Вечером у Стерса играли в карты. Среди собравшихся был Томас Гарвей, молодой человек, застрявший в Лиссе из-за тяжёлой болезни. Во время игры Гарвей услышал женский голос, отчётливо произнёсший: «Бегущая по волнам». Причём остальные игроки ничего не услышали.

Днём раньше из окна харчевни Гарвей наблюдал, как с парохода сошла девушка, державшаяся так, будто была одарена тайной подчинять себе обстоятельства и людей. Наутро Томас отправился выяснять, где остановилась поразившая его незнакомка, и узнал, что зовут её Биче Сениэль.

Ему почему-то виделась связь между незнакомкой и вчерашним происшествием за картами. Эта догадка окрепла, когда в порту он увидел судно с лёгкими обводами и на борту его надпись: «Бегущая по волнам».

Капитан Гёз, неприветливый и резкий человек, отказался взять Гарвея пассажиром без разрешения владельца - некоего Брауна.

С запиской Брауна капитан принял Гарвея почти что любезно, познакомил со своими помощниками Синкрайтом и Бутлером, которые произвели неплохое впечатление, в отличие от остальной команды, похожей больше на сброд, чем на моряков.

Во время плавания Томас узнал, что судно построено Нэдом Сениэлем. Портрет его дочери Биче Сениэль Гарвей уже видел на столе в каюте капитана. Гёз купил корабль, когда Нэд разорился.

В Дагоне на борт поднялись три женщины. Гарвею не хотелось принимать участие в начавшемся у капитана веселье, и он остался у себя. Через некоторое время, услышав крики одной из женщин и угрозы пьяного капитана, Гарвей вмешался и, защищаясь, свалил капитана ударом в челюсть.

В бешенстве Гёз приказал посадить его в шлюпку и пустить её в открытое море. Когда шлюпку уже относило от борта, закутанная с ног до головы женщина ловко перескочила к Гарвею. Под градом насмешек они отчалили от корабля.

Когда незнакомка заговорила, Гарвей понял, что именно этот голос он услышал на вечеринке у Стерса. Девушка назвалась Фрези Грант и велела Гарвею держать курс на юг. Там его подберёт судно, идущее в Гель-Гью. Взяв с него слово никому о ней не рассказывать, в том числе и Биче Сениэль, Фрези Грант сошла на воду и унеслась вдаль по волнам. К полудню Гарвею действительно встретился «Нырок», идущий в Гель-Гью. Здесь, на судне, Гарвей снова услышал о Фрези Грант. Однажды при совершенно спокойном море поднявшаяся волна опустила фрегат её отца вблизи необычайной красоты острова, причалить к которому не было возможности. Фрези, однако, настаивала, и тогда молодой лейтенант вскользь заметил, что девушка так тонка и легка, что смогла бы добежать по воде. В ответ она спрыгнула на воду и легко побежала по волнам. Тут опустился туман, а когда он рассеялся, не видно было ни острова, ни девушки. Говорят, она стала являться потерпевшим кораблекрушение.

Гарвей слушал легенду с особым вниманием, но это заметила только Дэзи, племянница Проктора. Наконец «Нырок» подошёл к Гель-Гью. Город был во власти карнавала. Гарвей пошёл вместе с пёстрой толпой и оказался около мраморной фигуры, на постаменте которой была надпись: «Бегущая по волнам».

Город, оказывается, был основан Вильямсом Гобсом, потерпевшим крушение сто лет назад в окрестных водах. А спасла его Фрези Грант, прибежавшая по волнам и назвавшая курс, выведший Гобса к пустынному тогда берегу, где он и обосновался.

Тут Гарвея окликнула какая-то женщина и сообщила, что в театре его ждёт особа в жёлтом платье с коричневой бахромой. Не сомневаясь, что это Биче Сениэль, Гарвей поспешил в театр. Но женщиной, одетой, как было сказано, оказалась Дэзи. Она была разочарована тем, что Гарвей назвал её именем Биче, и быстро ушла. Через минуту Гарвей увидел Биче Сениэль. Она привезла деньги и теперь искала встречи с Гёзом, чтобы выкупить судно. Гарвею удалось узнать, в какой гостинице остановился Гёз. Наутро он отправился туда вместе с Бутлером. Они поднялись к капитану. Гёз лежал с простреленной головой.

Сбежался народ. Вдруг привели Биче Сениэль. Оказалось, что накануне капитан был сильно пьян. Утром к нему пришла барышня, а потом прогремел выстрел. Девушку задержали на лестнице. Но тут заговорил Бутлер и признался, что это он убил Гёза.

У него был свой счёт с мошенником. Оказывается, «Бегущая по волнам» везла груз опия, и Бутлеру причиталась значительная часть дохода, но капитан обманул его.

Гёза он в номере не застал, а когда тот появился с дамой, Бутлер спрятался в шкаф. Но свидание окончилось безобразной сценой, и, чтобы избавиться от Гёза, девушка выпрыгнула из окна на лестничную площадку, где её потом и задержали. Когда Бутлер выбрался из шкафа, капитан накинулся на него, и Бутлеру не оставалось ничего другого, как убить его.

Узнав правду о корабле, Биче распорядилась продать осквернённое судно с аукциона. Перед расставанием Гарвей рассказал Биче о своей встрече с Фрези Грант. Биче вдруг стала настаивать, что рассказ его - легенда. Гарвей же подумал, что Дэзи отнеслась бы к его рассказу с полным доверием, и с сожалением вспомнил, что Дэзи помолвлена.

Прошло какое-то время. Однажды в Леге Гарвей повстречал Дэзи. Она рассталась с женихом, и в рассказе её об этом не чувствовалось сожаления. Вскоре Гарвей и Дэзи поженились. Их дом на берегу моря посетил доктор Филатр.

Он рассказал о судьбе судна «Бегущая по волнам», обветшавший корпус которого он обнаружил возле пустынного острова. Как и при каких обстоятельствах экипаж покинул судно, так и оставалось загадкой.

Видел Филатр и Биче Сениэль. Она была уже замужем и передала для Гарвея коротенькое письмо с пожеланием счастья.

Дэзи, по её словам, ожидала, что в письме будет признано право Гарвея видеть то, что он хочет. Дэзи Гарвей говорит от лица всех: «Томас Гарвей, вы правы. Все было так, как вы рассказали. Фрези Грант! Ты существуешь! Отзовись!»

«Добрый вечер, друзья! - услышали мы с моря. - Я тороплюсь, я бегу...»

Александр Грин (Гриневский) – один из наиболее самобытных писателей первой половины ХХ века. Его романтические произведения, действие которых происходит в условно-метафорическом мире авторской фантазии, – уникальные явления в русской литературе. У них нет как таковых предшественников и последователей, их тяжело отнести к определенному литературному направлению, их нельзя однозначно назвать реалистическими или фантастическими.

Советская критика остро невзлюбила фантазера-Грина. В идеалогизированной литературе его произведения были несвоевременными. Грина называли «третьестепенными писателем», обвиняли в космополитизме и реакционерстве, бегстве от реальности и нелюбви к родине. Вместо того чтобы изображать советскую действительность, Грин восхищался чуждым буржуазным миром.

Оскорбленная родина жестоко карала за подобное невнимание. С 30-го года произведения прозаика не переиздают, на новые творения наложен лимит – не более одной книги в год. Союз советских писателей отказывает во всякой материальной поддержке и высылает умирающему в Старом Крыму Грину 250 рублей… на похороны. Несмотря на жесточайшую травлю, писатель не изменил своей жизненной позиции и философским убеждениям. «Эпоха мчится мимо меня, – грустно отмечал Грин в 20-е, – Я не нужен ей – такой, какой я есть. А другим я быть не могу. И не хочу».

Назло суровой действительности он продолжал писать. Без малого за 30 лет Александр Грин создал около 400 произведений: рассказы, повести и 6 романов (один из них незавершенный). Культовыми произведениями, с которыми связывают имя Грина во всем мире, являются повесть-феерия «Алые паруса» и роман «Бегущая по волнам».

Над романом «Бегущая по волнам» Александр Грин работает полтора года. Большая часть написана в горячо любимой Феодосии, куда в 20-е годы чета Гринов переезжает из шумного Ленинграда. На этот момент прозаика недолюбливают, критикуют, но ожесточенная травля еще не начата. Так что спустя два года после написания, в 1928-м, «Бегущую по волнам» все же удается опубликовать при помощи издательства «Земля и фабрика».

Сегодня роман продолжает вызывать горячий интерес читателей, исследователей и издателей. Он вдохновил деятелей культуры на создание новых произведений, в частности, одноименных экранизаций в 1967 и 2007 годах, театральных постановок и телевизионного спектакля «Человек из страны Грин».

Вспомним, как же все происходило в «Бегущей по волнам».

Формирование мечты: Биче Саниэль

Томас Гарвей очутился в приморском городе Лиссе совершенно случайно. Тяжело заболев во время путешествия, в бессознательном состоянии он был доставлен в местную больницу, где его выхаживал доктор Филатр. Когда опасность миновала, Гарвей стал мало-помалу приходить в себя и коротать дни увлекательными беседами с доктором и прогулками по живописным окрестностям Лиссы. Это чудное место так ему понравилось, что Гарвей решил задержаться здесь подольше, снял квартиру с огромным окном во всю стену, из которого открывался фантастический вид на море, и продолжил свои южные каникулы.

Однажды наш герой решил пообедать в харчевне недалеко от причала, к которому как раз пришвартовался пароход. Наблюдая за пассажирами рейса из праздного любопытства, Гарвей обратил внимание на девушку, которая выделялась из толпы. Среди всеобщего нетерпения, сутолоки, суматохи она сохраняла поразительное самообладание. Плавно спустившись по трапу, девушка грациозно присела на свои чемоданы и принялась спокойно беседовать с обступившими ее носильщиками и представителями местных гостиниц. Девушка была одета довольно скромно (простая шляпа из батиста, синяя шелковая юбка, матросская блуза), но ее манера держать себя приравнивала незнакомку к богатой даме.

Позже Гарвей выяснит, что особу с причала зовут Биче Саниэль, но так и не решится познакомиться с ней. Романтический образ Биче, сидящей на своих чемоданах, постоянно посещает Томаса. Когда Гарвей играл в карты с приятелями, произошло нечто необычное. На несколько мгновений он словно выпал из реальности, до него донесся приятный женский голос, который произнес всего два слова «Бегущая по волнам».

Что это было – слуховая галлюцинация или мистическое предзнаменование – понять было тяжело. Озадачивало, что никто из собравшихся женского голоса не слышал.

В ту ночь Гарвей решил прогуляться. Ноги сами привели его на причал. Бродя между пришвартованными судами, он внезапно замер, как вкопанный, – на корме одного из кораблей отливала позолотой табличка «Бегущая по волнам».

Знакомство с мечтой: Фрези Грант

Во что бы то ни стало Гарвей решает попасть на корабль, что носит название «Бегущая по волнам». Недавний слуховой мираж, спонтанная прогулка, таинственное судно – все это не может быть просто совпадением.

Руководит «Бегущей» малоприятный субъект – капитан Гез. У Гарвея сразу же устанавливаются с ним натянутые отношения, однако при посредничестве доктора Филатра и владельца корабля Брауна Томасу удается попасть на судно в качестве путешественника. Он выкладывает немалую сумму и поселяется в одной из кают «Бегущей».

В первые дни плавания Гарвей ближе знакомится с экипажем, выделяя среди полукриминального сброда матросни двух моряков – Бутлера и Синкрайта. А во время визита в каюту Геза молодой человек обнаруживает у него на столе портрет красивой девушки. Он тотчас узнает в ней Биче Саниэль. Ненавязчиво пытаясь выяснить побольше о Биче, он узнает, что когда-то «Бегущая» принадлежала ее отцу Нэду Саниэлю, который разорился и был вынужден продать корабль. События начинают приобретать все более мистический характер, но от этого не становятся яснее.

В один из дней на борт корабля поднимаются специально приглашенные барышни. Команда во главе с Гезом устраивает адское веселье, в котором Гарвей отказывается принимать участие. К ночи между одной из девушек и Гезом завязывается хмельная драка. Гарвей по-джентельменски вступается за даму, и наживает себе злейшего врага в лице капитана. Той же ночью его ссаживают в шлюпку посреди моря. В последнюю секунду в его крохотное суденышко прыгает какая-то незнакомка. Никто не представляет, откуда взялась эта отчаянная девушка.

Нежданная попутчица Гарвея оказывается настоящей красавицей. Она совсем не по-дорожному одета в светлое кружевное платье, на ее маленьких ножках поблескивают золотистые туфельки и она совершенно не похожа на тех девиц с корабля. Девушка нисколько не робеет.

Она представляется именем Фрези Грант, и Гарвей тут же узнает тот голос, что шептал ему в ночи «Бегущая по волнам». Фрези дает наставления Томасу, не останавливаясь, грести на юг. Утром он встретит корабль, что держит путь в Гель-Гью.

После этого девушка шагает за борт шлюпки и бежит по волнам, едва касаясь золотыми каблучками их поверхности. Ошарашенный Гарвей в полубессознательном состоянии принимается грести и звать Фрези Грант.

Исполнение мечты: Дэзи

На рассвете измученного Гарвея в самом деле подобрал корабль под названием «Нырок». Экипаж судна был малочисленным – хозяин, он же шкипер, Проктор, его помощник Тоббоган, еще пять человек матросов, а также племянница Проктора и невеста Тоббогана Дэзи. Именно она и заметила дрейфующую на волнах шлюпку. У Гарвея устанавливаются отношения теплой дружеской симпатии со смешливой, любознательной, непосредственной Дэзи.

Наконец, «Нырок» приплывает в город Гель-Гью. Сто лет назад он был основан Вильямом Гоббсом, который чудом спасся после крушения только благодаря помощи Фрези Грант. Согласно легенде, фрегат отца Фрези был вынесен шальной волной к очень красивому, но неприступному острову. На борту пошутили, что хрупкая Фрези вполне могла бы добежать до берега по волнам. Тогда она смело прыгнула за борт. Все вокруг заволок туман, а когда он рассеялся, то не было ни Фрези, ни чудо-острова. С тех пор девушка приходит к морякам, потерпевшим крушение, и указывает спасительный путь. Ее зовут Фрези Грант, а называют Бегущей по волнам.

В это время в Гель-Гью приплывает капитан Гез со своей командой и Биче Саниэль, которая, оказывается, все время следовала за Гезом по пятам, мечтая выкупить судно отца. В последующие несколько дней тихий приморский городок становится ареной для драматических событий. В гостиничном номере находят убитого Геза. Сперва подозрение падает на Биче Саниэль, но вскоре выясняется, что убийца Бутлер. Оказывается, команда Геза занималась контрабандой опиума. Капитан обманом завладел большей частью выручки от проданного груза. Перепалка между напарниками привела к трагической кончине Геза.

Когда главный злодей заплатил по счетам, у Гарвея, наконец, появляется возможность познакомиться поближе с Биче Саниэль. Он рассказывает ей о звавшем его голосе, встрече с Фрези Грант и чудесном спасении. Однако не находит отклика – Биче просто-напросто не верит Томасу, и он начинает разочаровываться в своем идеале.

Вскоре Гарвей вновь встречает Дэзи с «Нырока». А вот ей слова молодого человека не кажутся сумасшедшими, она верит во Фрези Грант и легенду Гель-Гью. Вот она – его избранница! Только сейчас Гарвей разгадал, куда вели подсказки Бегущей. Они вели к Дэзи.

Гринландия – миф о мире

Действие романа «Бегущая по волнам», как и многих других произведений Грина, происходит в вымышленной стране Гринландии. Так этот дивный мир позднее окрестили критики.

Гринландия – это полуостров, омываемый морскими водами, со множеством портовых городов, солнечных курортов и тихих приморских деревушек. В «Бегущей» упоминаются два Гринладнских города – Лисс и Гель-Гью.

Мир, где воплощаются мечты
Все в Гринландии проникнуто духом поэтики и романтизма: здесь буйствует красками природа, здесь живут люди авантюрных профессий, названные необычными, экзотичными именами. Здесь хочется в верить в чудеса. И они происходят!

Гринландия – это индивидуально-авторский миф о мире. Именно такой Грину представлялась действительность. Противники твердили, что в своих фантазиях писатель удаляется от реальности. А сторонники знали, что таким образом он приближается к МЕЧТЕ.

Роман Александра Грина «Бегущая по волнам»: краткое содержание

Агашина Диана

Отзыв на роман А.С.Грина "Бегущая по волнам" соответствует структуре жанра, не является простым пересказом текста, присутствуют элементы анализа произведения.

Скачать:

Предварительный просмотр:

III городские литературные чтения

«Россия как судьба…»

Секция «В мире детской литературы. «Открывая книгу – открываем мир». Книги-юбиляры в 2016 году.

ОТЗЫВ

на книгу А.С.Грина «Бегущая по волнам»

выполнила : ученица 6 «Б» класса

МБОУ «Школа №178» г.о.Самара

Агашина Диана

руководитель : учитель русского

Языка и литературы Гагарина О.В.

Самара, 2016

Имя Александра Степановича Грина, я думаю, у многих ассоциируется с повестью «Алые паруса». Мне эта книга тоже очень понравилась. Такая нежная и «легкая» Ассоль, совсем не похожая на всех людей, которые её окружали. А красавец Грей, я думаю, является мечтой многих девушек. Он такой смелый, ответственный, мужественный и способен на поступки, которые непонятны обычным людям, но от которых сразу приходишь в восторг.

Узнав, что в моей библиотеке есть еще одна книга этого автора, я заинтересовалась ею. Это роман «Бегущая по волнам». Само название уже говорит о каком-то волшебстве. К тому же, я как-то слышала такое выражение в песне. В общем, я взялась прочесть этот роман.

Не скрою, что книга мне поначалу показалась немного скучной. Но чем дальше я читала, тем интереснее мне было, что произойдет дальше. А когда роман подошел к концу, я немного расстроилась, что больше не смогу находится в такой чудесной атмосфере.

В этом произведении подняты такие важные и всегда актуальные вопросы, как любовь и самоотречение, правда и ложь, страх и его преодоление, стойкость духа и неумение подняться над житейской суетой.

События в романе происходят то в Лиссе, то в море на корабле «Бегущая по волнам», то на судне «Нырок», то в городе Гель-Гью, то в Леге. Но в любом случае, все действия разворачиваются в глубокой связи с морем.

Главным героем произведения является Томас Гарвей, который ищет своё Несбывшееся. Он случайно видит в морском порту прекрасную девушку. Позже он узнает, что ее имя Биче Сениэль. Гарвей во что бы то ни стало хочет найти её, и отправляется в путешествие по морю с не очень-то приветливым капитаном корабля с говорящим названием «Бегущая по волнам».

Эта фраза является центром повествования. Каждый раз мы слышим или видим её всё в новом и новом обличии. Это то корабль, то некая девушка из легенды, то статуя в портовом городе.

Еще одной особенностью романа является то, что читатель вместе с героем произведения невольно возвращается к тому, о чем, казалось бы, уже не будет возможности узнать. В реальной жизни мы редко узнаем, что стало с человеком, который когда-то был нам близок. Но в книге Гарвей узнает о гибели корабля «Бегущая по волнам», о дальнейшей судьбе Биче Сениэль, о Дези, с которой расстался не так, как хотел бы.

Если говорить о сюжете, то он разворачивается вокруг путешествия по морю Томаса Гарвея, которому доктор Филатр прописал смену обстановки после болезни.

Гарвей, как в любом приключенческом романе, проходит через многие испытания, прежде чем встречается со своей будущей женой. И только из последних глав романа мы узнаем, что Гарвей понял, что всегда искал Дези. Именно воспоминание о ней всегда согревало его душу. Я очень рада, что всё так хорошо закончилось. Дези и Гарвей женаты, живут в доме своей мечты, могут принимать друзей и открыто говорить то, что думают, не скрывая правды.

Еще одной особенностью произведения является то, что мы почти всё время слышим, что думает главный герой, какие чувства он испытывает. Этот момент, я думаю, очень отличает книгу от любого кинофильма. Где не всегда понятно, как себя чувствует герой на самом деле.

«Я вздрогнул – так стукнула в виски кровь. Вздох не одного изумления –большего, сложнейшего чувства – задерживал во мне биение громко затем заговорившего сердца. Два раза я перевел дыхание, прежде чем смог еще раз прочесть и понять эти удивительные слова, бросившиеся в мой мозг, как залп стрел». Здесь описан момент, когда Гарвей случайно увидел название корабля, которое совсем недавно вдруг очень явственно всплывало в его мозгу.

«Пока происходили эти объяснения, я был так оглушен, сбит и противоречив в мыслях, что, хотя избегал подолгу смотреть на Биче, все еще раз спросил ее взглядом. Незаметно для других, и тотчас же ее взгляд мне точно сказал: «Нет». Здесь говорится о чувствах, которые испытывал Гарвей, когда находился в комнате гостиницы, где обнаружил труп Геза.

Некоторая двойственность прослеживается и в том, что Биче и Дези на карнавале одеты в одинаковые платья. Их путает Гарвей.

Эта двойственность не просто символична, она напоминает сложность характера почти любого реального человека. Ведь иногда мы так спешим поверить в нечто волшебное, а иногда не замечаем красоту окружающих нас вещей, смотря на мир безразлично. Так и Биче не может поверить в существование Фрези Грант, а Гарвей не хочет отказаться от своих принципов, исказить правду в угоду даже любимой им женщины.

Интересно еще и то, что Фрези Грант – самая нереальная женщина, но говорит как обычные люди. А вот Биче видится Гарвею чем-то нереальным, она как бы плывет над этой грязной обстановкой, в которой оказалась случайно. Да и говоря или думая о Дези, Гарвей всегда вспоминает то ощущение, которое остается от соприкосновения с чем-то необычным.

Двойственны почти все персонажи книги. Даже капитан Гез показал очень противоречивым человеком. Он то играет в карты, напившись изрядно, то вполне прилично играет на скрипке, то практически выбрасывает в открытое море Гарвея, то говорит Биче о своей любви к ней.

Но все же страсть к наживе, к легким и нечестным деньгам губит Геза и его помощника Бутлера, который убивает своего капитана.

Язык романа тоже достоин похвал. Грин очень часто прибегает к сравнениям. Например: «Среди мужчин было два старика. Первый, напоминающий разжиревшего, оскаленного бульдога, широко расставив локти, курил, ворочая ртом огромную сигару; другой смеялся…»; «Он ринулся за мной, как собака»; «Она нравилась мне, как теплый ветер в лицо; «Я был затерян, как камень, упавший в воду».; «Как мрамор в луче, сверкала ее рука».

В романе встречаются и метафоры. Например: «я оглушил себя такой порцией виски, какую сам счел бы в иное время чудовищной, и зарылся в постель…»; «хор мыслей пролетел и утих»; «вдали над нами тронулась светлая лавина востока, устремив яркие копья наступающего огня, скрытого облаками».

Встречаются и эпитеты: «дикая ночь», «внезапная красота», «в своей жадной надежде», «нарядный черный автомобиль среди того пестрого и оглушительного движения».

Особую роль играют детали портрета героев. Они дают очень точную характеристику своему обладателю.

«Я остановил женщину. Толстая крикливая особа лет сорока с повязанной платком головой и щеткой в руках, узнав, что мы справляемся, дома ли Гез, бешено показала на противоположную дверь в дальнем конце. «Дома ли он – не хочу и не хочу знать!- объявила она, быстро заталкивая пальцами пол платок выбившиеся грязные волосы и приходя в возбуждение». Вызывает некоторое отвращение и портрет Геза: «его профиль шел от корней волос откинутым, нервным лбом – почти отвесной линией длинного носа, тоскливой верхней и упрямо выдающейся нижней губой - к тяжелому, круто завернутому подбородку. Линия обрюзгшей щеки, подпирая глаз, внизу была соединена с мрачным усом».

В романе много диалогов, это придает повествованию некую реалистичность, даже когда Гарвей разговаривает с Фрези Грант.

Еще одной особенностью романа является то, что даже незначительные, на первый взгляд, люди способны на великие поступки. Как, например, Кук, который показался мне сначала сплетником и занудой. Но впоследствии мы узнаем, что он погиб («был застрелен при нападении на дом Граса Парана»). Смерть за статую … На это способен далеко не каждый человек.

После прочтения книги мне захотелось узнать, что думает об этом романе критик, как он понял суть произведения.

«За свою жизнь Грин много видел горя и раздавленных жизнью людей. Еще больше он видел изуродованных душ, всеобщую болезнь бездуховности, следствием которой были разные пороки и изъяны: индивидуализм, невосприимчивость к прекрасному, эгоизм, взаимопонимание. Грин хотел видеть людей другими, лучше, ему рисовался идеал гармоничного человека, свободной личности с богатой духовной жизнью, с развитым чувством прекрасного, с уважением к внутреннему миру других».

Этот роман критик В.Харчев называет «самым причудливым и таинственным, загадочным и волшебным».

Я бы посоветовала прочесть «Бегущую по волнам» А.С.Грина всем девочкам. Мальчики тоже найдут в нем много интересных моментов, но, я думаю, что им далеко до понимания книги, ведь она учит не только мужеству, но и умению и желанию видеть прекрасное там, где другие его не замечают. А для современных мальчиков пожертвовать чем-то ради девочек трудно. Поэтому трудно почувствовать внутреннюю красоту человека, девочки. А вот Гарвей даже нисколько не пожалел о том, что так много денег отдал Гезу за то, чтобы тот довез его на своем корабле. И еще Гаврею не было жалко денег, на которые он купил и построил (с помощью Товаля) дом мечты для Дези.

Меня эта книга заставила задуматься над вопросами очень сложными, взрослыми. Почему так нелегко держать свой курс и не подчиняться мнению большинства? Как сделать свою жизнь интереснее и замечать красоту и чудеса рядом с собой? Как научиться снова доверять людям, которые тебя предали однажды? Почему реальная жизнь иногда похожа на карнавал суеты, а богатая внутренняя жизнь человека может остаться незамеченной?

Прочтите роман «Бегущая по волнам», и вы найдете в нем что-то свое, чего вы еще не поняли или над чем у вас еще не было времени подумать. Приятного вам прочтения, дорогие люди!

Это Дезирада…

О Дезирада, как мало мы обрадовались тебе, когда из моря выросли твои склоны, поросшие манцениловыми лесами.

Мне рассказали, что я очутился в Лиссе благодаря одному из тех резких заболеваний, какие наступают внезапно. Это произошло в пути. Я был снят с поезда при беспамятстве, высокой температуре и помещен в госпиталь.

Когда опасность прошла, доктор Филатр, дружески развлекавший меня все последнее время перед тем, как я покинул палату, – позаботился приискать мне квартиру и даже нашел женщину для услуг. Я был очень признателен ему, тем более, что окна этой квартиры выходили на море.

Однажды Филатр сказал:

– Дорогой Гарвей, мне кажется, что я невольно удерживаю вас в нашем городе. Вы могли бы уехать, когда поправитесь, без всякого стеснения из-за того, что я нанял для вас квартиру. Все же, перед тем как путешествовать дальше, вам необходим некоторый уют, – остановка внутри себя.

Он явно намекал, и я вспомнил мои разговоры с ним о власти Несбывшегося . Эта власть несколько ослабела благодаря острой болезни, но я все еще слышал иногда, в душе, ее стальное движение, не обещающее исчезнуть.

Переезжая из города в город, из страны в страну, я повиновался силе более повелительной, чем страсть или мания.

Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты?

Между тем время проходит, и мы плывем мимо высоких, туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня.

На эту тему я много раз говорил с Филатром. Но этот симпатичный человек не был еще тронут прощальной рукой Несбывшегося, а потому мои объяснения не волновали его. Он спрашивал меня обо всем этом и слушал довольно спокойно, но с глубоким вниманием, признавая мою тревогу и пытаясь ее усвоить.

Я почти оправился, но испытывал реакцию, вызванную перерывом в движении, и нашел совет Филатра полезным; поэтому, по выходе из госпиталя, я поселился в квартире правого углового дома улицы Амилего, одной из красивейших улиц Лисса. Дом стоял в нижнем конце улицы, близ гавани, за доком, – место корабельного хлама и тишины, нарушаемой, не слишком назойливо, смягченным, по расстоянию, зыком портового дня.

Я занял две большие комнаты: одна – с огромным окном на море; вторая была раза в два более первой. В третьей, куда вела вниз лестница, – помещалась прислуга. Старинная, чопорная и чистая мебель, старый дом и прихотливое устройство квартиры соответствовали относительной тишине этой части города. Из комнат, расположенных под углом к востоку и югу, весь день не уходили солнечные лучи, отчего этот ветхозаветный покой был полон светлого примирения давно прошедших лет с неиссякаемым, вечно новым солнечным пульсом.

Я видел хозяина всего один раз, когда платил деньги. То был грузный человек с лицом кавалериста и тихими, вытолкнутыми на собеседника голубыми глазами. Зайдя получить плату, он не проявил ни любопытства, ни оживления, как если бы видел меня каждый день.

Прислуга, женщина лет тридцати пяти, медлительная и настороженная, носила мне из ресторана обеды и ужины, прибирала комнаты и уходила к себе, зная уже, что я не потребую ничего особенного и не пущусь в разговоры, затеваемые большей частью лишь для того, чтобы, болтая и ковыряя в зубах, отдаваться рассеянному течению мыслей.

Итак, я начал там жить; и прожил я всего – двадцать шесть дней; несколько раз приходил доктор Филатр.

Глава II

Чем больше я говорил с ним о жизни, сплине, путешествиях и впечатлениях, тем более уяснял сущность и тип своего Несбывшегося. Не скрою, что оно было громадно и – может быть – потому так неотвязно. Его стройность, его почти архитектурная острота выросли из оттенков параллелизма. Я называю так двойную игру, которую мы ведем с явлениями обихода и чувств. С одной стороны, они естественно терпимы в силу необходимости: терпимы условно, как ассигнация, за которую следует получить золотом, но с ними нет соглашения, так как мы видим и чувствуем их возможное преображение. Картины, музыка, книги давно утвердили эту особость, и хотя пример стар, я беру его за неимением лучшего. В его морщинах скрыта вся тоска мира. Такова нервность идеалиста, которого отчаяние часто заставляет опускаться ниже, чем он стоял, – единственно из страсти к эмоциям.

Среди уродливых отражений жизненного закона и его тяжбы с духом моим я искал, сам долго не подозревая того, – внезапное отчетливое создание: рисунок или венок событий, естественно свитых и столь же неуязвимых подозрительному взгляду духовной ревности, как четыре наиболее глубоко поразившие нас строчки любимого стихотворения. Таких строчек всегда – только четыре.

Разумеется, я узнавал свои желания постепенно и часто не замечал их, тем упустив время вырвать корни этих опасных растений. Они разрослись и скрыли меня под своей тенистой листвой. Случалось неоднократно, что мои встречи, мои положения звучали как обманчивое начало мелодии, которую так свойственно человеку желать выслушать прежде, чем он закроет глаза. Города, страны время от времени приближали к моим зрачкам уже начинающий восхищать свет едва намеченного огнями, странного, далекого транспаранта, – но все это развивалось в ничто; рвалось, подобно гнилой пряже, натянутой стремительным челноком. Несбывшееся, которому я протянул руки, могло восстать только само, иначе я не узнал бы его и, действуя по примерному образцу, рисковал наверняка создать бездушные декорации. В другом роде, но совершенно точно, можно видеть это на искусственных парках, по сравнению со случайными лесными видениями, как бы бережно вынутыми солнцем из драгоценного ящика.

АЛЕКСАНДР ГРИН

БЕГУЩАЯ ПО ВОЛНАМ

Аннотация

Судьба таинственной незнакомки взволновала искателя приключений Гарвея, героя романа Александра Грина «Бегущая по волнам». Это стало началом захватывающих и невероятных событий – с погонями и опасностями, интригами и тайнами, риском и мимолетной любовью.

Глава I

Это Дезирада…
О Дезирада, как мало мы обрадовались тебе, когда из моря выросли твои склоны, поросшие манцениловыми лесами.
Л.Шадурн

Мне рассказали, что я очутился в Лиссе благодаря одному из тех резких заболеваний, какие наступают внезапно. Это произошло в пути. Я был снят с поезда при беспамятстве, высокой температуре и помещен в госпиталь.
Когда опасность прошла, доктор Филатр, дружески развлекавший меня все последнее время перед тем, как я покинул палату, – позаботился приискать мне квартиру и даже нашел женщину для услуг. Я был очень признателен ему, тем более, что окна этой квартиры выходили на море.
Однажды Филатр сказал:
– Дорогой Гарвей, мне кажется, что я невольно удерживаю вас в нашем городе. Вы могли бы уехать, когда поправитесь, без всякого стеснения изза того, что я нанял для вас квартиру. Все же, перед тем как путешествовать дальше, вам необходим некоторый уют, – остановка внутри себя.
Он явно намекал, и я вспомнил мои разговоры с ним о власти Несбывшегося. Эта власть несколько ослабела благодаря острой болезни, но я все еще слышал иногда, в душе, ее стальное движение, не обещающее исчезнуть.
Переезжая из города в город, из страны в страну, я повиновался силе более повелительной, чем страсть или мания.
Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты?
Между тем время проходит, и мы плывем мимо высоких, туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня.
На эту тему я много раз говорил с Филатром. Но этот симпатичный человек не был еще тронут прощальной рукой Несбывшегося, а потому мои объяснения не волновали его. Он спрашивал меня обо всем этом и слушал довольно спокойно, но с глубоким вниманием, признавая мою тревогу и пытаясь ее усвоить.
Я почти оправился, но испытывал реакцию, вызванную перерывом в движении, и нашел совет Филатра полезным; поэтому, по выходе из госпиталя, я поселился в квартире правого углового дома улицы Амилего, одной из красивейших улиц Лисса. Дом стоял в нижнем конце улицы, близ гавани, за доком, – место корабельного хлама и тишины, нарушаемой, не слишком назойливо, смягченным, по расстоянию, зыком портового дня.
Я занял две большие комнаты: одна – с огромным окном на море; вторая была раза в два более первой. В третьей, куда вела вниз лестница, – помещалась прислуга. Старинная, чопорная и чистая мебель, старый дом и прихотливое устройство квартиры соответствовали относительной тишине этой части города. Из комнат, расположенных под углом к востоку и югу, весь день не уходили солнечные лучи, отчего этот ветхозаветный покой был полон светлого примирения давно прошедших лет с неиссякаемым, вечно новым солнечным пульсом.
Я видел хозяина всего один раз, когда платил деньги. То был грузный человек с лицом кавалериста и тихими, вытолкнутыми на собеседника голубыми глазами. Зайдя получить плату, он не проявил ни любопытства, ни оживления, как если бы видел меня каждый день.
Прислуга, женщина лет тридцати пяти, медлительная и настороженная, носила мне из ресторана обеды и ужины, прибирала комнаты и уходила к себе, зная уже, что я не потребую ничего особенного и не пущусь в разговоры, затеваемые большей частью лишь для того, чтобы, болтая и ковыряя в зубах, отдаваться рассеянному течению мыслей.
Итак, я начал там жить; и прожил я всего – двадцать шесть дней; несколько раз приходил доктор Филатр.

Чем больше я говорил с ним о жизни, сплине, путешествиях и впечатлениях, тем более уяснял сущность и тип своего Несбывшегося. Не скрою, что оно было громадно и – может быть – потому так неотвязно. Его стройность, его почти архитектурная острота выросли из оттенков параллелизма. Я называю так двойную игру, которую мы ведем с явлениями обихода и чувств. С одной стороны, они естественно терпимы в силу необходимости: терпимы условно, как ассигнация, за которую следует получить золотом, но с ними нет соглашения, так как мы видим и чувствуем их возможное преображение. Картины, музыка, книги давно утвердили эту особость, и хотя пример стар, я беру его за неимением лучшего. В его морщинах скрыта вся тоска мира. Такова нервность идеалиста, которого отчаяние часто заставляет опускаться ниже, чем он стоял, – единственно из страсти к эмоциям.
Среди уродливых отражений жизненного закона и его тяжбы с духом моим я искал, сам долго не подозревая того, – внезапное отчетливое создание: рисунок или венок событий, естественно свитых и столь же неуязвимых подозрительному взгляду духовной ревности, как четыре наиболее глубоко поразившие нас строчки любимого стихотворения. Таких строчек всегда – только четыре.
Разумеется, я узнавал свои желания постепенно и часто не замечал их, тем упустив время вырвать корни этих опасных растений. Они разрослись и скрыли меня под своей тенистой листвой. Случалось неоднократно, что мои встречи, мои положения звучали как обманчивое начало мелодии, которую так свойственно человеку желать выслушать прежде, чем он закроет глаза. Города, страны время от времени приближали к моим зрачкам уже начинающий восхищать свет едва намеченного огнями, странного, далекого транспаранта, – но все это развивалось в ничто; рвалось, подобно гнилой пряже, натянутой стремительным челноком. Несбывшееся, которому я протянул руки, могло восстать только само, иначе я не узнал бы его и, действуя по примерному образцу, рисковал наверняка создать бездушные декорации. В другом роде, но совершенно точно, можно видеть это на искусственных парках, по сравнению со случайными лесными видениями, как бы бережно вынутыми солнцем из драгоценного ящика.
Таким образом я понял свое Несбывшееся и покорился ему.
Обо всем этом и еще много о чем – на тему о человеческих желаниях вообще – протекали мои беседы с Филатром, если он затрагивал этот вопрос.
Как я заметил, он не переставал интересоваться моим скрытым возбуждением, направленным на предметы воображения. Я был для него словно разновидность тюльпана, наделенная ароматом, и если такое сравнение может показаться тщеславным, оно все же верно по существу.
Тем временем Филатр познакомил меня со Стерсом, дом которого я стал посещать. В ожидании денег, о чем написал своему поверенному Лерху, я утолял жажду движения вечерами у Стерса да прогулками в гавань, где под тенью огромных корм, нависших над набережной, рассматривал волнующие слова, знаки Несбывшегося: «Сидней», – «Лондон», – «Амстердам», – «Тулон»… Я был или мог быть в городах этих, но имена гаваней означали для меня другой «Тулон» и вовсе не тот «Сидней», какие существовали действительно; надписи золотых букв хранили неоткрытую истину.

Утро всегда обещает…
говорит Монс,
После долготерпения дня
Вечер грустит и прощает…

Так же, как «утро» Монса, – гавань обещает всегда; ее мир полон необнаруженного значения, опускающегося с гигантских кранов пирамидами тюков, рассеянного среди мачт, стиснутого у набережных железными боками судов, где в глубоких щелях меж тесно сомкнутыми бортами молчаливо, как закрытая книга, лежит в тени зеленая морская вода. Не зная – взвиться или упасть, клубятся тучи дыма огромных труб; напряжена и удержана цепями сила машин, одного движения которых довольно, чтобы спокойная под кормой вода рванулась бугром.
Войдя в порт, я, кажется мне, различаю на горизонте, за мысом, берега стран, куда направлены бушприты кораблей, ждущих своего часа; гул, крики, песня, демонический вопль сирены – все полно страсти и обещания. А над гаванью – в стране стран, в пустынях и лесах сердца, в небесах мыслей – сверкает Несбывшееся – таинственный и чудный олень вечной охоты.

Не знаю, что произошло с Лерхом, но я не получил от него столь быстрого ответа, как ожидал. Лишь к концу пребывания моего в Лиссе Лерх ответил, по своему обыкновению, сотней фунтов, не объяснив замедления.
Я навещал Стерса и находил в этих посещениях невинное удовольствие, сродни прохладе компресса, приложенного на больной глаз. Стере любил игру в карты, я – тоже, а так как почти каждый вечер к нему ктонибудь приходил, то я был от души рад перенести часть остроты своего состояния на угадывание карт противника.
Накануне дня, с которого началось многое, ради чего сел я написать эти страницы, моя утренняя прогулка по набережным несколько затянулась, потому что, внезапно проголодавшись, я сел у обыкновенной харчевни, перед ее дверью, на террасе, обвитой растениями типа плюща с белыми и голубыми цветами. Я ел жареного мерлана, запивая кушанье легким красным вином.
Лишь утолив голод, я заметил, что против харчевни швартуется пароход, и, обождав, когда пассажиры его начали сходить по трапу, я погрузился в созерцание сутолоки, вызванной желанием скорее очутиться дома или в гостинице. Я наблюдал смесь сцен, подмечая черты усталости, раздражения, сдерживаемых или явных неистовств, какие составляют душу толпы, когда резко меняется характер ее движения. Среди экипажей, родственников, носильщиков, негров, китайцев, пассажиров, комиссионеров и попрошаек, гор багажа и треска колес я увидел акт величайшей неторопливости, верности себе до последней мелочи, спокойствие, принимая во внимание обстоятельства, почти развратное, – так неподражаемо, безупречно и картинно произошло сошествие по трапу неизвестной молодой девушки, повидимому небогатой, но, казалось, одаренной тайнами подчинять себе место, людей и вещи.
Я заметил ее лицо, когда оно появилось над бортом среди саквояжей и сбитых на сторону шляп. Она сошла медленно, с задумчивым интересом к происходящему вокруг нее. Благодаря гибкому сложению, или иной причине, она совершенно избежала толчков. Она ничего не несла, ни на кого не оглядывалась и никого не искала в толпе глазами. Так спускаются по лестнице роскошного дома к почтительно распахнутой двери. Ее два чемодана плыли за ней на головах смуглых носильщиков. Коротким движением тихо протянутой руки, указывающей, как поступить, чемоданы были водружены прямо на мостовой, поодаль от парохода, и она села на них, смотря перед собой разумно и спокойно, как человек, вполне уверенный, что совершающееся должно совершаться и впредь согласно ее желанию, но без какого бы то ни было утомительного с ее стороны участия.
Эта тенденция, гибельная для многих, тотчас оправдала себя. К девушке подбежали комиссионеры и несколько других личностей как потрепанного, так и благопристойного вида, создав атмосферу нестерпимого гвалта. Казалось, с девушкой произойдет то же, чему подвергается платье, если его – чистое, отглаженное, спокойно висящее на вешалке – срывают торопливой рукой.
Отнюдь… Ничем не изменив себе, с достоинством переводя взгляд от одной фигуры к другой, девушка сказала чтото всем понемногу, раз рассмеялась, раз нахмурилась, медленно протянула руку, взяла карточку одного из комиссионеров, прочла, вернула бесстрастно и, мило наклонив головку, стала читать другую. Ее взгляд упал на подсунутый уличным торговцем стакан прохладительного питья; так как было действительно жарко, она, подумав, взяла стакан, напилась и вернула его с тем же видом присутствия у себя дома, как во всем, что делала. Несколько волосатых рук, вытянувшись над ее чемоданами, бродили по воздуху, ожидая момента схватить и помчать, но все это, повидимому, мало ее касалось, раз не был еще решен вопрос о гостинице. Вокруг нее образовалась группа услужливых, корыстных и любопытных, которой, как по приказу, сообщилось ленивое спокойствие девушки.
Люди суетливого, рвущего день на клочки мира стояли, ворочая глазами, она же попрежнему сидела на чемоданах, окруженная незримой защитой, какую дает чувство собственного достоинства, если оно врожденное и так слилось с нами, что сам человек не замечает его, подобно дыханию.
Я наблюдал эту сцену не отрываясь. Вокруг девушки постепенно утих шум; стало так почтительно и прилично, как будто на берег сошла дочь некоего фантастического начальника всех гаваней мира. Между тем на ней были (мысль невольно соединяет власть с пышностью) простая батистовая шляпа, такая же блузка с матросским воротником и шелковая синяя юбка. Ее потертые чемоданы казались блестящими потому, что она сидела на них. Привлекательное, с твердым выражением лицо девушки, длинные ресницы спокойновеселых темных глаз заставляли думать по направлению чувств, вызываемых ее внешностью. Благосклонная маленькая рука, опущенная на голову лохматого пса, – такое напрашивалось сравнение к этой сцене, где чувствовался глухой шум Несбывшегося.
Едва я понял это, как она встала; вся ее свита с возгласами и чемоданами кинулась к экипажу, на задке которого была надпись «Отель Дувр». Подойдя, девушка раздала мелочь и уселась с улыбкой полного удовлетворения. Казалось, ее занимает решительно все, что происходит вокруг.
Комиссионер вскочил на сиденье рядом с возницей, экипаж тронулся, побежавшие сзади оборванцы отстали, и, проводив взглядом умчавшуюся по мостовой пыль, я подумал, как думал неоднократно, что передо мной, может быть, снова мелькнул конец нити, ведущей к запрятанному клубку.
Не скрою, – я был расстроен, и не оттого только, что в лице неизвестной девушки увидел привлекательную ясность существа, отмеченного гармонической цельностью, как вывел из впечатления. Ее краткое пребывание на чемоданах тронуло старую тоску о венке событий, о ветре, поющем мелодии, о прекрасном камне, найденном среди гальки. Я думал, что ее существо, может быть, отмечено особым законом, перебирающим жизнь с властью сознательного процесса, и что, став в тень подобной судьбы, я наконец мог бы увидеть Несбывшееся. Но печальнее этих мыслей – печальных потому, что они были болезненны, как старая рана в непогоду, – явилось воспоминание многих подобных случаев, о которых следовало сказать, что их понастоящему не было. Да, неоднократно повторялся обман, принимая вид жеста, слова, лица, пейзажа, замысла, сновидения и надежды, и, как закон, оставлял по себе тлен. При желании я мог бы разыскать девушку очень легко. Я сумел бы найти общий интерес, естественный повод не упустить ее из поля своего зрения и так или иначе встретить желаемое течение неоткрытой реки. Самым тонким движениям насущного души нашей я смог бы придать как вразумительную, так и приличную форму. Но я не доверял уже ни себе, ни другим, ни какой бы то ни было громкой видимости внезапного обещания.