетельства главным образом позднеримских и византийских авторов, которые хорошо знали этих, часто нападавших на Восточную Римскую империю, варваров. Второй – материалы археологических раскопок, в целом подтверждающие данные Менандра, Иоанна Эфесского и других. К более поздним источникам, освещающим состояние военного дела и, в том числе, вооружение эпохи Киевской Руси, а затем и русских княжеств домонгольского времени, помимо археологических, относятся сообщения арабских авторов, а затем уже собственно русские летописи и исторические хроники наших соседей. Ценными источниками для данного периода также являются изобразительные материалы: миниатюры, фрески, иконы, мелкая пластика и т.п.

Византийские авторы неоднократно свидетельствовали, что славяне V – VII вв. не имели защитного вооружения кроме щитов (наличие которых у славян отмечал еще Тацит во II вн.э.) (1). Их наступательное вооружение было предельно простым: пара дротиков (2). Можно также предположить, что у многих, если не у каждого имелись луки, о которых упоминают гораздо реже. Нет сомнения, что имелись у славян и топоры, но в качестве оружия они не упоминаются .

Это вполне подтверждается результатами археологических исследований территории расселения восточных славян к моменту образования Киевской Руси. Помимо повсеместно встречающихся наконечников стрел и метательных сулиц, реже – копий, известны всего два случая, когда в слоях VII - VIII вв. было найдено более совершенное вооружение: пластины панциря из раскопок дружинного городища Хотомель в белорусском Полесье и фрагменты палаша из Мартыновского клада в Поросье. В обоих случаях – это элементы аварского комплекса вооружения, что закономерно, ибо в предшествующий период именно авары оказывали на восточных славян наибольшее влияние.

Во второй половине IX в ., активизация пути «из варяг в греки», привела к усилению скандинавского влияния на славян, в том числе и в области военного дела . В результате слияния его со степным влиянием на местной славянской почве в среднем Поднепровье начал складываться собственный оригинальный древнерусский комплекс вооружения, богатый и универсальный, более разнообразный, чем на Западе или на Востоке. Вбирая в себя и византийские элементы, он в основном сформировался к началу XI в. (3)

Мечи вигингов

Оборонительное вооружение знатного дружинника времен первых Рюриковичей включало в себя простой щит (норманнского типа), шлем (чаще азиатской, остроконечной формы), пластинчатый или кольчатый панцирь. Основным оружием служили меч (значительно реже - сабля), копье, боевой топор, лук и стрелы. Как дополнительное оружие использовались кистени и дротики – сулицы.

Тело воина защищала кольчуга , имевшая вид рубашки длиной до середины бедер, сделанной из металлических колец, или броня из стянутых ремешками горизонтальных рядов металлических пластин.Для изготовления кольчуги требовалось много времени и физических усилий . Сначала способом ручной протяжки изготовлялась проволока, которая обматывалась вокруг металлического прута и разрубалась. На одну кольчугу шло около 600 м проволоки. Половину колец сваривали, а у остальных расплющивали концы. На расплющенных концах пробивали отверстия диаметром менее миллиметра и заклепывали, предварительно соединив это кольцо с четырьмя другими, уже вплетенными кольцами. Вес одной кольчуги составлял примерно 6,5 кг.

Еще относительно недавно считалось, что на изготовление рядовой кольчуги уходило несколько месяцев, однако недавние исследования опровергли эти умозрительные построения. Изготовление типичной малой кольчуги из 20 тыс. колец в X в. занимало «всего» 200 человеко-часов, т.е. одна мастерская могла за месяц «поставить» до 15 и более доспехов. (4) После сборки кольчугу чистили и полировали песком до блеска.

В Западной Европе поверх доспехов носили холщовые плащи с короткими рукавами, предохранявшими от пыли и перегревания на солнце. Этому правилу часто следовали и на Руси (о чем свидетельствуют миниатюры Радзивилловской летописи XV в.). Однако русские любили иногда для пущего эффекта появляться на поле боя в открытых бронях, «яко в леду». Такие случаи специально оговаривают летописцы: «И бе видети страшно в голых доспехах, яко вода солнцу светло сияющу». Особенно яркий пример приводит шведская «Хроника Эрика», хотя и выходящая (XIV в.) за пределы нашего исследования): «Когда русские пришли туда, видно было у них много светлых доспехов, их шлемы и мечи блистали; полагаю, что они шли в поход на русский лад». И далее: «…они сияли, как солнце, так красиво с виду их оружие…» (5).

Издавна считалось, что кольчуга на Руси появилась из Азии, будто бы даже на два века раньше, чем в западной Европе (6), однако в настоящее время утвердилось мнение, что этот тип защитного вооружения – изобретение кельтов, известное здесь с IV в. до н.э., использовавшееся еще римлянами и к середине первого тысячелетия н.э. дошедшее до Передней Азии (7). Собственно же производство кольчуг возникло на Руси не позднее X в.(8)

C конца XII в. вид кольчуги изменился. Появились доспехи с длинными рукавами, подолом до колен, кольчужные чулки, рукавицы и капюшоны. Изготовляли их теперь уже не из круглых в сечении, а из плоских колец. Ворот делался квадратным, разрезным, с неглубоким вырезом. Всего на одну кольчугу уходило теперь до 25 тыс. колец, а к концу XIII cтолетия – до 30 разного диаметра (9).

В отличие от Западной Европы на Руси, где ощущалось влияние Востока, в то время существовала и иная система защитного вооружения –пластинчатая или «дощатая бронь», называемая специалистами ламеллярным панцирем . Такой доспех состоял из связанных между собой и надвинутых друг на друга металлических пластинок. Древнейшие «брони» делались из прямоугольных выпуклых металлических пластинок с отверстиями по краям, в которые продевались ремешки, стягивавшие пластины между собой. Позже пластины изготовлялись различной формы: квадратные, полукруглые и т.п., толщиной до 2 мм. Ранние брони на ременном креплении надевались на толстую кожаную или стеганую куртку или же, по хазаро-мадъярскому обычаю – поверх кольчуги. В XIV в. архаичный термин «броня» сменился словом «доспех», а в XV веке появился новый термин, заимствованный из греческого языка, - «панцирь».

Ламеллярный панцирь весил несколько больше обычной кольчуги – до 10 кг. По мнению некоторых исследователей, покрой русских доспехов времен Киевской Руси отличался от степных прототипов, стоявших из двух кирас – грудной и спинной и был сходным с византийским (разрез на правом плече и боку) (10). По традиции, идущей через Византию от древнего Рима, плечи и подол такого доспеха оформлялись кожаными полосками, покрытыми наборными бляхами, что подтверждается произведениями искусства (иконы, фрески, миниатюры, изделия из камня).

Византийское влияни е проявилось и в заимствовании чешуйчатого доспеха. Пластины такой брони прикреплялись к матерчатой или кожаной основе верхней своей частью и перекрывали собой нижерасположенный ряд подобно черепице или чешуе. Сбоку пластинки каждого ряда перекрывали одна другую, а посередине еще приклепывались к основе. Большинство подобных панцирей, найденных археологами, относится к XIII – XIV вв., но известны они еще с XI века. Длиной они были до бедер; подол и рукава изготовлялись из более длинных пластин. По сравнению с пластинчатым ламеллярным панцирем чешуйчатый был эластичнее и гибче. Выпуклые чешуйки, закрепленные только с одной стороны. Придавали воину большую подвижность.

Кольчуга первенствовала в количественном отношении все раннее средневековье, но в XIII веке она стала вытесняться пластинчатыми и чешуйчатыми доспехами. В этот же период появились и комбинированные доспехи, сочетавшие в себе оба этих типа.

Характерные сфероконические остроконечные шлемы не сразу получили преобладание на Руси . Ранние защитные головные уборы существенно отличались друг от друга, что было следствием проникновения в восточнославянские земли разных влияний. Так, в Гнездовских курганах на Смоленщине из двух найденных шлемов IX в. один оказался полусферическим, состоящим из двух половин, стянутых полосами по нижнему краю и по гребню ото лба к затылку, второй – типично азиатским, из четырех треугольных частей с навершием, нижним ободом и четырьмя вертикальными полосами, прикрывающими соединительные швы. У второго были надбровные вырезы и наносник, его украшала позолота и узор из зубцов и просечек по ободу и полосам. Оба шлема имели кольчужные бармицы – сетки, прикрывавшие нижнюю часть лица и шею. Два шлема из Чернигова, относящиеся к X веку, по способу изготовления и декору близки ко второму гнездовскому. Они также азиатского, остроконечного типа и увенчаны навершиями с втулками для плюмажей. В средней части этих шлемов укреплены ромбические накладки с торчащими шипами.Считается, что эти шлемы имеют мадъярское происхождение (11).

Северное, варяжское влияние проявилось в киевской находке фрагмента полумаски-личины – типично скандинавской детали шлема.

С XI века на Руси сложился и закрепился своеобразный тип плавно изогнутого кверху сфероконического шлема, оканчивающегося стержнем. Его непременным элементом был неподвижный «нос». А нередко и объединенная с ним полумаска с элементами декора. С XII в. шлемы обычно ковались из одного листа железа. Затем к нему приклепывалась отдельно изготовленная полумаска, а позднее – маска – личина, полностью закрывающая лицо, имеющая, как принято считать, азиатское происхождение. Особенно распространились такие маски с начала XIII в., в связи с общеевропейской тенденцией к утяжелению защитного вооружения. Маска-личина с прорезями для глаз и отверстиями для дыхания способна была защитить как от рубящих, так и от колющих ударов. Поскольку крепилась она неподвижно, то воинам, чтобы их узнали, приходилось снимать с себя шлем. С XIII в. известны шлемы с личинами на шарнире, откидывающиеся кверху, подобно забралу.

Несколько позже высокого сфероконического шлема появился куполообразный. Встречались и шлемы уникальной формы – с полями и цилиндро-коническим верхом (известны по миниатюрам). Под все типы шлемов обязательно одевался подшлемник – «прилбица». Эти круглые и, по-видимому, невысокие шапки часто изготовлялись с меховой опушкой Кольчужная бармица, крепившаяся к краям шлема и полумаски, могла достигать размеров пелерины, прикрывающей плечи и верхнюю часть груди.

Как указывалось выше, шиты издревле составляли неотъемлемую часть славянского вооружения. Первоначально они сплетались плетеными из прутьев и обтягивались кожей, как и у всех варваров Европы. Позже, во времена Киевской Руси, их стали изготавливать из досок . Высота щитов приближалась к росту человека, и греки считали их «труднопереносимыми». Бытовали на Руси в этот период и круглые щиты скандинавского типа, до 90 см в диаметре. В центре и тех и других делался круглый пропил с рукояткой, с наружи прикрывавшийся выпуклым умбоном. По краю щит обязательно оковывался металлом. Нередко наружная сторона его покрывалась кожей. XI в. распространились каплевидные (иначе – «миндалевидные») общеевропейского типа, широко известные по различным изображениям. В это же время появились и круглые воронкообразные, но по-прежнему продолжали встречаться плоские круглые щиты. К XIII в., когда повысились защитные свойства шлема, верхняя кромка каплевидного щита выпрямилась, так как отпала необходимость защищать им лицо. Щит становится треугольным, с обозначившимся прогибом посередине, что позволяло плотно прижимать его к телу. Одновременно существовали и трапециевидные, четырехугольные щиты. Встречались в то время и круглые, азиатского типа, с подкладкой на тыльной стороне, крепившиеся на руке двумя ременными «столбцами». Этот тип, скорее всего, бытовал у служилых кочевников южной Киевщины и вдоль всего степного рубежа.

Известно, что щиты разных форм существовали в течение длительного времени и использовались одновременно (лучшей иллюстрацией такого положения служит известная икона «Церковь воинствующая »). Форма щита в основном зависела от вкусов и привычек владельца.

Основная часть внешней поверхности щита, между умбоном и окованным краем, так называемым «венцом», называлась каймой и окрашивалась по вкусу хозяина, но на всем протяжении использования щитов в русском войске предпочтение отдавалось различным оттенкам красного цвета. Помимо однотонной окраски, можно предположить и помещение на щитах изображений геральдического характера. Так на стене Георгиевского собора в Юрьеве-Польском, на щите Святого Георгия изображен хищник семейства кошачьих, - безгривый лев, или, скорее, тигр – «лютый зверь» мономахова «Поучения», по-видимому, ставший государственным гербом Владимиро-суздальского княжества.

Мечи IX-XII веков из Усть - Рыбежки и Ручьев.

«Меч – главный предмет вооружения профессионального воина на протяжении всего домонгольского периода русской истории, - писал в свое время выдающийся отечественный археолог А.В. Арциховский. – В эпоху раннего средневековья форма мечей на Руси и в Западной Европе была приблизительно одинаковой» (12).

После расчистки сотен клинков, относящихся к периоду становления Киевской Руси, хранящихся в музеях разных стран Европы, в том числе и бывшего СССР, выяснилось, что подавляющее их большинство было произведено в нескольких центрах, располагавшихся на Верхнем Рейне, в пределах Франкской державы. Этим и объясняется их однотипность.

Мечи, выкованные в IX – XI вв., ведущие свое происхождение от древнеримского длинного кавалерийского меча - спаты, имели широкий и тяжелый клинок, хотя и не слишком длинный – около 90 см, с параллельными лезвиями и широким долом (желобком). Иногда встречаются мечи с закругленным концом, свидетельствующие о том, что это оружие первоначально испоьзовалось исключительно как рубящее, хотя из летописей известны примеры нанесения колющих ударов уже в конце X в., когда два варяга с ведома Владимира Святославича, встретив в дверях идущего к нему брата – свергнутого Ярополка, пронзили его «под пазухи» (13) .

При обилии латинских клейм (как правило, это аббревиатуры, например, INND – In Nomine Domini, In Nomine Dei – Во имя Господне, Во имя Божие) немалый процент клинков не имеет клейм или не поддается идентификации. В то же время русское клеймо найдено только одно: «Людоша (Людота?) коваль». Известно также одно славянское клеймо, выполненное латинскими буквами, - «Звенислав», вероятно польского происхождения. Нет сомнения, что местное производство мечей существовало уже в Киевской Руси X в., но, может быть, местные кузнецы реже клеймили свои изделия?

Ножны и рукояти к импортным клинкам изготавливались на месте. Толь же массивной, как и клинок франкского меча, была его короткая толстая гарда. Эфес этих мечей имеет уплощенную грибовидную форму. Собственно рукоять меча изготавливалась из дерева, рога, кости или кожи, снаружи нередко обматывалась крученой бронзовой или серебряной проволокой. Думается, что различия в стилях декоративного оформления деталей рукоятей и ножен на самом деле имеют гораздо меньшее значение, чем это кажется некоторым исследователям, и выводить отсюда процент той или иной национальности в составе дружины оснований не дают. Один и тот же мастер мог владеть как различными техническими приемами, так и разными стилями и украшал оружие в соответствии с желанием заказчика, а оно могло зависеть просто от моды. Ножны изготавливались из дерева и покрывались дорогой кожей или бархатом, украшались золотыми, серебряными или бронзовыми накладками. Наконечник ножен часто бывал украшен какой-либо затейливой символической фигурой.

Мечи IX-XI вв., как и в античной древности, продолжали носить на плечевой портупее, поднятыми довольно высоко, так, что рукоять приходилась выше пояса. С XII века меч, как и повсеместно в Европе, начинают носить на рыцарском поясе, на бедрах, подвешенным за два кольца у устья ножен.

На протяжении XI – XII вв. меч постепенно изменял свою форму. Его клинок удлинялся, заострялся, утончался, вытягивалась крестовина – гарда, эфес приобретал сначала форму шара, затем, в XIII веке – уплощенного кружка. К тому времени меч превратился в рубящее-колющее оружие. Одновременно обозначилась тенденция к его утяжелению. Появились «полуторные» образцы, для работы двумя руками.

Говоря о том, что меч являлся оружием воина-профессионала, следует помнить, что таковым он был лишь в раннем средневековье, хотя исключения для купцов и старой племенной знати существовали и тогда. Позднее, в XII в. меч появляется и в руках ополченцев-горожан. В то же время в ранний период, до начала массового, серийного производства оружия, вовсе не каждый дружинник владел мечом. В IX – первой половине XI века право (и возможность) обладать драгоценным, благородным оружием имел лишь человек, принадлежавший к самому высшему слою общества – старшей дружине. В младшей же дружине, судя по материалам раскопок дружинных погребений, еще в XI в. мечами владели лишь должностные лица. Это командиры отрядов младших дружинников – «отроков», в мирное время исполняли полицейские, судебные, таможенные и иные функции и носили характерное название – «мечники» (14).

В южных районах Древней Руси со второй половины X века получила распространение сабля, заимствованная из арсенала кочевников. На севере, в Новгородской земле, сабля вошла в обиход значительно позже – в XIII веке. Стояла она из полосы – клинка и «крыжа» – рукояти. Клинок имел лезвие, две стороны – «голомени» и «тылье». Рукоятка собиралась из «огнива» - гарды, черена и набалдашника – эфеса, в который через небольшое отверстие продевался шнур – темляк. Древняя сабля была массивной, слабо изогнутой, настолько, что всадник мог ею, как мечом, заколоть лежащего на санях, о чем есть упоминание в Повести временных лет сабля применялась параллельно с мечом в районах, граничивших со Степью. Севернее и западнее был распространен тяжелый доспех, против которого сабля не годилась. Для борьбы же с легкой конницей кочевников сабля была предпочтительней. Автор «Слова о полку Игореве» отметил характерную особенность вооружения жителей степного Курска: «у нихъ… сабли изострени…» (15). С XI по XIII век сабля в руках русских воинов упоминается в летописях всего трижды, а меч – 52 раза.

К рубящее-колющему оружию можно отнести и изредка встречающийся в погребениях не позднее X века большой боевой нож – скрамасакс, пережиток эпохи варварства, типичное оружие германцев, встречавшееся по всей Европе . Издавна были известны на Руси и боевые ножи, постоянно встречающиеся при раскопках. От хозяйственных их отличает большая длина (свыше 15 см), наличие дола - кровостока или ребра жесткости (ромбическое сечение) (16).

Очень распространенным рубящим оружием в древнерусском войске был топор, имевший несколько разновидностей, что определялось различиями как в боевом применении, так и в происхождении. В IX-X вв. на вооружении тяжелой пехоты были большие топоры – секиры с мощным трапециевидным лезвием. Появившись на Руси как норманнское заимствование, секира такого типа еще долго сохранялась на северо-западе. Длина топорища секиры определялась ростом владельца. Обычно, превышая метр, она достигала гуди стоящего воина.

Гораздо большее распространение получили универсальные боевые топорики славянского типа для действия одной рукой, с гладким обухом и небольшим лезвием, с оттянутой книзу бородкой . От обычного топора они отличались главным образом меньшими весом и размерами, а также наличием в середине лезвия у многих экземпляров отверстия – для крепления чехла.

Другой разновидностью был кавалерийский топорик – чекан с узким клиновидным лезвием, уравновешенным молотовидным обухом или, реже, клевцом – явно восточного происхождения. Встречался также переходный тип с молотовидным обухом, но широким, чаще, равносторонним лезвием. Его также относят к славянским. К этому типу принадлежит широко известный топорик с инициалом «А», приписываемый Андрею Боголюбскому. Все три типа имеют весьма небольшие размеры и умещаются на ладони. Длина их топорища – «кия» достигала метра.

В отличие от меча, оружия в первую очередь «благородных», топорики являлись основным вооружением младшей дружины, во всяком случае ее низшей категории – «отроков». Как показывают недавние исследования дружинного Кемского курганного могильника у Белого озера, наличие в погребении боевого топорика при отсутствии меча однозначно свидетельствует о принадлежности его владельца к низшей категории профессиональных воинов, по крайней мере, до второй половины XI в (17). В то же время, в руках князя боевой топор упоминается летописью лишь дважды .

К оружию ближнего боя относится ударное оружие. Из-за поростоты изготовления оно получило на Руси большое распространение. Это прежде всего разного рода булавы и заимствованные у степняков кистени.

Булава – чаще всего бронзовый шар, залитый свинцом, с пирамидальными выступами и отверстием для рукояти весом в 200 – 300 г – была широко распространена в XII – XIII вв. в среднем Поднепровье (на третьем месте по количеству находок вооружения). Но на севере и северо-востоке практически не встречается. Известны также цельнокованые железные и, реже, каменные булавы.

Булава – оружие главным образом конного боя, но несомненно, широко применялась и пехотой. Она позволяла наносить очень быстрые короткие удары, которые, не являясь смертельными, оглушали противника, выводили его из строя. Отсюда - современное «ошеломить», т.е. «ошелОмить», ударом по шлему – шелому опередить противника, пока он замахивается тяжелым мечом. Булава (также, как засапожный нож или топорик) могла использоваться и как метательное оружие, о чем, кажется, свидетельствует Ипатьевская летопись, называя ее «рогатицей».

Кистень – гирька различной формы из металла, камня, рога или кости, чаще бронзовая или железная, обычно округлая, часто каплевидной или звездообразной формы, весом в 100 – 160 г. на ремне длиной до полуметра – был, судя по частым находкам, очень популярен повсеместно на Руси, однако в бою самостоятельного значения не имел.

Редкое упоминание в источниках применения ударного оружия объясняется, с одной стороны, тем, что оно было вспомогательным, дублирующим, запасным, а с другой – поэтизацией «благородного» оружия: копья и меча. После таранного копейного столкновения, «изломив» длинные тонкие пики, бойцы брались за мечи (сабли) или топорики-чеканы, и лишь в случае их поломки или потери наступала очередь булав и кистеней. К концу XII века в связи с началом массового производства клинкового оружия топорики-чеканы также переходят в разряд дублирующего оружия. В это время обух топорика иногда приобретает форму булавы, а булава снабжается длинным загнутым книзу шипом. Как результат этих экспериментов, в начале XIII века на Руси археологами отмечено появление нового типа ударного оружия – шестопера. К настоящему времени обнаружены три образца железных восьмилопастных наверший округлой формы с плавно выступающими гранями. Они найдены в городищах к югу и западу от Киева (18).

Копье – важнейший элемент вооружения русского воина в рассматриваемый период. Наконечники копий, после наконечников стрел – наиболее частые из археологических находок предметов вооружения. Копье, несомненно, являлось самым массовым оружием того времени (19). Без копья воин в поход не выходил.

Наконечники копий, как и прочие виды вооружения, несут на себе печать различных влияний. Древнейшие местные, славянские наконечники представляют собой универсальный тип с листовидным пером средней ширины, пригодный для охоты. Скандинавские более узкие, «ланцетовидные», приспособлены для пробивания доспехов или наоборот – широкими, клиновидными, лавроволистными и ромбовидными, предназначенными для нанесения тяжелых ран не защищенному доспехами противнику.

Для XII – XIII вв. стандартным оружием пехоты стало копье с узким «бронебойным» четырехранным наконечником около 25 см длиной, что говорит о массовом использовании металлического защитного вооружения. Втулка наконечника называлась вток, древко – оскеп, оскепище, ратовище или стружие. В длину древко пехотного копья, судя по его изображениям на фресках, иконах и миниатюрах, имело около двух метров.

Кавалерийские копья имели узкие граненые наконечники степного происхождения, применявшиеся для пробивания брони. Это было оружие первого удара. Уже к середине XII века кавалерийское копье удлинилось настолько, что при столкновениях часто ломалось. «Преломить копие…» в дружинной поэзии стало одним из символов воинской доблести. О подобных эпизодах упоминают и летописи, когда речь идет о князе: «Изломи Андрей копие свое в супротивне своемъ»; «Андрей же Дюргевичь взмя копие свое и поеха напередъ и съехася прежде всих и изломи копье свое»; «Въеха Изяслав один в полки ратных, и копье свое изломи»; «Изяслав же Глебович, внук Юргев, доспев с дружиною, возма копье… въгнав за плот к воротам градным, изломи копье»; «Даниил же вбоде копье свое в ратного, изломившужеся копью, и обнажи меч свои».

Ипатьевская летопись, написанная, в основных своих частях, руками светских людей - двух воинов-профессионалов – описывает подобный прием почти как ритуал, чем близка западной рыцарской поэзии, где такой удар воспевается бесчисленное количество раз.

Кроме длинных и тяжелых кавалерийских и коротких основных пехотных копий использовалась, хотя и редко, охотничья рогатина. Рогатины имели ширину пера от 5 до 6,5 см и длину лавролистного наконечника до 60 см (вместе с втулкой). Чтобы легче было держать это оружие. К его древку приделывались два – три металлических «сучка». В литературе, особенно художественной, рогатину и топор часто называют крестьянским оружием, но копье с узким, способным пробить броню наконечником, гораздо дешевле рогатины и несравненно эффективнее ее. Оно и встречается значительно чаще.

Дротики-сулицы всегда были излюбленным национальным оружием восточных славян. Часто их упоминают в летописях. Причем и как колющее оружие ближнего боя. Наконечники сулиц были и втульчатыми, как у копий и черешковыми, как у стрел, отличаясь, главным образом, размерами. Часто они имели оттянутые назад концы, затруднявшие их извлечение из тела и зазубрины, как у остроги. Длина древка метательного копья колебалась от100 до 150 см .

Лук и стрелы употреблялись с глубокой древности как оружие охотничье и боевое. Луки изготавливались из дерева (можжевельник, береза, орешник, дуб) или из турьих рогов. Причем на севере преобладали простые луки европейского «варварского» типа из одного куска дерева, а на юге уже в X веке стали популярными сложные, составные луки азиатского типа: мощные, состоявшие из нескольких кусков или слоев дерева, рога и костяных накладок, очень гибкие и упругие. Средняя часть такого лука называлась рукоять, а все остальное – кибит. Длинные, изогнутые половины лука назывались рога или плечи. Рог состоял из двух планок, склеенных между собой. Снаружи он оклеивался берестой, иногда, для усиления, - роговыми или костяными пластинами. Наружняя сторона рогов была выпуклой, внутренняя - плоской. На лук наклеивались сухожилия, закреплявшиеся у рукояти и концов. Сухожилиями же обматывались места соединения рогов с рукоятью, предварительно промазанные клеем. Клей употреблялся высококачественный, из осетровых хребтов. У оконечностей рогов имелись верхние и нижние накладки. Через нижние проходила тетива, сплетенная из жил. Общая длина лука, как правило, составляла около метра, но могла и превышать человеческий рост. Такие луки имели специальное назначение.

Носили луки с натянутой тетивой, в кожаном чехле – налуче, крепившемся к поясу с левой стороны, устьем вперед. Стрелы для лука могли быть тростниковые, камышовые, из различных пород дерева, например яблоневые или кипарисовые. Их наконечники, часто ковавшиеся из стали, могли быть узкими, гранеными – бронебойными или ланцетовидными, долотообразными, пирамидальными с опущенными концами-жалами, и наоборот – широкие и даже двурогие «срезни», для образования больших ран на незащищенной поверхности и т.д. В IX – XI вв. употреблялись в основном плоские наконечники, в XII - XIII вв. – бронебойные. Футляр для стрел в данный период назывался тул или тула. Он подвешивался к поясу с правой стороны. На севере и западе Руси его форма была близка к общеевропейской, той, что известна, в частности, по изображениям на «Гобелене из Байо», рассказывающем о норманнском завоевании Англии в 1066 г. На юге Руси тулы снабжались крышками. Так о курянах в том же «Слове о полку Игореве» сказано: «тули у них отворени», т.е. приведены в боевое положение. Такая тула имела круглую или коробчатую форму и изготовлялась из бересты или кожи.

Одновременно на Руси, чаще всего служилыми кочевниками, употреблялся и колчан степного типа, изготовлявшийся из тех же материалов. Его форма увековечена в половецких каменных изваяниях. Это широкий снизу, открытый и суживающийся кверху овальный в сечении короб. Он также подвешивался к поясу с правой стороны, устьем вперед и вверх, а стрелы в нем, в противоположность славянскому типу, лежали остриями кверху.

Лук и стрелы – оружие, использовавшееся чаще всего легкой конницей – «стрельцами» или пехотой; оружие завязки боя, хотя стрелять из лука, этого главного оружия охоты, на Руси умели в то время абсолютно все мужчины. Как предмет вооружения лук был, вероятно, у большинства, в том числе и у дружинников, чем они отличались от западно-европейского рыцарства, где луком в XII веке владели только англичане, норвежцы, венгры да австрийцы .

Значительно позднее появился на Руси арбалет или самострел. Он намного уступал луку в скорострельности и маневренности, значительно превосходя его в цене. За минуту арбалетчик успевал сделать 1 – 2 выстрела, в то время как лучник, при необходимости, способен был сделать за это же время до десяти. Зато самострел с коротким и толстым металлическим луком и проволочной тетивой далеко превосходил лук по мощи, выражавшейся в дальнобойности и силе удара стрелы, а также кучности. К тому же он не требовал от стрелка постоянных тренировок для поддержания навыка. Арбалетный «болт» - короткая самострельная стрела, на Западе иногда - цельнокованая, пробивала любые щиты и брони на расстоянии двухсот шагов, а максимальная дальность стрельбы из него достигала 600 м.

Это оружие пришло на Русь с Запада, через Карпатскую Русь, где оно впервые упоминается в 1159 г. Самострел состоял из деревянного ложа с подобием приклада и прикрепленного к нему мощного короткого лука. На ложе делался продольный желоб, куда вкладывалась короткая и толстая стрела с втульчатым копьевидным наконечником. Первоначально лук изготовлялся из дерева и от обычного отличался только размером и толщиной, но позже стал изготавливаться из упругой стальной полосы. Натянуть такой лук руками мог только чрезвычайно сильный человек. Обычный же стрелок должен был упереть ногу в специальное стремя, прикрепленное к ложе впереди лука и железным крюком, держа его двумя руками, натянуть тетиву и вложить ее в прорезь спуска.

Специальное спусковое устройство круглой формы, так называемый «орех», изготовлявшийся из кости или рога, крепился на поперечной оси. Он имел прорезь для тетивы и фигурный вырез, в который входил конец спускового рычага, в не нажатом положении стопоривший поворот ореха на оси, не позволяя ему освободить тетиву.

В XII в. в оснащении арбалетчиков появился двойной поясной крюк, позволявший натягивать тетиву, распрямляя корпус и удерживая оружие ногой в стремени. Древнейший в Европе поясной крюк был найден на Волыни, при раскопках Изяславля (20).

С начала XIII столетия для натягивания тетивы стал использоваться и специальный механизм из шестерен и рычага – «коловорот». Не отсюда ли прозвище Рязанского боярина Евпатия – Коловрат – за способность обходиться без оного? Первоначально такой механизм, по-видимому, применялся на тяжелых станковых системах, стрелявших зачастую цельноковаными стрелами. Шестерня от такого устройства была найдена на развалинах погибшего города Вщиж в современной Брянской области.

В домонгольский период арбалет (самострел) распространился по всей Руси, но нигде, кроме западных и северо-западных окраин его применение не носило массового характера . Как правило, находки наконечников именно арбалетных стрел составляют 1,5 – 2 % от общего их количества (21). Даже в Изборске, где найдено наибольшее их число, они составляют менее половины (42,5 %), уступая обычным. К тому же, значительная часть найденных в Изборске наконечников арбалетных стрел – западного, втульчатого типа, скорее всего залетевших в крепость извне (22). Русские арбалетные стрелы обычно черешковые. А Руси самострел – оружие исключительно крепостное, в полевой войне оно употреблялось только в землях Галицких и волынских, к тому же не ранее второй трети XIII в. – уже за пределами рассматриваемого нами периода.

С метательными машинами восточные славяне познакомились не позднее походов на Константинополь киевских князей. Церковное предание о крещении новгородцев сохранило свидетельство о том, как они, разобрав до середины мост через Волхов и установив на нем «порок», метали камни в киевских «крестоносцев» - Добрыню и Путяту. Однако первые документальные свидетельства применения камнеметов в русских землях относятся к 1146 и 1152 гг. при описании междукняжеской борьбы за Звенигород Галицкий и Новгород Северский. Отечественный оружиевед А.Н. Кирпичников обращает внимание на то, что приблизительно в это же время на Руси становится известен перевод «Иудейской войны» Иосифа Флавия, где метательные машины часто упоминаются, что могло повысить к ним интерес. Практически одновременно появляется здесь и ручной самострел, что также должно было привести к опытам создания более мощных стационарных образцов(23).

В последующем камнеметы упоминаются в 1184 и 1219 гг. ; известен также факт захвата передвижной метательной машины типа баллисты у половцев хана Кончака, весной 1185 г . Косвенным подтверждением распространения метательных машин и станковых арбалетов, способных метать ядра, служит появление сложной эшелонированной системы крепостных укреплений. В начале XIII века такая система валов и рвов, а также расположенных с внешней стороны строга и заплота, рядов надолбов и аналогичных препятствий создавалась с целью отодвинуть метательные машины за пределы эффективной дальности их действия.

В начале XIII века в Прибалтике с действием метательных машин столкнулись полочане, а за ними псковичи и новгородцы. Камнеметы и арбалеты применили против них закрепившиеся здесь немецкие крестоносцы. Вероятно это были наиболее распространенные тогда в Европе машины балансирно-рычажного типа, так называемые петереллы, так как камнеметы в летописях обычно называются «пороками» или «праками». т.е. пращами. По-видимому, аналогичные машины преобладали и на Руси. Кроме того, немецкий хронист Генрих Латвийский часто, говоря о русских защитниках Юрьева в 1224 г., упоминает баллисты и баллистариев, что дает основание говорить о применении ими не только ручных арбалетов.

В 1239 г., при попытке деблокировать осажденный монголами Чернигов, горожане помогали своим спасителям, меча в татар камни, которые были способны поднимать только четверо заряжающих. Машина аналогичной мощности действовала в Чернигове и за несколько лет до нашествия, при подходе к городу войск волынско-киевско-смоленской коалиции. Тем не менее можно с уверенностью сказать, что на большей части Руси широкого распространения метательные машины, как и арбалеты не получили и регулярно применялись только в юго- и северо-западных ее землях. В результате большинство городов, особенно на северо-востоке, продолжали прибывать в готовности лишь к пассивной обороне и оказались легкой добычей завоевателей, оснащенных мощной осадной техникой.

В то же время есть основания считать, что городское ополчение, а именно оно обычно составляло большую часть войска, было вооружено не хуже феодалов и их дружинников. На протяжении рассматриваемого периода процент конницы в составе городских ополчений все возрастал, и в начале XII века стали возможны полностью конные походы в степь, но даже те, кому в середине XII в. не хватало средств на покупку боевого коня, зачастую оказывались вооружены мечом. Из летописи известен случай, когда киевский «пешец» пытался мечом убить раненого князя (24). Владение мечом к тому времени уже давно перестало быть синонимом богатства и знатности и соответствовало статусу полноправного члена общины. Так, еще «Русская Правда» допускала, что «муж», нанесший другому оскорбление ударом меча плашмя, мог не иметь серебра заплатить штраф. Еще один чрезвычайно интересный пример на эту же тему приводит И.Я. Фроянов, ссылаясь на Устав князя Всеволода Мстиславича: «Если «робичичу», сыну свободного человека, прижитого от рабыни, даже из «мала живота…» полагалось взять коня и доспех, то можно смело утверждать, что в обществе, где существовали такие правила, оружие являлось неотъемлемым признаком статуса свободного, независимо от его социального ранга»(25). Добавим, что речь идет о броне – оружии дорогом, считавшемся обычно (по аналогии с Западной Европой) принадлежностью профессиональных воинов или феодалов. В такой богатой стране, каковой являлась домонгольская Русь в сравнении со странами Запада, свободный человек продолжал пользоваться своим естественным правом владения каким угодно оружием, а возможностей для реализации этого права было в то время достаточно.

Как видим, любой городской житель среднего достатка мог иметь боевого коня и полный комплект вооружения. Примеров тому можно привести множество. В подтверждение можно сослаться на данные археологических исследований. Конечно, в материалах раскопок доминируют наконечники стрел и копий, топоры, кистени и булавы, а предметы дорогого вооружения обычно встречаются в виде обломков , но надо иметь в виду, что раскопки дают картину в искаженном виде: дорогое оружие, наряду с драгоценностями считалось одним из ценнейших трофеев. Его собирали победители в первую очередь. Его искали сознательно или находили случайно и в последующем. Естественно, что находки клинков броней и шлемов сравнительно редки. Сохранилось же. Как правило то, что не представляло ценности для победителей и мародеров. Кольчуги же вообще в целом виде, кажется, чаще находят в воде, спрятанными или брошенными, похороненными вместе с владельцами под развалинами, чем на поле боя. Это означает, что типовой комплект вооружения воина городского ополчения начала XIII века в действительности был далеко не таким бедным, как это было принято считать еще относительно недавно. Непрерывные войны, в которых, наряду с династическими интересами сталкивались экономические интересы городских общин. Заставляли горожан вооружаться в той же степени, что и дружинников, и их оружие и доспехи могли уступать разве что в цене и качестве.

Подобный характер общественно-политической жизни не мог не отразиться на развитии оружейного ремесла. Спрос порождал предложение. А.Н. Кирпичников писал по этому поводу:«Показателем высокой степени вооруженности древнерусского общества служит характер военного ремесленного производства. В XII веке заметно углубляется специализация в изготовлении оружия. Возникают специализированные мастерские по производству мечей, луков, шлемов, кольчуг, щитов и прочего вооружения». «…Внедряется постепенная унификация и стандартизация оружия, появляются образцы «серийного» военного производства, которое становится массовым» . При этом «под напором массовой продукции все более стираются различия в изготовлении «аристократического» и «плебейского», парадного и народного оружия. Возросший спрос на дешевые изделия приводит к ограниченному производству уникальных образцов и расширению выпуска массовых изделий (26) . Кто же были покупатели? Ясно, что бОльшую их часть составляли не княжеские и боярские отроки (хотя и их число росло), не только-только появившийся слой служилых, условных держателей земли – дворян, а в первую очередь население растущих и богатеющих городов.«Специализация затронула и производство снаряжения кавалеристов. Седла, удила, шпоры стали массовой продукцией»(27), что несомненно указывает на количественный рост конницы.

Касаясь вопроса о заимствованиях в военном деле, в частности в вооружении, А.Н. Кирпичников отмечал: «Речь идет… о гораздо более сложном явлении, чем простое заимствование, задержка в развитии или самобытный путь; о процессе, который нельзя представить космополитическим, как невозможно уместить и в «национальных» рамках. Секрет состоял в том, что русское раннесредневековое военное дело в целом, а равно и боевая техника, вобравшие достижения народов Европы и Азии, не были только восточными или только западными или только местными. Русь была посредницей между Востоком и Западом, и киевским оружейникам был открыт большой выбор военных изделий из близких и далеких стран. И отбор наиболее приемлемых видов оружия происходил постоянно и активно. Трудность заключалась в том, что вооружение европейских и азиатских стран традиционно отличалось. Ясно, что создание военно-технического арсенала не сводилось к механическому накоплению импортных изделий. Нельзя понимать развитие русского оружия как непременное и постоянное скрещение и чередование одних только иноземных влияний. Привозное оружие постепенно перерабатывалось и приспосабливалось к местным условиям (например мечи). Наряду с заимствованиями чужого опыта создавались и использовались собственные образцы…»(28).

Особо приходится оговорить вопрос об импорте вооружения . А.Н. Кирпичников, противореча себе, отрицает импорт вооружения на Русь в XII – начале XIII вв. на том основании, что всеми исследователями в этот период отмечено начало массового, тиражированного производства типовых образцов вооружения . Само по себе это не может служить доказательством отсутствия импорта. Достаточно вспомнить обращение автора «Слова о полку Игореве» к волынским князьям. Отличительной чертой вооружения их войск названы «шеломы латинские», «сулицы ляцкие (т.е. польские Ю.С.) и щиты».

Что же представляли собой «латинские» т.е. западноевропейские шлемы в конце XII века ? Это, тип, чаще всего, глубокий и глухой, лишь с прорезями - щелями для глаз и отверстиями для дыхания. Таким образом, войско западно-русских князей выглядело совершенно по-европейски, поскольку, даже если исключить импорт, оставались такие каналы иностранного влияния как контакты с союзниками или военная добыча (трофеи). Одновременно тот же источник упоминает «мечи харалужные», т.е. булатные, ближневосточного происхождения, однако имел место и обратный процесс. Русский пластинчатый доспех был популярен на Готланде и в восточных регионах Польши (т.н. «броня мазовецка») и в более позднюю эпоху господства цельнокованых панцирей (29). Щит типа «повез», с долевым желобом посередине, по мнению А.Н. Кирпичникова, распространился по Западной Европе из Пскова (30).

Следует отметить, что «русский комплекс вооружения» никогда не представлял из себя единого целого на просторах огромной страны. В разных краях Руси существовали местные особенности, предпочтения, обусловленные в первую очередь вооружением противника. Из общего массива заметно выделялись западная и степная юго-восточная пограничные зоны. Где-то предпочитали нагайку, а где-то шпоры, саблю – мечу, арбалет – луку и т.п.

Киевская Русь и ее исторические преемники - русские земли и княжества были в то время огромной лабораторией, где совершенствовалось военное дело, видоизменяясь под воздействием воинственных соседей, но не теряя национальной основы. И оружейно-техническая сторона его, и тактическая впитывали в себя разнородные иностранные элементы и, перерабатывая, сочетали их, образуя уникальное явление, имя которому «русский лад», «русский обычай», позволявший успешно обороняться от Запада и Востока разным оружием и разными приемами.

1. Мишулин А.В. Материалы к истории древних славян //Вестник древней истории. 1941. №1. С.237, 248, 252-253.

2. Штриттер И.М. Известия византийских историков, объясняющих российскую историю древних времен и переселения народов. СПб. 1770. С.46; Гаркави А.Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. СПб. 1870. С. 265 – 266.

3. Горелик М. Воины Киевской Руси // Цейхгауз. М. 1993. №1. С. 20.

4. Шинаков Е.А. На пути к державе Рюриковичей. Брянск; СПб.,1995. С. 118.

5. Цит. по: Шаскольский И.П. Борьба Руси за сохранение выхода к Балтийскому морю в XIV в. Л.; Наука, 1987. С.20.

6. Арциховский А.В. Оружие // История культуры Киевской Руси/ Под ред. Б.Д. Грекова. М.;Л.: Изд-во АН СССР, 1951. Т.1.С417; Военная история Отечества с древних времен до наших дней. М.: Мосгорархив, 1995.Т.1.С.67.

7. Горелик М. Военное дело древней Европы // Энциклопедия для детей. Всемирная история.М.: Аванта+, 1993.С.200.

8. Горелик М. Воины Киевской Руси. С.22.

9. Шинаков Е.А. На пути к державе Рюриковичей. С.117.

10. Горелик М. Воины Киевской Руси. С. 23.

11. Там же. С. 22.

12. Арциховский А.В. Указ. соч. Т.!. С. 418.

13. Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Л.: Изд-во АН СССР, 1926, Т.1. Стб.78.

14. Макаров Н.А. Русский Север: таинственное средневековье. М.: б.и., 1993.С.138.

15. Слово о полку Игореве. М.Детская литература, 1978. С. 52.

16. Шинаков Е.А. Указ. соч. С.107.

17. Макаров Н.А. Указ. соч. С. 137 – 138.

18. Кирпичников А.Н. Массовое оружие ближнего боя из раскопок древнего Изяславля // Краткие сообщения Института археологии (КСИА) М.: Наука, 1978. №155. С.83.

19. Там же. С. 80.

20. Кирпичников А.Н. Крюк для натягивания самострела (1200 - 1240) // КСИА М.: Наука, 1971. № С. 100 - 102.

21. Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси в XIII – XV вв.Л.: Наука, 1976. С.67.

22. Артемьев А.Р. Наконечники стрел из Изборска // КСИА. 1978. № С. 67-69.

23. Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси в XIII – XV вв. С. 72.

24. ПСРЛ. М.: Изд-во восточной литературы, 1962. Т.2. Стб. 438 – 439.

25. Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Л.: Изд-во ЛГУ, 1980. С. 196.

26. Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси IX – XV вв. Автореф. докт. дисс. М.: 1975. С. 13; он же. Древнерусское оружие. М.; Л.: Наука, 1966. Вып. 2. С. 67, 73.

27. Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси IX – XV вв. Автореф. докт. дисс. С.13; он же. Снаряжение всадника и коня на Руси IX – XIII вв. Л.: Наука, 1973. С.16, 57, 70.

28. Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси IX – XV вв. С. 78.

29. Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси в XIII - XV вв. С.47.

http://www.stjag.ru/index.php/2012-02-08-10-30-47/%D0%BF%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D1%81%D1%82%D1%8C-%D0%BF%D1%80%D0%B0%D0%B2%D0%BE%D1%81%D0%BB%D0%B0%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D0%B3%D0%BE-%D0%B2%D0%BE%D0%B8%D0%BD%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%B0/%D0%BA%D0%B8%D0%B5%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F-%D1%80%D1%83%D1%81%D1%8C/item/29357-%D0%BE%D1%80%D1%83%D0%B6%D0%B8%D0%B5-%D0%B4%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B5%D0%B9-%D1%80%D1%83%D1%81%D0%B8.html

Военное дело — такая же неотъемлемая часть древней жизни, как, например, морское дело, или сельское хозяйство, или же властно-административные отношения. Война — часть культуры общества, особая подсистема в социуме. По-этому имеет смысл рассмотреть свидетельства о военном деле отдельно, так же, как рассматривают сельское хозяйст-во или мореплавание. Задача данной статьи — дать обзор и первичный анализ всех источников об оружии, употреб-лявшемся славянскими воинами наиболее раннего периода истории славян — VI в. Источники — как письменные, так и археологические, — несмотря на свою немногочисленность, позволяют сделать весьма конкретные наблюдения.

Для начала — одно общее наблюдение. В ранних источниках достаточно часто встречается мотив слабой воору-жённости славян и связанных с ними венетов. Наиболее ранний пример такого рода содержится в истории готов Кас- сиодора (Cassiod. apud Jord. Get.). Там при описании войны Германариха с венетами (Jord. Get. 119), следующем за описанием подчинения тем же Германарихом герулов (Jord. Get. 117—118), содержится интересная характеристика вооружённости венетов. Здесь венеты презренны своей невооружённостью, но при этом сильны своей численностью (quamvis armis despecti, sed numerositate pollentes). Однако и эта сторона «робких, слабых и невоинственных» (inbelles!) венетов ничего не значит (nihil valet multitudo inbellium), в особенности (praesertim ubi) когда против них с божьею помощью выступает хорошо вооружённое готское войско. Они пытаются сначала противостоять готам, одна-ко оказываются, несмотря на свою многочисленность, бессильными против воли бога (Одина?), покровительствующе-го Г ерманариху, и против готского войска. Естественно эта «презренность» венетов отражает то, как видела венетов готская эпическая традиция. Возможно, что текст этого параграфа восходит к Аблавию. Так или иначе, но этот латин-ский текст был написан не ранее конца V в. в окружении Теодориха Великого и был призван, естественно, возвели-чить короля и его предков. Не исключено, что в основе его лежал какой-то письменный текст на готском языке, кото-рый, как доказано [Анфертьев 19916: 100; Анфертьев 1991а: 147—148, прим. 166], лежит в основе части текста «Гети- ки». Тем не менее очевидно, что дошедший до нас латинский текст (Jord. Get. 116—120) является сокращённым пере-ложением какого-то готского предания, видимо, саги или песни о Германарихе: в другом месте того же сочинения содержится указание на то, что древние предания живы среди готов и «по сей день». Скорее всего среди живых пре-даний сохранялся и образ венетов, важный для понимания величия одного из главных готских героев — Германариха. А раз образ был жив, то и наш автор (Аблавий, Кассиодор?) не мог даже в угоду своему венценосному покровителю серьёзным образом его изменить, тем более что никаких существенных оснований для неприязни или симпатии Тео- дориха к венетам мы не знаем. Следовательно, образ венетов в переложении саги должен в общих чертах соответство-вать готскому фольклорному образу венетов. Можно только гадать, что вызывало такое отношение со стороны воин-ственных готов, среди которых нормой для каждого мужчины было владение мечом, щитом и копьем. Анализ истоков такого рода представлений я дал в специальной работе [Шувалов 2000 ]. Здесь же нужно лишь указать на этот, види-мо, весьма в своё время распространённый в готской среде мотив, повлиявший на позднеантичную историографию.

Ниже мы рассмотрим конкретные упоминания о вооружении славян, сопровождая (для удобства читателя) указа-нием на время, им отражаемое.

Начало 30-х (?) гг. VI в. — Подробное описание славянского (точнее: склавов и антов) вооружения со-держится в тексте военного трактата Псевдо-Маврикия (Mauric. XI, 4, 11 ln. 44—50 ed. Dennis). Текст этот явно со-ставлен профессионалом, хорошо знакомым со склавами и антами как с реальным противником. Автору свойствен цинично-прагматический деловой подход по существу дела, без литературно-риторических или идеологических пас-сажей. Заподозрить автора в каком-то особом отношении именно к славянам невозможно [Шувалов 20026]. О воору-жении славян в этом трактате говорится в контексте общего описания примитивности, неупорядоченности и разбой- ности их жизни. Каждый славянин вооружён двумя малыми (короткими?) дротиками (акоупа цгкра). Любопытно это указание на малую величину славянского дротика, очевидно отличавшую его от дротиков («аконтиев») восточно-римской пехоты, имевших, судя по Вегецию, длину древка 160 и 100 см (для спикула и верута, соответственно,— Veg. mil. 11, 15). На этом общераспространённое у славян вооружение и заканчивается. Лишь некоторые имеют также «отличные/превосходные/прекрасные» (т. е., видимо, «крепкие»), но «труднопереносимые» (т. е., видимо, «большие и тяжёлые») щиты: xive^ 5е auxrav (onMZovrai) кса окоитарюх^ уеууаюц цеу, йшцегакоцютох^ 5е. Кроме того, они поль-зуются также и деревянными луками с маленькими стрелами (ке^рт^т 5е каг тофц ^uXlvoi^ каг оаутстац цгкрац). Из этих слов источника ясно, что луки их были маленькие, чисто деревянные, а не большие сложносоставные с костя-ными накладками, как у кочевников. Стрела, пущенная из такого лука, ударяет слабо и не очень опасна. Маленькая стрела должна была нести и маленький наконечник. Зато, по свидетельству того же источника, славяне смазывали та-кие стрелы сильнодействующим ядом — настолько сильным, что раненному ею приходилось обрезать рану по кругу, чтобы яд не распространился по всему телу. Ясно, что слабость лука была скомпенсирована ядом. Однако при описа-нии конкретных сражений со славянами в источниках лук и стрелы практически нигде прямо не упоминаются, так что возникает вопрос, а использовались ли стрелы с луком в открытом бою? Соединение у Псевдо-Маврикия фразы о дротиках и щитах с фразой о луках посредством слов «Пользуются же и... (кехрг|\ааг 5е каг)» указывает на то, что, по мысли автора этого текста, лук не был столь же типичным (распространённым / часто используемым?) для славян оружием, как дротики. Важно, что этот текст в основе своей имеет жёсткий вопросник, твёрдо соблюдаемый автором при описании противника (главы 1—4: персы, скифы, блондины, склавы и анты). В этом вопроснике в пункте, посвя-щённом вооружению (в главах, не посвящённых славянам), говорится о длинных копьях-контосах, о мечах, о защит-ном вооружении. Ни о чём подобном в главе о славянах и речи нет. Это скорее всего прямо указывает на отсутствие подобного оружия у славян. В свою очередь, описание славянских дротиков и ядовитых стрел никак не соотносится с описанием вооружения других народов в этой книге, что также могло бы напрямую свидетельствовать об особенно-стях вооружения славян. Однако текст главы о славянах (XI, 4), возможно, принадлежит другому автору и лишь потом был подогнан под вопросник трёх других глав одиннадцатой книги.

40-е — начало 50-х гг. VI в. — Второе подробное описание вооружения славян содержится в сочинении Прокопия из Кесарии (Proc. Caes. bell. VII, 14, 25—26) в середине его экскурса о славянах (точнее: склавинах и антах). Прокопий, офицер разведки при штабе Велизария , имел личный опыт знакомства со славянами, по крайней мере с наёмниками. Прокопий, несмотря на то, что у него славяне — одни из наиболее злобных врагов, в це-лом относится к славянам так же, как и к другим варварам, — скорее нейтрально . Источники прокопиевского экс-курса о славянах неизвестны. Экскурс о славянах у Прокопия является отступлением от основного повествования в рассказе о двух Хильбудиях. Источники, использовавшиеся Прокопием для написания рассказа о Хильбудиях, до конца неясны, но скорее всего это были какие-то официальные документы . Возникает соблазн к этим же документам возвести и экскурс Прокопия о славянах, содержащийся в середине рассказа о Хильбудиях. В таком случае прокопиевский экскурс, так же как и псевдомаврикиевский, может восходить к кому-то из окружения Хильбудия. Однако, скорее всего, Прокопий, будучи сам лично неплохо знаком со славянами, несколько переработал данные своего ис-точника, приспособив их под ситуацию середины VI в. Из текста Прокопия следует, что славяне во время битвы идут (гaоlv) на врага, имея в руках щиты и дротики (аоп15га каг акогла). Мне представляется неправильным пере-вод С. А. Иванова «маленькие щиты» [Иванов 1991: 225, 84]. При этом греческое слово aanlSiov воспринимается как уменьшительная форма от слова аолц. Однако, в позднеантичную эпоху в военной среде суффикс -iov потерял уменьшительное значение, например: ако\аю^ aкo"uтdpюv . Поэтому aanlSiov у Прокопия означает просто «щит», aonl . Доспехов же (0юра£) славяне, по Прокопию, никогда не имеют: видимо, большие (см. выше описание Псевдо- Маврикия) щиты были им достаточной защитой в бою. Любопытно, что Прокопий в экскурсе о славянах ничего не сообщает о луке у них: либо славянские наёмники в восточно-римском войске не пользовались своим слабым луком (рядом были гуннские лучники!), либо Прокопий пишет только об оружии, использовавшемся славянами в открытой атаке (iaoiv) на врага.

550 г . н. э. — Тот же Прокопий в других местах (Proc. Caes. bell. VII, 38, 17; aed. IV, 11, 14—16) сообщает, что склавины при штурме стен города Топир засыпали защитников с соседней нависавшей над стеной скалы множеством снарядов (jA,f|0£i PsXrav), чем вынудили их покинуть стены. К сожалению, здесь нет чёткости в словах Af|0ei Pe^rav и под этим выражением можно понимать либо стрелы, либо дротики, либо и то и другое вместе. К тому же не исключе-но, что образ тучи стрел и копий рождён был в сознании информаторов, бывших ответственными за оборону города или как-то причастными к бегству защитников со стен: т. е. этот образ призван был отчасти реабилитировать побеж-дённых горожан, а источником Прокопия здесь был, скорее всего, какой-то официальный отчёт о падении города. Од-нако защитники всё-таки не удержались и город пал под натиском атакующих. К тому же человек, составивший этот отчёт, скорее всего знал о реальном ходе событий при обороне. Так что обстрел «снарядами», несомненно, был, ин-тенсивность же его, однако, могла быть и не столь высокой.

556 г . н. э. — Из текста сочинения Агафия (Agath. hist. IV, 20, 4), историка середины VI в., известно оружие, которым пользовался один из наёмников в ромейском войске — склав по имени Сваруна: он метко и, видимо, с боль-шого расстояния броском копья (Sopu) поражает насмерть крайнего из врагов, скрывавшихся за винеей (переносным плетёным заграждением). Бросок этот был, видимо, выдающимся, раз уж и сам этот эпизод и имя воина удостоились записи в военном отчёте, лёгшем в основу текста Агафия Возможно, что именно такой вид боя был привычен для славян: бросание дротиков из-за переносных заграждений.

*bordy < герм. *bardo "«бородатый», т. е. топор с оттянутым вниз лезвием " . Слово это присутствует только у балканских славян и, возможно, является более поздним (VIII в.?) заимствованием, связанным с распространением особого типа боевого топора (таких топоров нет на раннеславянских памятниках).

Итак, у германцев были заимствованы слова для обозначения неизвестных видов оружия (шлем, броня, боевая се-кира). Заимствование понятий, видимо, не означало повсеместное широкое распространение и использование соот-ветствующих видов оружия. Так, ранние славяне в массе своей, видимо ещё долго не использовали ни шлемов, ни лат. Кроме того, было заимствовано германское обозначение дротика — основного раннеславянского оружия, но лишь в качестве словообразующего элемента для имён собственных. Показательно на этом фоне отсутствие в раннеславян-ском военных терминов, происходящих из народной латыни и из тюркско-булгарского. Это можно объяснить тем, что на этапе формирования военной культуры и соответствующих понятий в языке праславянское общество находилось под среднеевропейским (германо-кельтским) влиянием. О влиянии же степи и Средиземноморья в этот период гово-рить не приходится. Поскольку период VI в., особенно его вторая половина, по археологическим и письменным ис-точникам известен как период интенсивных контактов ранних славян со степным миром и Средиземноморьем, то вы-являемые лингвистами германские заимствования в праславянском относятся, скорее всего, к более раннему времени.

Раннеславянский комплекс вооружения можно охарактеризовать как восточноевропейский лесной вариант варвар-ского среднеевропейского типа. Со Средней Европой славян роднит слабое использование защитного вооружения, кроме щита, и незначительная роль лука. Использование ангона и шпор на северо-западных ареалах раннеславянского мира является прямым свидетельством среднеевропейских и прибалтийских контактов или традиций. Специфическим же для мира восточноевропейских лесов является упор на использование дротиков (в т. ч. восточноевропейского ва-рианта ангона), больших щитов без умбонов, особых воинских поясов с рифлёными пряжками, а также отсутствие мечей. Характерным для зоны густых равнинных лесов является использование практически лишь одной лёгкой пехо-ты, вооружённой дротиками, и незнание пращи. Нужно отметить слабость как кочевнического, так и средиземно-морского влияния на славянский комплекс вооружения в доаварский период. Начиная же с аварского времени проис-ходит постепенное проникновение в этот комплекс кочевнических элементов (в первую очередь поясного набора, а также кольчужного доспеха, мечей).

В целом комплекс вооружения и амуниции славян VI в. оказывается крайне прост, если не сказать беден. Типич-ный раннеславянский воин, будучи защищён в открытом бою практически одними ноговищами, нападал на врага по возможности неожиданно, используя естественные укрытия или небольшое количество тяжёлых больших щитов: сначала следовал залп небольшими дротиками, а затем — короткая рукопашная с применением таких же дротиков. Лук был слабым и небольшим, и обстрел противника короткими стрелами с небольшими отравленными наконечниками производился, видимо, лишь из засад. Наверно, эта слабая развитость комплекса вооружения и была одной из причин презрения к славянам со стороны германской воинственной знати.

П. В. Шувалов

Из сборника «Культурные трансформации и взаимовлияния в Днепровском регионе на исходе римского времени и в раннем Средневековье», 2004.

Литература

Анфертьев 1991a: Анфертьев А. Н. Иордан: комментарий // Свод I. С. 114—169.

Анфертьев 19916: Анфертьев А. Н. Иордан: вводная статья // Свод I. С. 98—105.

Бажан, Каргапольцев 1989: Бажан И. А., Каргапольцев С. Ю. B-образные рифлёные пряжки как хронологический индикатор синхро-низации // КСИА. 198. С. 28—35.

Брайчевский 1955: Брайчевский М. Ю. Отчёте работе раннеславянской экспедиции ИА АН УССР//Архив ИА АН УССР, д. 1955/10а. Горюнов 1981: Горюнов Е. А. Ранние этапы истории славян днепровского левобережья. Л.

Зеленин 1991: Зеленин Д. К. Восточно-славянская этнография. М.

Иванов 1991: Иванов С. А. Прокопий Кесарийский: комментарии // Свод I. С. 208—250.

Иванов 2002: Иванов Вяч. Вс. Поздне(вульгарно)патинские и романские заимствования в славянском // Славянская языковая и этноязы-ковая система в контакте с неславянским окружением. М., С. 104—111.

Казакявичюс 1988: Казакявичюс В. Оружие балтских племён II—VIII вв. на территории Литвы. Вильнюс.

Клибанов 1945: Клибанов А. Боевой порядок у древних славян // Исторический журнал. 1945. 1—2 (137—138). С. 74—81.

Конно.пи 2000: Конноли П. Греция и Рим. Энциклопедия военной истории. М.

Левинская, Тохтасъев 1991 а: Левинская И. А., Тохтасьев С. Р. Агафий Миринейский: комментарий // Свод 1. С. 296—310.

Левинская, Тохтасьев 1991в: Левинская И. А., Тохтасьев С. Р. Агафий Миринейский: вводная статья // Свод 1. С. 292—295.

Литаврин 1986: Литаврин Г. Г. О двух Хилбудах Прокопия Кесарийского // ВВ. 47. С. 24—31.

Ляпушкин 1961: Ляпушкин И. И. Днепровское лесостепное Левобережье в эпоху железа. М.; Л.

Нефёдкин 2003: Нефёдкин А. К. Тактика славян в VI в. (по свидетельствам ранневизантийских авторов) // ВВ. 62 (87). С. 79—91.

Нидерле 2000/1956: Нидерле Л. Славянские древности. М.

Одинцов 1979: Одинцов Г. Ф. К истории древнейших русских названий копья // Этимология. 1977. М. С. ПО—121

Перхавко 1979: Перхавко В. Б. Классификация орудий труда и предметов вооружения из раннесредневековых памятников междуречья Днепра и Немана // СА. 1979. 4. С. 40—51.

Рафалович 1964: Рафалович И. А. Отчёт о полевых исследованиях отряда раннеславянской археологической ПДЭ за 1963—64 / Архив Отделения этнографии и искусствоведения АН МССР, д. 24.

СводI: Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. I (I—VIвв.)/Ред. Л. А. Гиндин, Г. Г. Литаврин. М., "1991.

Свод II: Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. I (VII—IX вв.) / Ред. Г. Г. Литаврин. М., 1995.

Сериков 1991: Сериков Н. И. Иоанн Эфесский: комментарий // Свод I. С. 279—283.

Соловьёва 1970: Соловьёва Г. Ф. Памятники конца 1 тыс. н. э. в Верхнем Поднепровье // Древние славяне и их соседи. М. С. 98—102. Тохтасьев 1998: Тохтасьев С. Р. Древнейшие свидетельства славянского языка на Балканах // Основы балканского языкознания, языки балканского региона. Ч. 2 (славянские языки) / Ред.: А. В. Десницкая, Н. И. Толстой. СПб. С. 29—57.

Откупщиков 2001/1963: Откупщиков Ю. В. Штаны // Очерки по этимологии. СПб., 2001.

Фасмер: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка / Пер. и доп. О. Н. Трубачёва. СПб., 3 1996.

Шмидт 1970: Шмидт Е. А. О культуре городищ-убежищ Левобережной Смоленщины // Древние славяне и их соседи. М. С. 63—69. Шувалов 1998: Шувалов П. В. Проникновение славян на Балканы // Основы славянского языкознания. Языки балканского региона. Ч. 2. Славянские языки. СПб. С. 5—28.

Шувалов 2000: Шувалов П. В. Венедская слабость и антская сила: к вопросу об эпическом образе ранних славян // Stratum plus. 5. С. 141 — 144.

Шувалов 2002а: Шувалов П. В. Урбикий и «Стратегикон» Псевдо-Маврикия (часть 1) // Византийский временник. Т. 61(86). М. С. 71—87. Шувалов 20026: Шувалов П. В. Враги Империи (по трактату Псевдо-Маврикия) // зВОРАО. 1 (26). 2002. С. 422—452.

Этнография... 1987: Этнография восточных славян. Очерки традиционной культуры / Ред. К. В. Чистов. М.

Dan Teodor 1970: Dan Teodor Gh. Elemente ?i influente biantine in Moldova in secolele VI—XI // SCIV. 21. 1. P. 87—128.

Kazanski 1999: Kazanski M. L"armement Slave du haut Moyen-Age (Ve—Vile siecles). A propos des ches militaries et des guerriers profession-als chez les anciens Slavs // Pfehled vyykomu, 39 (1995—1996). Brno. P. 197—236.

Lebedynsky 2001: Lebedynsky I. Armes et guerriers barbares au temps des grandes invasions (IV е au VI е siecle apres J.-C.). Paris.

Neumann 1965: Neumann A. Vegetius // RE. Suppl.lO. Col. 1016.

Rubin 1954: Rubin B. Prokopios von Kaisareia, Mitarbeiter Belisars und Historiker. Stuttgart.

Schenk 1994: Schenk D. Flavius Vegetius Renatas. Die Quellen der Epitoma Rei Militaris // Klio. Bhft. 22.

Zuckerman 1994: Zuckerman C. Sur la date du traite militaire de Vegece et son destinataire Valentinien II // Scripta classica Israelica. XIII. P. 67—74.

Это отметил еще Л. Нидерле [Нидерле 2000/1956: 411, 544, примеч.41]. У него же см. список источников.

Так же как и вся четвёртая глава одиннадцатой книги Стратегикона, он восходит, по моим наблюдениям, скорее всего к неиз-вестному автору 30—40-х гг. VI в., происходящему, может быть, из окружения известного полководца Хильбудия. См. подробнее: [Шу 5 валов 2002а].

Вопрос представляют общие термины, используемые в источниках для обозначения метательного оружия славян, под кото-рыми, как мне кажется, скорее следует понимать дротики, нежели стрелы.

Или XroplKiov. Вместо же aKovxiov иногда могли сказать XayraSiov, хотя и слово aKovxiov по-прежнему было в употреблении. Дан-ный пассаж о двух Хильбудиях и славянах может воспроизводить лексику не столько Прокопия, сколько его источников. Любо-пытно, что слово aonlSiov у Прокопия более нигде, кроме как в этом месте, в его произведениях не встречается. Действительно, ес-ли принять, что в источнике стояло неаттицизированное oKouxapia Kal aKovria ^iKpa «щиты и малые дротики», — то Прокопий (или промежуточный автор) как аттицист вполне мог бы передать это через aonffiia Kal aKovria «щиточки и дротишки», стараясь, с одной стороны, сохранить какое-то соответствие военным терминам по части суффиксов, с другой же стороны, продолжая атти- цизировать. Следуя такому противоречивому стремлению, он вынужден был бы из соображения риторического благозвучия — да-бы избежать тавтологии («малые дротишки») — пожертвовать словом ^iKpa. Этой гипотезой, на мой взгляд, можно примирить данные Прокопия и Псевдо-Маврикия о славянских щитах.

Агафий, так же, как и Прокопий, — атгицист и, естественно, употребляет для обозначения копья классическое слово Sopu. Кроме того, Агафий был юристом и поэтому и не имел никакого военного опыта, а, следовательно, мог быть не очень точен в употреблении военной терминологии. Так что придавать большое значение употреблению им именно слова Sopu не стоит.

Источник Агафия для этого эпизода, по мысли И. А. Левинской и С. Р. Тохтасьева [Левинская, Тохтасьев 1991в: 292; 1991а:

310), имел документальный характер, т. е. это, скорее всего, был какой-то военный отчёт.

Такова дата предполагаемой мною поздней интерполяции в основной текст Псевдо-Маврикия, состоящей из слов fxoi AayKiSia XkXaPivloiaa. Если же оставаться на традиционном отнесении этих слов ко времени императора Маврикия или его пре-емника, то дата данного упоминания славянского копья будет конец VI в. На самом же деле попасть такое нововведение в текст теоретического военного трактата могло только после того, как появилась соответствующая реалия в военном деле и соответст-вующий термин. Дело в том, что характер трактата Псевдо-Маврикия исключает возможность истолкования данного пассажа как оторванное от практики предложение кабинетного прожектёра. Соответственно, появление славянского ланкидия на вооружении восточноримской пехоты следует отнести к середине—второй половине VI в.

Это маленькие оперенные легкие дротики со свинцовым грузилом на границе втулки и древка. Другое название их — плюм- баты [Конноли 2000: 261, рис. 8—9].

Такова дата, по моему мнению, написания Урбикием текста, составившего книгу XII трактата Псевдо-Маврикия.

Ясно, что источник, к которому восходят сведения Иоанна о вооружении славян в период до 80-х гг.. был текстом, уже не-сколько устаревшим к тому времени, когда Иоанн создавал своё сочинение. Следовательно, этот текст был составлен примерно во второй—третьей четверти VI в.

От булавы до «Булавы» - русское оружие всегда вызывало страх и трепет недругов.

«Меч-сто-голов-с-плеч»

Правда или сказка, но русские богатыри могли мечом разрубить напополам врага вместе с лошадью. Неудивительно, что за русскими мечами велась настоящая «охота». Однако в отличие от меча, добытого у врага в бою, изъятый клинок из кургана никогда не приносил удачи своему хозяину. Выковать же меч могли себе позволить только состоятельные воины. Самым известным, например, в IX веке считался кузнец Лютода. Мастер ковал высококлассные булатные уникальные мечи. Но преимущественно все же мечи делали заграничные мастера, и самыми популярными были каролингские мечи, клинок которых преимущественно представлял собой стальные лезвия, наваренные на металлическую основу. Ратники скромного достатка вооружались более дешевыми цельножелезными мечами. По лезвию оружия пускали долы, которые облегчали его вес и повышали прочность. Со временем мечи стали короче (до 86 см) и чуть легче (до килограмма), что не удивительно: попробуй-ка порубись минут 30 полуторакилограммовым метровым мечом. Правда, встречались особенно выносливые дружинники, которые орудовали двухкилограммовым мечом длиной 120 см. Оружие вкладывали в обитые кожей или бархатом ножны, которые декорировались золотыми или серебряными насечками. Каждый меч получал при «рождении» имя: Василиск, Горыня, Китоврас и др.

«Сабля острее, так и дело спорее»

С IX-X века русские войны, преимущественно конные, начинают применять более легкую и «проворную» саблю, которая приходит к нашим предкам от кочевников. К XIII веку сабля «покоряет» не только юг и юго-восток Руси, но и ее северные пределы. Сабли знатных воинов украшались золотом, чернью, серебром. Первые сабли русских ратников достигали метровой длины, их кривизна доходила до 4,5 см. К XIII веку сабля вытягивается на 10-17 см, а кривизна порой доходит до 7 см. Эта кривизна позволяла наносить скользящий удар, от которого оставались более длинные и глубокие раны. Чаще сабли были цельностальными, их выковывали из заготовок науглероженного железа, после чего подвергали многократному закаливанию по очень сложной технологии. Иногда делали немонолитные клинки – сваривали две полосы или вваривали одну полосу в другую. К XVII веку в ходу были сабли как отечественного, так и импортного производства. Однако наши мастера равнялись на иностранцев, в первую очередь, на турок.

«Ошеломляющий удар»

Кистень появился на Руси в X веке и прочно удерживал свои позиции вплоть до XVII века. Чаще оружие представляло собой короткий ременной кнут с закрепленным на конце шаром. Иногда шар «украшали» шипами. Австрийский дипломат Герберштейн вот как описывал кистень великого князя Василия III: «на спине за поясом князь имел особое оружие – палку чуть длиннее локтя, к которой прибит кожаный ремень, на его краю находится булава в виде какого-то обрубка, украшенного со всех сторон золотом». Кистень при своей массе в 250 грамм был отличным легким оружием, которое оказывалось очень кстати в самой гуще схватки. Ловкий и внезапный удар по шелому (шлему) противника, и дорога свободна. Отсюда и берет свои истоки глагол «ошеломить». В общем, умели наши воины внезапно «изумлять» врага.

«Секир башка, мотай кишка»

На Руси секира использовалась в первую очередь пешими ратниками. На обухе секиры располагали прочный и длинный шип, часто загнутый вниз, при помощи которого воин легко стаскивал противника с лошади. Вообще, секиру можно считать одной из разновидностей топоров – очень распространенного рубящего оружия. Топорами владели все: и князья, и княжеские дружинники, и ополченцы, как пешие, так и конные. Разница заключалось только в том, что пешие воины отдавали предпочтение тяжелым топорам, а конные – топорикам. Еще одной разновидностью топора является бердыш, которыми вооружалась пехота. Это оружие представляло собой длинное лезвие, насаженное на длинное же топорище. Так, в XVI веке стрельцы бунтовали именно с таким оружием в руках.

«Была бы булава, будет и голова»

Родительницей и булав, и палиц можно считать дубину – древнерусское оружие «массового поражения». Дубину предпочитали ополченцы и бунтующий люд. Например, в войске Пугачева были люди, вооруженные только дубинами, которыми они с легкостью крошили черепушки врагов. Лучшие дубины изготавливались не абы из какого дерева, а из дуба, на худой конец – из вяза или березы, при этом брали самое прочное место, где ствол переходил в корни. Для усиления разрушающей силы дубины ее «декорировали» гвоздями. Такая дубина уж не соскользнет! Булава же представляла собой следующую «эволюционную ступень» дубины, наконечник (навершие) которой делали из медных сплавов, а внутрь заливали свинец. Отличается палица от булавы геометрией наверший: грушевидное шипованное оружие в руках богатырей – это палица, а оружие с кубическим навершием, «украшенное» крупными треугольными шипами – это булава.

«Рука бойцов колоть устала»

Копье – оружие универсальное, военно-охотничье. Копье представляло собой насаженный на прочное древко стальной (булатный) или железный наконечник. В длину копье достигало 3 метров. Иногда часть древка заковывалась в металл, чтобы враг не смог перерубить копье. Интересно, что наконечник мог достигать в длину полуметра, были случаи и применения целого «меча» на палке, при помощи которого не только кололи, но и рубили. Любили копья и всадники, но они использовали другой способ ведения боя, нежели средневековые рыцари. Следует заметить, что таранный удар появился на Руси только в XII веке, что было вызвано утяжелением доспехов. До этого момента всадники наносили удар сверху, предварительно сильно замахнувшись рукой. Для метания воины использовали сулицы – легкие копья длиной до полутора метров. Сулица по своему поражающему эффекту была чем-то средним между копьем и стрелой, выпущенной из лука.

«Тугой лук – то сердечный друг»

Владение луком требовало особой виртуозности. Недаром стрелецкие дети изо дня в день тренировались, стреляя из лука по пням. Нередко лучники обматывали руку сыромятным ремнем, что позволяло избежать значительных травм – неловко выпущенная стрела забирала с собой внушительный кусок кожи с мясом. В среднем лучники стреляли на 100-150 метров, при великом старании стрела улетала в два раза дальше. В середине XIX века при раскопках кургана в Бронницком уезде нашли захоронение воина, в правом виске которого крепко засел железный наконечник стрелы. Ученые предположили, что ратник был убит лучником из засады. В летописях описывается поразительная скорость, с которой лучники выпускали стрелы. Существовала даже такая присказка «Стрелять, как прядь делать» - стрелы летели с такой частотой, что образовывали сплошную линию. Лук и стрелы были неотъемлемой частью иносказательности речи: «Как стрела с лука спрянула», значит, «быстро ушла», когда говорили «как из лука стрела», имели в виду «прямо». А вот «поющая стрела» - это не метафора, а реальность: на наконечниках стрел делали отверстия, которые в полете издавали определенные звуки.

Славянский воин 6-7 веков

Сведения о самых ранних видах вооружения древних славян исходят из двух групп источников. Первый – письменные свидетельства главным образом позднеримских и византийских авторов, которые хорошо знали этих, часто нападавших на Восточную Римскую империю, варваров. Второй – материалы археологических раскопок, в целом подтверждающие данные Менандра, Иоанна Эфесского и других. К более поздним источникам, освещающим состояние военного дела и, в том числе, вооружение эпохи Киевской Руси, а затем и русских княжеств домонгольского времени, помимо археологических, относятся сообщения арабских авторов, а затем уже собственно русские летописи и исторические хроники наших соседей. Ценными источниками для данного периода также являются изобразительные материалы: миниатюры, фрески, иконы, мелкая пластика и т.п.

Византийские авторы неоднократно свидетельствовали, что славяне V – VII вв. не имели защитного вооружения кроме щитов (наличие которых у славян отмечал еще Тацит во II вн.э.) (1). Их наступательное вооружение было предельно простым: пара дротиков (2). Можно также предположить, что у многих, если не у каждого имелись луки, о которых упоминают гораздо реже. Нет сомнения, что имелись у славян и топоры, но в качестве оружия они не упоминаются .

Это вполне подтверждается результатами археологических исследований территории расселения восточных славян к моменту образования Киевской Руси. Помимо повсеместно встречающихся наконечников стрел и метательных сулиц, реже – копий, известны всего два случая, когда в слоях VII - VIII вв. было найдено более совершенное вооружение: пластины панциря из раскопок дружинного городища Хотомель в белорусском Полесье и фрагменты палаша из Мартыновского клада в Поросье. В обоих случаях – это элементы аварского комплекса вооружения, что закономерно, ибо в предшествующий период именно авары оказывали на восточных славян наибольшее влияние.

Во второй половине IX в ., активизация пути «из варяг в греки», привела к усилению скандинавского влияния на славян, в том числе и в области военного дела . В результате слияния его со степным влиянием на местной славянской почве в среднем Поднепровье начал складываться собственный оригинальный древнерусский комплекс вооружения, богатый и универсальный, более разнообразный, чем на Западе или на Востоке. Вбирая в себя и византийские элементы, он в основном сформировался к началу XI в. (3)

Мечи вигингов

Оборонительное вооружение знатного дружинника времен первых Рюриковичей включало в себя простой щит (норманнского типа), шлем (чаще азиатской, остроконечной формы), пластинчатый или кольчатый панцирь. Основным оружием служили меч (значительно реже - сабля), копье, боевой топор, лук и стрелы. Как дополнительное оружие использовались кистени и дротики – сулицы.

Тело воина защищала кольчуга , имевшая вид рубашки длиной до середины бедер, сделанной из металлических колец, или броня из стянутых ремешками горизонтальных рядов металлических пластин. Для изготовления кольчуги требовалось много времени и физических усилий . Сначала способом ручной протяжки изготовлялась проволока, которая обматывалась вокруг металлического прута и разрубалась. На одну кольчугу шло около 600 м проволоки. Половину колец сваривали, а у остальных расплющивали концы. На расплющенных концах пробивали отверстия диаметром менее миллиметра и заклепывали, предварительно соединив это кольцо с четырьмя другими, уже вплетенными кольцами. Вес одной кольчуги составлял примерно 6,5 кг.

Еще относительно недавно считалось, что на изготовление рядовой кольчуги уходило несколько месяцев, однако недавние исследования опровергли эти умозрительные построения. Изготовление типичной малой кольчуги из 20 тыс. колец в X в. занимало «всего» 200 человеко-часов, т.е. одна мастерская могла за месяц «поставить» до 15 и более доспехов. (4) После сборки кольчугу чистили и полировали песком до блеска.

В Западной Европе поверх доспехов носили холщовые плащи с короткими рукавами, предохранявшими от пыли и перегревания на солнце. Этому правилу часто следовали и на Руси (о чем свидетельствуют миниатюры Радзивилловской летописи XV в.). Однако русские любили иногда для пущего эффекта появляться на поле боя в открытых бронях, «яко в леду». Такие случаи специально оговаривают летописцы: «И бе видети страшно в голых доспехах, яко вода солнцу светло сияющу». Особенно яркий пример приводит шведская «Хроника Эрика», хотя и выходящая (XIV в.) за пределы нашего исследования): «Когда русские пришли туда, видно было у них много светлых доспехов, их шлемы и мечи блистали; полагаю, что они шли в поход на русский лад». И далее: «…они сияли, как солнце, так красиво с виду их оружие…» (5).

Издавна считалось, что кольчуга на Руси появилась из Азии, будто бы даже на два века раньше, чем в западной Европе (6), однако в настоящее время утвердилось мнение, что этот тип защитного вооружения – изобретение кельтов, известное здесь с IV в. до н.э., использовавшееся еще римлянами и к середине первого тысячелетия н.э. дошедшее до Передней Азии (7). Собственно же производство кольчуг возникло на Руси не позднее X в.(8)

C конца XII в. вид кольчуги изменился. Появились доспехи с длинными рукавами, подолом до колен, кольчужные чулки, рукавицы и капюшоны. Изготовляли их теперь уже не из круглых в сечении, а из плоских колец. Ворот делался квадратным, разрезным, с неглубоким вырезом. Всего на одну кольчугу уходило теперь до 25 тыс. колец, а к концу XIII cтолетия – до 30 разного диаметра (9).

В отличие от Западной Европы на Руси, где ощущалось влияние Востока, в то время существовала и иная система защитного вооружения – пластинчатая или «дощатая бронь», называемая специалистами ламеллярным панцирем . Такой доспех состоял из связанных между собой и надвинутых друг на друга металлических пластинок. Древнейшие «брони» делались из прямоугольных выпуклых металлических пластинок с отверстиями по краям, в которые продевались ремешки, стягивавшие пластины между собой. Позже пластины изготовлялись различной формы: квадратные, полукруглые и т.п., толщиной до 2 мм. Ранние брони на ременном креплении надевались на толстую кожаную или стеганую куртку или же, по хазаро-мадъярскому обычаю – поверх кольчуги. В XIV в. архаичный термин «броня» сменился словом «доспех», а в XV веке появился новый термин, заимствованный из греческого языка, - «панцирь».

Ламеллярный панцирь весил несколько больше обычной кольчуги – до 10 кг. По мнению некоторых исследователей, покрой русских доспехов времен Киевской Руси отличался от степных прототипов, стоявших из двух кирас – грудной и спинной и был сходным с византийским (разрез на правом плече и боку) (10). По традиции, идущей через Византию от древнего Рима, плечи и подол такого доспеха оформлялись кожаными полосками, покрытыми наборными бляхами, что подтверждается произведениями искусства (иконы, фрески, миниатюры, изделия из камня).

Византийское влияние проявилось и в заимствовании чешуйчатого доспеха. Пластины такой брони прикреплялись к матерчатой или кожаной основе верхней своей частью и перекрывали собой нижерасположенный ряд подобно черепице или чешуе. Сбоку пластинки каждого ряда перекрывали одна другую, а посередине еще приклепывались к основе. Большинство подобных панцирей, найденных археологами, относится к XIII – XIV вв., но известны они еще с XI века. Длиной они были до бедер; подол и рукава изготовлялись из более длинных пластин. По сравнению с пластинчатым ламеллярным панцирем чешуйчатый был эластичнее и гибче. Выпуклые чешуйки, закрепленные только с одной стороны. Придавали воину большую подвижность.

Кольчуга первенствовала в количественном отношении все раннее средневековье, но в XIII веке она стала вытесняться пластинчатыми и чешуйчатыми доспехами. В этот же период появились и комбинированные доспехи, сочетавшие в себе оба этих типа.

Характерные сфероконические остроконечные шлемы не сразу получили преобладание на Руси . Ранние защитные головные уборы существенно отличались друг от друга, что было следствием проникновения в восточнославянские земли разных влияний. Так, в Гнездовских курганах на Смоленщине из двух найденных шлемов IX в. один оказался полусферическим, состоящим из двух половин, стянутых полосами по нижнему краю и по гребню ото лба к затылку, второй – типично азиатским, из четырех треугольных частей с навершием, нижним ободом и четырьмя вертикальными полосами, прикрывающими соединительные швы. У второго были надбровные вырезы и наносник, его украшала позолота и узор из зубцов и просечек по ободу и полосам. Оба шлема имели кольчужные бармицы – сетки, прикрывавшие нижнюю часть лица и шею. Два шлема из Чернигова, относящиеся к X веку, по способу изготовления и декору близки ко второму гнездовскому. Они также азиатского, остроконечного типа и увенчаны навершиями с втулками для плюмажей. В средней части этих шлемов укреплены ромбические накладки с торчащими шипами. Считается, что эти шлемы имеют мадъярское происхождение (11).

Северное, варяжское влияние проявилось в киевской находке фрагмента полумаски-личины – типично скандинавской детали шлема.

С XI века на Руси сложился и закрепился своеобразный тип плавно изогнутого кверху сфероконического шлема, оканчивающегося стержнем. Его непременным элементом был неподвижный «нос». А нередко и объединенная с ним полумаска с элементами декора. С XII в. шлемы обычно ковались из одного листа железа. Затем к нему приклепывалась отдельно изготовленная полумаска, а позднее – маска – личина, полностью закрывающая лицо, имеющая, как принято считать, азиатское происхождение. Особенно распространились такие маски с начала XIII в., в связи с общеевропейской тенденцией к утяжелению защитного вооружения. Маска-личина с прорезями для глаз и отверстиями для дыхания способна была защитить как от рубящих, так и от колющих ударов. Поскольку крепилась она неподвижно, то воинам, чтобы их узнали, приходилось снимать с себя шлем. С XIII в. известны шлемы с личинами на шарнире, откидывающиеся кверху, подобно забралу.

Несколько позже высокого сфероконического шлема появился куполообразный. Встречались и шлемы уникальной формы – с полями и цилиндро-коническим верхом (известны по миниатюрам). Под все типы шлемов обязательно одевался подшлемник – «прилбица». Эти круглые и, по-видимому, невысокие шапки часто изготовлялись с меховой опушкой Кольчужная бармица, крепившаяся к краям шлема и полумаски, могла достигать размеров пелерины, прикрывающей плечи и верхнюю часть груди.

Как указывалось выше, шиты издревле составляли неотъемлемую часть славянского вооружения. Первоначально они сплетались плетеными из прутьев и обтягивались кожей, как и у всех варваров Европы. Позже, во времена Киевской Руси, их стали изготавливать из досок . Высота щитов приближалась к росту человека, и греки считали их «труднопереносимыми». Бытовали на Руси в этот период и круглые щиты скандинавского типа, до 90 см в диаметре. В центре и тех и других делался круглый пропил с рукояткой, с наружи прикрывавшийся выпуклым умбоном. По краю щит обязательно оковывался металлом. Нередко наружная сторона его покрывалась кожей. XI в. распространились каплевидные (иначе – «миндалевидные») общеевропейского типа, широко известные по различным изображениям. В это же время появились и круглые воронкообразные, но по-прежнему продолжали встречаться плоские круглые щиты. К XIII в., когда повысились защитные свойства шлема, верхняя кромка каплевидного щита выпрямилась, так как отпала необходимость защищать им лицо. Щит становится треугольным, с обозначившимся прогибом посередине, что позволяло плотно прижимать его к телу. Одновременно существовали и трапециевидные, четырехугольные щиты. Встречались в то время и круглые, азиатского типа, с подкладкой на тыльной стороне, крепившиеся на руке двумя ременными «столбцами». Этот тип, скорее всего, бытовал у служилых кочевников южной Киевщины и вдоль всего степного рубежа.

Известно, что щиты разных форм существовали в течение длительного времени и использовались одновременно (лучшей иллюстрацией такого положения служит известная икона «Церковь воинствующая »). Форма щита в основном зависела от вкусов и привычек владельца.

Основная часть внешней поверхности щита, между умбоном и окованным краем, так называемым «венцом», называлась каймой и окрашивалась по вкусу хозяина, но на всем протяжении использования щитов в русском войске предпочтение отдавалось различным оттенкам красного цвета. Помимо однотонной окраски, можно предположить и помещение на щитах изображений геральдического характера. Так на стене Георгиевского собора в Юрьеве-Польском, на щите Святого Георгия изображен хищник семейства кошачьих, - безгривый лев, или, скорее, тигр – «лютый зверь» мономахова «Поучения», по-видимому, ставший государственным гербом Владимиро-суздальского княжества.

Мечи IX-XII веков из Усть - Рыбежки и Ручьев.

«Меч – главный предмет вооружения профессионального воина на протяжении всего домонгольского периода русской истории, - писал в свое время выдающийся отечественный археолог А.В. Арциховский. – В эпоху раннего средневековья форма мечей на Руси и в Западной Европе была приблизительно одинаковой» (12).

После расчистки сотен клинков, относящихся к периоду становления Киевской Руси, хранящихся в музеях разных стран Европы, в том числе и бывшего СССР, выяснилось, что подавляющее их большинство было произведено в нескольких центрах, располагавшихся на Верхнем Рейне, в пределах Франкской державы. Этим и объясняется их однотипность.

Мечи, выкованные в IX – XI вв., ведущие свое происхождение от древнеримского длинного кавалерийского меча - спаты, имели широкий и тяжелый клинок, хотя и не слишком длинный – около 90 см, с параллельными лезвиями и широким долом (желобком). Иногда встречаются мечи с закругленным концом, свидетельствующие о том, что это оружие первоначально испоьзовалось исключительно как рубящее, хотя из летописей известны примеры нанесения колющих ударов уже в конце X в., когда два варяга с ведома Владимира Святославича, встретив в дверях идущего к нему брата – свергнутого Ярополка, пронзили его «под пазухи» (13) .

При обилии латинских клейм (как правило, это аббревиатуры, например, INND – In Nomine Domini, In Nomine Dei – Во имя Господне, Во имя Божие) немалый процент клинков не имеет клейм или не поддается идентификации. В то же время русское клеймо найдено только одно: «Людоша (Людота?) коваль». Известно также одно славянское клеймо, выполненное латинскими буквами, - «Звенислав», вероятно польского происхождения. Нет сомнения, что местное производство мечей существовало уже в Киевской Руси X в., но, может быть, местные кузнецы реже клеймили свои изделия?

Ножны и рукояти к импортным клинкам изготавливались на месте. Толь же массивной, как и клинок франкского меча, была его короткая толстая гарда. Эфес этих мечей имеет уплощенную грибовидную форму. Собственно рукоять меча изготавливалась из дерева, рога, кости или кожи, снаружи нередко обматывалась крученой бронзовой или серебряной проволокой. Думается, что различия в стилях декоративного оформления деталей рукоятей и ножен на самом деле имеют гораздо меньшее значение, чем это кажется некоторым исследователям, и выводить отсюда процент той или иной национальности в составе дружины оснований не дают. Один и тот же мастер мог владеть как различными техническими приемами, так и разными стилями и украшал оружие в соответствии с желанием заказчика, а оно могло зависеть просто от моды. Ножны изготавливались из дерева и покрывались дорогой кожей или бархатом, украшались золотыми, серебряными или бронзовыми накладками. Наконечник ножен часто бывал украшен какой-либо затейливой символической фигурой.

Мечи IX-XI вв., как и в античной древности, продолжали носить на плечевой портупее, поднятыми довольно высоко, так, что рукоять приходилась выше пояса. С XII века меч, как и повсеместно в Европе, начинают носить на рыцарском поясе, на бедрах, подвешенным за два кольца у устья ножен.

На протяжении XI – XII вв. меч постепенно изменял свою форму. Его клинок удлинялся, заострялся, утончался, вытягивалась крестовина – гарда, эфес приобретал сначала форму шара, затем, в XIII веке – уплощенного кружка. К тому времени меч превратился в рубящее-колющее оружие. Одновременно обозначилась тенденция к его утяжелению. Появились «полуторные» образцы, для работы двумя руками.

Говоря о том, что меч являлся оружием воина-профессионала, следует помнить, что таковым он был лишь в раннем средневековье, хотя исключения для купцов и старой племенной знати существовали и тогда. Позднее, в XII в. меч появляется и в руках ополченцев-горожан. В то же время в ранний период, до начала массового, серийного производства оружия, вовсе не каждый дружинник владел мечом. В IX – первой половине XI века право (и возможность) обладать драгоценным, благородным оружием имел лишь человек, принадлежавший к самому высшему слою общества – старшей дружине. В младшей же дружине, судя по материалам раскопок дружинных погребений, еще в XI в. мечами владели лишь должностные лица. Это командиры отрядов младших дружинников – «отроков», в мирное время исполняли полицейские, судебные, таможенные и иные функции и носили характерное название – «мечники» (14).

В южных районах Древней Руси со второй половины X века получила распространение сабля, заимствованная из арсенала кочевников. На севере, в Новгородской земле, сабля вошла в обиход значительно позже – в XIII веке. Стояла она из полосы – клинка и «крыжа» – рукояти. Клинок имел лезвие, две стороны – «голомени» и «тылье». Рукоятка собиралась из «огнива» - гарды, черена и набалдашника – эфеса, в который через небольшое отверстие продевался шнур – темляк. Древняя сабля была массивной, слабо изогнутой, настолько, что всадник мог ею, как мечом, заколоть лежащего на санях, о чем есть упоминание в Повести временных лет сабля применялась параллельно с мечом в районах, граничивших со Степью. Севернее и западнее был распространен тяжелый доспех, против которого сабля не годилась. Для борьбы же с легкой конницей кочевников сабля была предпочтительней. Автор «Слова о полку Игореве» отметил характерную особенность вооружения жителей степного Курска: «у нихъ… сабли изострени…» (15). С XI по XIII век сабля в руках русских воинов упоминается в летописях всего трижды, а меч – 52 раза.

К рубящее-колющему оружию можно отнести и изредка встречающийся в погребениях не позднее X века большой боевой нож – скрамасакс, пережиток эпохи варварства, типичное оружие германцев, встречавшееся по всей Европе . Издавна были известны на Руси и боевые ножи, постоянно встречающиеся при раскопках. От хозяйственных их отличает большая длина (свыше 15 см), наличие дола - кровостока или ребра жесткости (ромбическое сечение) (16).

Очень распространенным рубящим оружием в древнерусском войске был топор, имевший несколько разновидностей, что определялось различиями как в боевом применении, так и в происхождении. В IX-X вв. на вооружении тяжелой пехоты были большие топоры – секиры с мощным трапециевидным лезвием. Появившись на Руси как норманнское заимствование, секира такого типа еще долго сохранялась на северо-западе. Длина топорища секиры определялась ростом владельца. Обычно, превышая метр, она достигала гуди стоящего воина.

Гораздо большее распространение получили универсальные боевые топорики славянского типа для действия одной рукой, с гладким обухом и небольшим лезвием, с оттянутой книзу бородкой . От обычного топора они отличались главным образом меньшими весом и размерами, а также наличием в середине лезвия у многих экземпляров отверстия – для крепления чехла.

Другой разновидностью был кавалерийский топорик – чекан с узким клиновидным лезвием, уравновешенным молотовидным обухом или, реже, клевцом – явно восточного происхождения. Встречался также переходный тип с молотовидным обухом, но широким, чаще, равносторонним лезвием. Его также относят к славянским. К этому типу принадлежит широко известный топорик с инициалом «А», приписываемый Андрею Боголюбскому. Все три типа имеют весьма небольшие размеры и умещаются на ладони. Длина их топорища – «кия» достигала метра.

В отличие от меча, оружия в первую очередь «благородных», топорики являлись основным вооружением младшей дружины, во всяком случае ее низшей категории – «отроков». Как показывают недавние исследования дружинного Кемского курганного могильника у Белого озера, наличие в погребении боевого топорика при отсутствии меча однозначно свидетельствует о принадлежности его владельца к низшей категории профессиональных воинов, по крайней мере, до второй половины XI в (17). В то же время, в руках князя боевой топор упоминается летописью лишь дважды .

К оружию ближнего боя относится ударное оружие. Из-за поростоты изготовления оно получило на Руси большое распространение. Это прежде всего разного рода булавы и заимствованные у степняков кистени.

Булава – чаще всего бронзовый шар, залитый свинцом, с пирамидальными выступами и отверстием для рукояти весом в 200 – 300 г – была широко распространена в XII – XIII вв. в среднем Поднепровье (на третьем месте по количеству находок вооружения). Но на севере и северо-востоке практически не встречается. Известны также цельнокованые железные и, реже, каменные булавы.

Булава – оружие главным образом конного боя, но несомненно, широко применялась и пехотой. Она позволяла наносить очень быстрые короткие удары, которые, не являясь смертельными, оглушали противника, выводили его из строя. Отсюда - современное «ошеломить», т.е. «ошелОмить», ударом по шлему – шелому опередить противника, пока он замахивается тяжелым мечом. Булава (также, как засапожный нож или топорик) могла использоваться и как метательное оружие, о чем, кажется, свидетельствует Ипатьевская летопись, называя ее «рогатицей».

Кистень – гирька различной формы из металла, камня, рога или кости, чаще бронзовая или железная, обычно округлая, часто каплевидной или звездообразной формы, весом в 100 – 160 г. на ремне длиной до полуметра – был, судя по частым находкам, очень популярен повсеместно на Руси, однако в бою самостоятельного значения не имел.

Редкое упоминание в источниках применения ударного оружия объясняется, с одной стороны, тем, что оно было вспомогательным, дублирующим, запасным, а с другой – поэтизацией «благородного» оружия: копья и меча. После таранного копейного столкновения, «изломив» длинные тонкие пики, бойцы брались за мечи (сабли) или топорики-чеканы, и лишь в случае их поломки или потери наступала очередь булав и кистеней. К концу XII века в связи с началом массового производства клинкового оружия топорики-чеканы также переходят в разряд дублирующего оружия. В это время обух топорика иногда приобретает форму булавы, а булава снабжается длинным загнутым книзу шипом. Как результат этих экспериментов, в начале XIII века на Руси археологами отмечено появление нового типа ударного оружия – шестопера. К настоящему времени обнаружены три образца железных восьмилопастных наверший округлой формы с плавно выступающими гранями. Они найдены в городищах к югу и западу от Киева (18).

Копье – важнейший элемент вооружения русского воина в рассматриваемый период. Наконечники копий, после наконечников стрел – наиболее частые из археологических находок предметов вооружения. Копье, несомненно, являлось самым массовым оружием того времени (19). Без копья воин в поход не выходил.

Наконечники копий, как и прочие виды вооружения, несут на себе печать различных влияний. Древнейшие местные, славянские наконечники представляют собой универсальный тип с листовидным пером средней ширины, пригодный для охоты. Скандинавские более узкие, «ланцетовидные», приспособлены для пробивания доспехов или наоборот – широкими, клиновидными, лавроволистными и ромбовидными, предназначенными для нанесения тяжелых ран не защищенному доспехами противнику.

Для XII – XIII вв. стандартным оружием пехоты стало копье с узким «бронебойным» четырехранным наконечником около 25 см длиной, что говорит о массовом использовании металлического защитного вооружения. Втулка наконечника называлась вток, древко – оскеп, оскепище, ратовище или стружие. В длину древко пехотного копья, судя по его изображениям на фресках, иконах и миниатюрах, имело около двух метров.

Кавалерийские копья имели узкие граненые наконечники степного происхождения, применявшиеся для пробивания брони. Это было оружие первого удара. Уже к середине XII века кавалерийское копье удлинилось настолько, что при столкновениях часто ломалось. «Преломить копие…» в дружинной поэзии стало одним из символов воинской доблести. О подобных эпизодах упоминают и летописи, когда речь идет о князе: «Изломи Андрей копие свое в супротивне своемъ»; «Андрей же Дюргевичь взмя копие свое и поеха напередъ и съехася прежде всих и изломи копье свое»; «Въеха Изяслав один в полки ратных, и копье свое изломи»; «Изяслав же Глебович, внук Юргев, доспев с дружиною, возма копье… въгнав за плот к воротам градным, изломи копье»; «Даниил же вбоде копье свое в ратного, изломившужеся копью, и обнажи меч свои».

Ипатьевская летопись, написанная, в основных своих частях, руками светских людей - двух воинов-профессионалов – описывает подобный прием почти как ритуал, чем близка западной рыцарской поэзии, где такой удар воспевается бесчисленное количество раз.

Кроме длинных и тяжелых кавалерийских и коротких основных пехотных копий использовалась, хотя и редко, охотничья рогатина. Рогатины имели ширину пера от 5 до 6,5 см и длину лавролистного наконечника до 60 см (вместе с втулкой). Чтобы легче было держать это оружие. К его древку приделывались два – три металлических «сучка». В литературе, особенно художественной, рогатину и топор часто называют крестьянским оружием, но копье с узким, способным пробить броню наконечником, гораздо дешевле рогатины и несравненно эффективнее ее. Оно и встречается значительно чаще.

Дротики-сулицы всегда были излюбленным национальным оружием восточных славян. Часто их упоминают в летописях. Причем и как колющее оружие ближнего боя. Наконечники сулиц были и втульчатыми, как у копий и черешковыми, как у стрел, отличаясь, главным образом, размерами. Часто они имели оттянутые назад концы, затруднявшие их извлечение из тела и зазубрины, как у остроги. Длина древка метательного копья колебалась от100 до 150 см .

Лук и стрелы употреблялись с глубокой древности как оружие охотничье и боевое. Луки изготавливались из дерева (можжевельник, береза, орешник, дуб) или из турьих рогов. Причем на севере преобладали простые луки европейского «варварского» типа из одного куска дерева, а на юге уже в X веке стали популярными сложные, составные луки азиатского типа: мощные, состоявшие из нескольких кусков или слоев дерева, рога и костяных накладок, очень гибкие и упругие. Средняя часть такого лука называлась рукоять, а все остальное – кибит. Длинные, изогнутые половины лука назывались рога или плечи. Рог состоял из двух планок, склеенных между собой. Снаружи он оклеивался берестой, иногда, для усиления, - роговыми или костяными пластинами. Наружняя сторона рогов была выпуклой, внутренняя - плоской. На лук наклеивались сухожилия, закреплявшиеся у рукояти и концов. Сухожилиями же обматывались места соединения рогов с рукоятью, предварительно промазанные клеем. Клей употреблялся высококачественный, из осетровых хребтов. У оконечностей рогов имелись верхние и нижние накладки. Через нижние проходила тетива, сплетенная из жил. Общая длина лука, как правило, составляла около метра, но могла и превышать человеческий рост. Такие луки имели специальное назначение.

Носили луки с натянутой тетивой, в кожаном чехле – налуче, крепившемся к поясу с левой стороны, устьем вперед. Стрелы для лука могли быть тростниковые, камышовые, из различных пород дерева, например яблоневые или кипарисовые. Их наконечники, часто ковавшиеся из стали, могли быть узкими, гранеными – бронебойными или ланцетовидными, долотообразными, пирамидальными с опущенными концами-жалами, и наоборот – широкие и даже двурогие «срезни», для образования больших ран на незащищенной поверхности и т.д. В IX – XI вв. употреблялись в основном плоские наконечники, в XII - XIII вв. – бронебойные. Футляр для стрел в данный период назывался тул или тула. Он подвешивался к поясу с правой стороны. На севере и западе Руси его форма была близка к общеевропейской, той, что известна, в частности, по изображениям на «Гобелене из Байо», рассказывающем о норманнском завоевании Англии в 1066 г. На юге Руси тулы снабжались крышками. Так о курянах в том же «Слове о полку Игореве» сказано: «тули у них отворени», т.е. приведены в боевое положение. Такая тула имела круглую или коробчатую форму и изготовлялась из бересты или кожи.

Одновременно на Руси, чаще всего служилыми кочевниками, употреблялся и колчан степного типа, изготовлявшийся из тех же материалов. Его форма увековечена в половецких каменных изваяниях. Это широкий снизу, открытый и суживающийся кверху овальный в сечении короб. Он также подвешивался к поясу с правой стороны, устьем вперед и вверх, а стрелы в нем, в противоположность славянскому типу, лежали остриями кверху.

Лук и стрелы – оружие, использовавшееся чаще всего легкой конницей – «стрельцами» или пехотой; оружие завязки боя, хотя стрелять из лука, этого главного оружия охоты, на Руси умели в то время абсолютно все мужчины. Как предмет вооружения лук был, вероятно, у большинства, в том числе и у дружинников, чем они отличались от западно-европейского рыцарства, где луком в XII веке владели только англичане, норвежцы, венгры да австрийцы .

Значительно позднее появился на Руси арбалет или самострел. Он намного уступал луку в скорострельности и маневренности, значительно превосходя его в цене. За минуту арбалетчик успевал сделать 1 – 2 выстрела, в то время как лучник, при необходимости, способен был сделать за это же время до десяти. Зато самострел с коротким и толстым металлическим луком и проволочной тетивой далеко превосходил лук по мощи, выражавшейся в дальнобойности и силе удара стрелы, а также кучности. К тому же он не требовал от стрелка постоянных тренировок для поддержания навыка. Арбалетный «болт» - короткая самострельная стрела, на Западе иногда - цельнокованая, пробивала любые щиты и брони на расстоянии двухсот шагов, а максимальная дальность стрельбы из него достигала 600 м.

Это оружие пришло на Русь с Запада, через Карпатскую Русь, где оно впервые упоминается в 1159 г. Самострел состоял из деревянного ложа с подобием приклада и прикрепленного к нему мощного короткого лука. На ложе делался продольный желоб, куда вкладывалась короткая и толстая стрела с втульчатым копьевидным наконечником. Первоначально лук изготовлялся из дерева и от обычного отличался только размером и толщиной, но позже стал изготавливаться из упругой стальной полосы. Натянуть такой лук руками мог только чрезвычайно сильный человек. Обычный же стрелок должен был упереть ногу в специальное стремя, прикрепленное к ложе впереди лука и железным крюком, держа его двумя руками, натянуть тетиву и вложить ее в прорезь спуска.

Специальное спусковое устройство круглой формы, так называемый «орех», изготовлявшийся из кости или рога, крепился на поперечной оси. Он имел прорезь для тетивы и фигурный вырез, в который входил конец спускового рычага, в не нажатом положении стопоривший поворот ореха на оси, не позволяя ему освободить тетиву.

В XII в. в оснащении арбалетчиков появился двойной поясной крюк, позволявший натягивать тетиву, распрямляя корпус и удерживая оружие ногой в стремени. Древнейший в Европе поясной крюк был найден на Волыни, при раскопках Изяславля (20).

С начала XIII столетия для натягивания тетивы стал использоваться и специальный механизм из шестерен и рычага – «коловорот». Не отсюда ли прозвище Рязанского боярина Евпатия – Коловрат – за способность обходиться без оного? Первоначально такой механизм, по-видимому, применялся на тяжелых станковых системах, стрелявших зачастую цельноковаными стрелами. Шестерня от такого устройства была найдена на развалинах погибшего города Вщиж в современной Брянской области.

В домонгольский период арбалет (самострел) распространился по всей Руси, но нигде, кроме западных и северо-западных окраин его применение не носило массового характера . Как правило, находки наконечников именно арбалетных стрел составляют 1,5 – 2 % от общего их количества (21). Даже в Изборске, где найдено наибольшее их число, они составляют менее половины (42,5 %), уступая обычным. К тому же, значительная часть найденных в Изборске наконечников арбалетных стрел – западного, втульчатого типа, скорее всего залетевших в крепость извне (22). Русские арбалетные стрелы обычно черешковые. А Руси самострел – оружие исключительно крепостное, в полевой войне оно употреблялось только в землях Галицких и волынских, к тому же не ранее второй трети XIII в. – уже за пределами рассматриваемого нами периода.

С метательными машинами восточные славяне познакомились не позднее походов на Константинополь киевских князей. Церковное предание о крещении новгородцев сохранило свидетельство о том, как они, разобрав до середины мост через Волхов и установив на нем «порок», метали камни в киевских «крестоносцев» - Добрыню и Путяту. Однако первые документальные свидетельства применения камнеметов в русских землях относятся к 1146 и 1152 гг. при описании междукняжеской борьбы за Звенигород Галицкий и Новгород Северский. Отечественный оружиевед А.Н. Кирпичников обращает внимание на то, что приблизительно в это же время на Руси становится известен перевод «Иудейской войны» Иосифа Флавия, где метательные машины часто упоминаются, что могло повысить к ним интерес. Практически одновременно появляется здесь и ручной самострел, что также должно было привести к опытам создания более мощных стационарных образцов(23).

В последующем камнеметы упоминаются в 1184 и 1219 гг. ; известен также факт захвата передвижной метательной машины типа баллисты у половцев хана Кончака, весной 1185 г . Косвенным подтверждением распространения метательных машин и станковых арбалетов, способных метать ядра, служит появление сложной эшелонированной системы крепостных укреплений. В начале XIII века такая система валов и рвов, а также расположенных с внешней стороны строга и заплота, рядов надолбов и аналогичных препятствий создавалась с целью отодвинуть метательные машины за пределы эффективной дальности их действия.

В начале XIII века в Прибалтике с действием метательных машин столкнулись полочане, а за ними псковичи и новгородцы. Камнеметы и арбалеты применили против них закрепившиеся здесь немецкие крестоносцы. Вероятно это были наиболее распространенные тогда в Европе машины балансирно-рычажного типа, так называемые петереллы, так как камнеметы в летописях обычно называются «пороками» или «праками». т.е. пращами. По-видимому, аналогичные машины преобладали и на Руси. Кроме того, немецкий хронист Генрих Латвийский часто, говоря о русских защитниках Юрьева в 1224 г., упоминает баллисты и баллистариев, что дает основание говорить о применении ими не только ручных арбалетов.

В 1239 г., при попытке деблокировать осажденный монголами Чернигов, горожане помогали своим спасителям, меча в татар камни, которые были способны поднимать только четверо заряжающих. Машина аналогичной мощности действовала в Чернигове и за несколько лет до нашествия, при подходе к городу войск волынско-киевско-смоленской коалиции. Тем не менее можно с уверенностью сказать, что на большей части Руси широкого распространения метательные машины, как и арбалеты не получили и регулярно применялись только в юго- и северо-западных ее землях. В результате большинство городов, особенно на северо-востоке, продолжали прибывать в готовности лишь к пассивной обороне и оказались легкой добычей завоевателей, оснащенных мощной осадной техникой.

В то же время есть основания считать, что городское ополчение, а именно оно обычно составляло большую часть войска, было вооружено не хуже феодалов и их дружинников. На протяжении рассматриваемого периода процент конницы в составе городских ополчений все возрастал, и в начале XII века стали возможны полностью конные походы в степь, но даже те, кому в середине XII в. не хватало средств на покупку боевого коня, зачастую оказывались вооружены мечом. Из летописи известен случай, когда киевский «пешец» пытался мечом убить раненого князя (24). Владение мечом к тому времени уже давно перестало быть синонимом богатства и знатности и соответствовало статусу полноправного члена общины. Так, еще «Русская Правда» допускала, что «муж», нанесший другому оскорбление ударом меча плашмя, мог не иметь серебра заплатить штраф. Еще один чрезвычайно интересный пример на эту же тему приводит И.Я. Фроянов, ссылаясь на Устав князя Всеволода Мстиславича: «Если «робичичу», сыну свободного человека, прижитого от рабыни, даже из «мала живота…» полагалось взять коня и доспех, то можно смело утверждать, что в обществе, где существовали такие правила, оружие являлось неотъемлемым признаком статуса свободного, независимо от его социального ранга»(25). Добавим, что речь идет о броне – оружии дорогом, считавшемся обычно (по аналогии с Западной Европой) принадлежностью профессиональных воинов или феодалов. В такой богатой стране, каковой являлась домонгольская Русь в сравнении со странами Запада, свободный человек продолжал пользоваться своим естественным правом владения каким угодно оружием, а возможностей для реализации этого права было в то время достаточно.

Как видим, любой городской житель среднего достатка мог иметь боевого коня и полный комплект вооружения. Примеров тому можно привести множество. В подтверждение можно сослаться на данные археологических исследований. Конечно, в материалах раскопок доминируют наконечники стрел и копий, топоры, кистени и булавы, а предметы дорогого вооружения обычно встречаются в виде обломков , но надо иметь в виду, что раскопки дают картину в искаженном виде: дорогое оружие, наряду с драгоценностями считалось одним из ценнейших трофеев. Его собирали победители в первую очередь. Его искали сознательно или находили случайно и в последующем. Естественно, что находки клинков броней и шлемов сравнительно редки. Сохранилось же. Как правило то, что не представляло ценности для победителей и мародеров. Кольчуги же вообще в целом виде, кажется, чаще находят в воде, спрятанными или брошенными, похороненными вместе с владельцами под развалинами, чем на поле боя. Это означает, что типовой комплект вооружения воина городского ополчения начала XIII века в действительности был далеко не таким бедным, как это было принято считать еще относительно недавно. Непрерывные войны, в которых, наряду с династическими интересами сталкивались экономические интересы городских общин. Заставляли горожан вооружаться в той же степени, что и дружинников, и их оружие и доспехи могли уступать разве что в цене и качестве.

Подобный характер общественно-политической жизни не мог не отразиться на развитии оружейного ремесла. Спрос порождал предложение. А.Н. Кирпичников писал по этому поводу: «Показателем высокой степени вооруженности древнерусского общества служит характер военного ремесленного производства. В XII веке заметно углубляется специализация в изготовлении оружия. Возникают специализированные мастерские по производству мечей, луков, шлемов, кольчуг, щитов и прочего вооружения». «…Внедряется постепенная унификация и стандартизация оружия, появляются образцы «серийного» военного производства, которое становится массовым» . При этом «под напором массовой продукции все более стираются различия в изготовлении «аристократического» и «плебейского», парадного и народного оружия. Возросший спрос на дешевые изделия приводит к ограниченному производству уникальных образцов и расширению выпуска массовых изделий (26) . Кто же были покупатели? Ясно, что бОльшую их часть составляли не княжеские и боярские отроки (хотя и их число росло), не только-только появившийся слой служилых, условных держателей земли – дворян, а в первую очередь население растущих и богатеющих городов. «Специализация затронула и производство снаряжения кавалеристов. Седла, удила, шпоры стали массовой продукцией»(27), что несомненно указывает на количественный рост конницы.

Касаясь вопроса о заимствованиях в военном деле, в частности в вооружении, А.Н. Кирпичников отмечал: «Речь идет… о гораздо более сложном явлении, чем простое заимствование, задержка в развитии или самобытный путь; о процессе, который нельзя представить космополитическим, как невозможно уместить и в «национальных» рамках. Секрет состоял в том, что русское раннесредневековое военное дело в целом, а равно и боевая техника, вобравшие достижения народов Европы и Азии, не были только восточными или только западными или только местными. Русь была посредницей между Востоком и Западом, и киевским оружейникам был открыт большой выбор военных изделий из близких и далеких стран. И отбор наиболее приемлемых видов оружия происходил постоянно и активно. Трудность заключалась в том, что вооружение европейских и азиатских стран традиционно отличалось. Ясно, что создание военно-технического арсенала не сводилось к механическому накоплению импортных изделий. Нельзя понимать развитие русского оружия как непременное и постоянное скрещение и чередование одних только иноземных влияний. Привозное оружие постепенно перерабатывалось и приспосабливалось к местным условиям (например мечи). Наряду с заимствованиями чужого опыта создавались и использовались собственные образцы…»(28).

Особо приходится оговорить вопрос об импорте вооружения . А.Н. Кирпичников,противореча себе, отрицает импорт вооружения на Русь в XII – начале XIII вв. на том основании, что всеми исследователями в этот период отмечено начало массового, тиражированного производства типовых образцов вооружения . Само по себе это не может служить доказательством отсутствия импорта. Достаточно вспомнить обращение автора «Слова о полку Игореве» к волынским князьям. Отличительной чертой вооружения их войск названы «шеломы латинские», «сулицы ляцкие (т.е. польские Ю.С.) и щиты».

Что же представляли собой «латинские» т.е. западноевропейские шлемы в конце XII века ? Это, тип, чаще всего, глубокий и глухой, лишь с прорезями - щелями для глаз и отверстиями для дыхания. Таким образом, войско западно-русских князей выглядело совершенно по-европейски, поскольку, даже если исключить импорт, оставались такие каналы иностранного влияния как контакты с союзниками или военная добыча (трофеи). Одновременно тот же источник упоминает «мечи харалужные», т.е. булатные, ближневосточного происхождения, однако имел место и обратный процесс. Русский пластинчатый доспех был популярен на Готланде и в восточных регионах Польши (т.н. «броня мазовецка») и в более позднюю эпоху господства цельнокованых панцирей (29). Щит типа «повез», с долевым желобом посередине, по мнению А.Н. Кирпичникова, распространился по Западной Европе из Пскова (30).

Следует отметить, что «русский комплекс вооружения» никогда не представлял из себя единого целого на просторах огромной страны. В разных краях Руси существовали местные особенности, предпочтения, обусловленные в первую очередь вооружением противника. Из общего массива заметно выделялись западная и степная юго-восточная пограничные зоны. Где-то предпочитали нагайку, а где-то шпоры, саблю – мечу, арбалет – луку и т.п.

Киевская Русь и ее исторические преемники - русские земли и княжества были в то время огромной лабораторией, где совершенствовалось военное дело, видоизменяясь под воздействием воинственных соседей, но не теряя национальной основы. И оружейно-техническая сторона его, и тактическая впитывали в себя разнородные иностранные элементы и, перерабатывая, сочетали их, образуя уникальное явление, имя которому «русский лад», «русский обычай», позволявший успешно обороняться от Запада и Востока разным оружием и разными приемами.