Жак Ле Гофф

Ле Гофф (Le Goff), Жак (р. 1924) - французский историк-медиевист, со 2-й половины 1980-х - глава школы «Анналов». Разделяя базовые эпистемологические ценности школы «Анналов», Ле Гофф в своем творчестве уделял особое внимание изучению истории ментальностей .

Философский словарь / авт.-сост. С. Я. Подопригора, А. С. Подопригора. - Изд. 2-е, стер. - Ростов н/Д: Феникс, 2013, с 188-189.

Ле Гофф (Le Goff) Жак (р. в 1924) - французский историк-мидиевист, со второй половины 1980-х - глава школы "Анналов". Основные сочинения: "Купцы и банкиры средневековья" (1956), "Средневековые интеллектуалы" (1957), "Цивилизация средневекового Запада" (1965), "За новое изучение средневековья" (1977), "Рождение чистилища" (1981), "Средневековый мир воображения" (1985), "История и память" (1986), "Кошелек и жизнь: экономика и религия в средневековье" (1986), "Аппетит к истории" (1987), "Человек Средневековья" (коллективный труд, под ред. Л., 1987) и др. Профессор Школы высших исследований в области социальных наук (Париж), ее президент (1972-1977, третий после Февра и Броделя). Член редакционной коллегии "Анналов" (с 1969). Разделяя базовые эпистемологические ценности школы "Анналов", Л. в своем творчестве уделил особое внимание изучению истории ментальностей.

По Л., ментальности - это не четко сформулированные и не вполне (иногда совсем не) осознаваемые стереотипные процедуры мышления, а также лишенные логики умственные образы, которые присущи конкретной эпохе или определенной социальной группе. Ментальности как способы ориентации в социальном и природном мире выступают своебычными автоматизмами. Согласно Л., данные совокупности шаблонов и ценностей, как правило, не артикулируются проводниками официальной морали и идеологии - они имплицитно обусловливают поведение людей, не будучи конституированы в системный нравственный или мировоззренческий кодекс. (Культура тем самым трактуется Л. не как система духовных достижений индивидуального творчества, а как способ духовного существования людей, как система мировосприятия и совокупность картин мира, явно или латентно присутствующие в сознании индивидов и продуцирующие программы и модели поведения последних.) С точки зрения Л., эти традиционно консервативные и (по сути своей) внеличные установки сознания имеют тем более принудительный характер, поскольку не осознаются индивидами. Реконструкция эволюции ментальностей являет собой в таком контексте историю различных "замедлений в истории". Социальная история идей в ракурсе схемы Л. - высокопротиворечивый процесс: с одной стороны, будучи выработаны интеллектуальной элитой, они, внедряясь в массы и взаимодействуя с ментальными установками среды, существенно трансформируются - иногда до неузнаваемости.

С другой стороны, по наблюдениям Л., культурные традиции народа и фольклорное творчество в исторической ретроспективе блокируются "ученой культурой" и письменной традицией, что существенно осложняет процедуры адекватной реконструкции народной культуры ушедших эпох. В целом, по схеме Л., историческая реальность "представляет собой единство материальных условий и мира воображения, в которых живут члены всякого общества: земля и небо, лес, поляна, сухопутные и морские дороги, множественность социальных времен, грезы о конце света и о потустороннем существовании...". Концепция тотальной истории в качестве собственного предметного поля должна, с точки зрения Л., включать в себя "не только то, что другие традиции мысли именуют культурой и цивилизацией", она подразумевает также изучение "материальной культуры - техники, экономики, повседневной жизни... равно как и интеллектуальной и художественной культуры, не устанавливая между ними ни отношений детерминизма, ни даже иерархии". В особенности важно,- утверждает Л. - избегать понятий "базиса" и "надстройки", которые "насилуют постижение исторических структур и их взаимодействие". Отказывая моделям жесткого экономического детерминизма в праве на истинность, Л. выражает явное предпочтение полифакторным подходам исторического объяснения, преодолевая пагубный волюнтаристский потенциал человекоцентрированных методологических схем: "Я неизменно предпочитал человеческие существа абстракциям, но историк не в состоянии их понять иначе, чем в недрах исторических систем, в которых они жили. Вся история заключается в этом взаимодействии структур с людьми во времени".

Так, в частности, Л. осуществляет анализ эволюции феномена социального времени в средние века. Эмоционально подавляющий человека догмат о Вечности вкупе с доминированием естественно-природных ритмов сельскохозяйственной деятельности продуцировали безразличие средневековых людей ко времени повседневности. Диктуя все основные ритмы последнего (включая санкционирование периодов для сексуальных контактов между индивидами), церковь использовала контроль над времясчислением в качестве инструмента социального контроля. В этом же контексте осуществлялось осуждение ростовщичества как сферы извлечения дохода: полагание времени достоянием Бога не допускало таких деяний. Тем самым монополия на времясчисление обусловливала возможность контроля как производственной, так и семейной жизни верующих. Напротив, ереси, проповедовавшие скорое второе пришествие Иисуса Христа, по Л., "торопили время", "вырывая" его у церкви, и таким образом выступали разновидностью социальной борьбы в обществе. Неудивительно поэтому, согласно Л., что обитатели городов, купцы и предприниматели в качестве одного из ведущих репертуаров пафосного провозглашения собственной автономии считали легитимацию собственного времени в противовес времени церкви: башенные механические часы на рубеже 13-14 вв. стали атрибутами городов Европы. Историческая концепция Л. не только сыграла заметную роль в модернизации "Анналов" Школы в конце 20 ст., но и (наряду с более "экономически мотивированной" моделью понимания и реконструкции истории, принадлежащей Броделю) выступила удачной альтернативой одномерным объяснениям истории ортодоксального марксистского толка.

А.А. Грицанов

Новейший философский словарь. Сост. Грицанов А.А. Минск, 1998.

Далее читайте:

Философы, любители мудрости (биографический указатель).

Когда речь заходит о медиевистике, обычно первым делом на ум приходят работы Жака Ле Гоффа и Арона Яковлевича Гуревича. Однако есть не менее интересные книги о Средневековье, не столь известные широкой публике. Время напомнить о некоторых из них.

Жан Делюмо. Грех и страх: Формирование чувства вины в цивилизации Запада (XIII–XVIII века). Екатеринбург: Изд-во УрГу, 2003. Перевод с французского Ильи Иткина

Жан Делюмо принадлежит к той же традиции исторической антропологии Школы «Анналов», что и Ле Гофф, но его имя известно в России гораздо меньше - даже несмотря на то, что его фундаментальная монография «Грех и страх» (1983) переведена на русский язык почти полтора десятилетия назад. Между тем по обширности собранного материала, по обстоятельности исследования и по системности анализа эта книга едва ли не превосходит классические работы Ле Гоффа. Делюмо одним из первых историков взялся рассмотреть такую основополагающую категорию средневекового мышления, как грех. Он ставит вопрос, что, собственно, считалось грехом и каким образом внушалась мысль о греховности.

Читатель должен приготовиться к тому, что Делюмо пристрастен: его книга пылает чисто французским антиклерикализмом и негодованием в адрес церкви, формировавшей у европейцев чувство вины. И, признаться, порой чувства автора хочется разделить - когда он цитирует богословские дискуссии по вопросу, например, является ли сам факт сексуального удовольствия в браке грехом и какую степень влечения между супругами можно считать чрезмерной. По существу, Делюмо исследует то, что в англоязычной науке называют моральной паникой.

Под этим углом зрения обретают взаимосвязь разнородные явления средневековой культуры: исповедь, аскетические практики монахов, недоверие к гигиене и увлечение макабрическими образами в искусстве. Делюмо подробно рассматривает такой жанр позднесредневековой скульптуры, как «транзи» - надгробный памятник в виде разложившегося трупа, - и причины, по которым заказчики завещали изобразить себя в таком виде. Для отечественного читателя, несомненно, в новинку будет глава о «воскресительных часовнях» - уникальной практике, сложившейся во Франции XIV в., где умерших некрещеными младенцев приносили в особые часовни, и там они якобы временно воскресали, чтобы их можно было окрестить. Душераздирающие подробности сюжетов о «воскрешениях», сомнительных даже для современников, опровергают расхожее представление о том, что в средневековых семьях к смерти детей относились легкомысленно. По прочтении книги не оставляет мысль, что мы, по большому счету, не так уж отличаемся от людей Средневековья: мы заменили «спасение души» на «успешность», а пост на диету, но механизмы невротизации остаются по сути теми же.

Лео Мулен. Повседневная жизнь средневековых монахов Западной Европы. X–XIV вв. М.: Молодая гвардия, 2002. Перевод с французского Т. Чесноковой и В. Балакина

Серия книг «Повседневная жизнь», запущенная когда-то издательством «Молодая гвардия», оказалась весьма неровной по исполнению. С глубокими профессиональными исследованиями быта и нравов различных исторических эпох в ней соседствуют популярные, а то и откровенно поверхностные очерки, где сведения, не подкрепленные источниками, переписаны чуть ли не из учебников средней школы. Однако книга Лео Мулена о католических монахах, безусловно, одна из жемчужин этой серии.
Как отмечают составители послесловия, до перевода книги Мулена фактически единственной книгой о западноевропейском монашестве, доступной на русском языке, была работа Л. П. Карсавина 1912 г. Но стоит указать, что Карсавин занимался преимущественно социальными аспектами; в его эпоху еще не существовало серьезного интереса к быту, возникшего у французских медиевистов второй половины XX в. Поэтому работа Мулена, вышедшая на родине автора в 1978 г., содержит множество сведений, которых до того нельзя было найти в исторической литературе. Как, например, монахи следили за временем и каков был их режим дня? Мылись ли они и насколько часто? Что они ели и как готовили? Не откажем себе в удовольствии процитировать:

«Кармелиты преуспели в приготовлении оладьев в сахарной пудре с лепестками розы и позолоченными блестками».
Современному читателю могут показаться забавными подробности организации средневековой монастырской жизни: в ритуал превращаются даже такие бытовые действия, как бритье, которое происходило по тщательно расписанному протоколу под чтение псалмов. На поверку жизнь средневековых монахов оказывается сплетенной из двух основных забот: как тотально регламентировать всё и вся (вплоть до стрижки ногтей на ногах) и как все эти регламентации обойти.

Владислав Даркевич. Аргонавты Средневековья. М.: Книжный дом «Университет», 2005

Имя В. П. Даркевича в настоящее время известно в основном благодаря переизданию его книги «Народная культура Средневековья: пародия в литературе и искусстве IX–XVI вв.», однако это не единственная его работа, которая заслуживает внимания. Книга «Аргонавты Средневековья» не оставляет камня на камне от распространенного стереотипа, согласно которому кругозор человека в старину ограничивался собственной деревней и городской ярмаркой по воскресеньям, а дальше начинались мифические земли людей с песьими головами.

Привлекая множество как письменных, так и археологических источников, Даркевич ярко демонстрирует, что, несмотря на несовершенство транспортных средств и опасность дороги, многие люди Средневековья активно путешествовали на дальние расстояния. Несовершенство транспортных средств? Впрочем, это как посмотреть. Где еще, кроме книги Даркевича, можно узнать о том, что арабы X в. создавали настоящие морские лайнеры на 1500 пассажиров с буфетом, магазинами и парикмахерской! При этом арабские корабли строились без единого гвоздя, их скрепляли бамбуковыми шипами. Их кораблестроители принимали всерьез легенды о магнитной горе, вытягивающей из кораблей гвозди, однако нашли «выход».

Список социальных групп людей, которые путешествовали на дальние расстояния, оказывается достаточно обширным - купцы, воины, паломники, бродячие артисты, ученые, даже инженеры и архитекторы, которых часто привлекали к выполнению заказов в других странах. Их маршруты оставили множество материальных следов: персонажи скандинавского эпоса обнаруживаются на барельефе церкви в Сангуэсе в Испании; французская и византийская серебряная посуда - в бассейне Оби; клады арабских дирхемов - от Дании до Прикамья; копия Капитолийской волчицы - на фреске из древнего царского дворца в Таджикистане. Жители Древней Руси украшали себя не только балтийским янтарем, но и аметистом, добываемым на Среднем Востоке, а орнаменты, неожиданно повторяющиеся за тысячи километров друг от друга, «рассказывают» о торговле тканями (с чего вдруг в ряде стран, где не водятся львы, появляются однотипные декоры со львами?). В общем, глобальность средневекового мира сильно недооценена.

Эрнст Канторович. Два тела короля: Исследование по средневековой политической теологии. М.: Изд-во Института Гайдара, 2014. Перевод с английского М. Бойцова

Эта книга, написанная в далеком 1957 г., у нас до самого последнего времени оставалась малоизвестной, хотя она знакома современным медиевистам, занимающимся темой репрезентаций королевской власти. Благодаря недавно вышедшему переводу на русский язык, с ней могут познакомиться не только узкие специалисты.

Пионерское по тем временам исследование Канторовича задается вопросом: откуда в Англии эпохи Тюдоров возникла странная юридическая теория, по которой у короля имелось два тела - «естественное» и «политическое»? Прежде чем перейти к историческому обзору, Канторович несколько неожиданно начинает с обращения к шекспировской хронике «Ричард II» - пьесе с непростой судьбой, долгое время издававшейся в оборванном виде, без финала, где изображено низложение Ричарда. Именно в этом неподцензурном финале Шекспир осознанно разграничивает Ричарда-короля и Ричарда-человека: политическое тело Ричарда гибнет раньше, чем природное.

Канторович прослеживает историю представлений о монархе начиная с каролингских времен. Очевидно, теория «двух тел» является закономерным итогом развития представлений о божественном праве королей, поскольку идея монарха как помазанника Божьего неизбежно должна была вступать в противоречие с земной и зачастую слишком явно греховной природой конкретного короля. Более того, даже самые благочестивые короли имеют неприятное свойство умирать, и сами процедуры похорон и передачи власти преемнику обращаются в идеологическую проблему. На обширном материале источников - от протоколов церемоний до философских трактатов и поэзии - Канторович показывает, как эта проблема решалась в разные периоды европейской истории.

Попалась мне тут на глаза небольшая книжечка знаменитого французского историка-медиевиста Жака Ле Гоффа "История Европы, рассказанная детям" , написанная в 1998 году.

Стало очень интересно, как же в ней представлена Россия , и представлена ли вообще?
Прочитал. Оказалось, что о России в ней хоть и немного, но есть.

Но вот самое интересное , какой образ России пытается вложить в головы маленьких французов этот весьма авторитетный историк?

Жак Ле Гофф (1924 - 2014)

Судите сами!

ЗАГОЛОВКИ внутри поста сделаны мной (С. В.), цитаты Ле Гоффа - в кавычках и выделены полужирным курсивом , мои примечания к ним - обычным шрифтом.
Цитирую по следующему изданию: Ле Гофф Ж. История Европы, рассказанная детям. Пер. с фр. Н. Кудряковой. - М.: Текст, 1998 - 142 с.

ОБЩИЙ ОБРАЗ РОССИИ

"В России говорят по-русски (вот уж, неожиданно, да?), из крепких напитков предпочитают водку, очень любят чай, который готовят в огромных металлических чайниках - самоварах (вообще-то чай в самоварах не готовят, а только воду кипятят, ну да ладно, вопрос в другом: можете ли вы припомнить, когда вы последний раз пользовались самоваром и пользовались ли вы им когда-нибудь вообще?); из жидкого теста пекут тонкие лепешки - блины.

Россия - страна православная, русские церкви не похожи на католические соборы: алтарь расположен за иконостасом, высокой стеной из икон. Молитвы здесь и читают и поют, а священники облачены в сверкающие одежды. Перед входом в храм разуваться не надо (а что мусульмане во Франции уже приучили парижан снимать обувь перед входом в Нотр-Дам де Пари, или этот собор уже стал мечетью?), а вот головной убор мужчины должны снять обязательно, женщины же, наоборот, в церковь входят только с покрытой головой.
Зимой в России очень холодно, и чтобы не замерзнуть, путешественнику придется купить шубу и меховую шапку. Заплатит он за них российскими деньгами - рублями". (с. 7-8)

Этот "шедевр" этнографического описания современной (!) России расположен в самом начале книги и, по мнению автора, видимо, это все, что нужно знать маленькому французу об огромной стране, которая по размерам больше, чем вся Европа. Замечательно, правда? Какие знакомые клише: водка, самовар, блины, холод, шуба... Жаль, что не рассказано о том, что в России по улицам ходят медведи и все поголовно (в том числе и медведи) играют на балалайках!

И, конечно же, в России всегда стоят лютые морозы!
Стоит ли потом удивляться, что некоторые разговоры с европейцами напоминают диалоги из репертуара театра абсурда? Например, такой:
Разговор с таксистом, который вез меня в июле позапрошлого года из римского аэропорта в отель в Лидо-ди-Остии.
- Привет! Вы из России?
- Привет! Да, из России, из Москвы.
- Ну и как так в России, холодно?
- Почему же холодно? Совсем нет - почти тридцать градусов.
- О, мама мия, тридцать градусов мороза! И это для вас не холодно?!
Напрасно я пытался убедить таксиста-итальянца, что в Москве сейчас стоит жара, и что в этом нет ничего необычного. Судя по его выражению лица, он мне так и не поверил. Потом разговор переключился, разумеется, на футбол (как раз шел ЧМ в Бразилии, в котором ни сборная России, ни сборная Италии не смогли даже выйти из группы).
- Ну и как вам наш Фабио Капелло?
- Да как-то не очень.
- Вообще-то, он неплохой тренер, но как ему тренировать, если у вас постоянно морозы и снег?
- ??? А, ну да, конечно....

Впрочем, я несколько отвлекся от основной темы.
Возвращаюсь к книге Жака Ле Гоффа .

Уже хорошо то, что он считает Россию (по крайней мере до Урала) частью Европы. Видимо, идея Шарля де Голля о единой Европе "от Алтантики до Урала", осталась для него близкой и в 90-е годы ХХ века.
Но давайте посмотрим, что он пишет о России дальше. Впрочем, в основном, сплошной негатив.

ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ЕВРЕЕВ

Так, рассказывая о преследовании евреев в Средние века, Ле Гофф пишет:

"С конца XII века евреев стали преследовать и убивать, христианские владыки изгоняли их из своих королевств. Так было в Великобритании, Франции, Испании и Португалии.
Только после Великой Французской революции права евреев приравняли к правам других народов - сначала во Франции, а затем и в других европейских государствах.
Во время Второй мировой войны миллионы евреев погибли в концентрационных лагерях смерти и в газовых камерах. Освенцим навсегда остатся символом войны и человеческой жестокости.
На востоке Европы еврейские поселения сохранились, но и там евреи не раз подвергались преследованиям и уничтожению. Ярким примером могут служить кровавые погромы, прокатившиеся в начале ХХ века по России.
Это одна из самых мерзких страниц истории Европы". (с.53-54)

Ну и какой же вывод должны сделать французские дети из этого текста? Очевидно такой: французы молодцы - они первыми отказались от антисемитизма. А вот русские - преследовали евреев и уничтожали их даже в ХХ веке, в том числе и в Освенциме. Позор России!!!
О том, что концлагерь был расположен на территории оккупированной немцами Польши, о том, что вовсе не русские сжигали евреев в печах Освенцима, как и о том, что его, оставшиеся в живых узники, были освобождены воинами Красной армии, разумеется, не упоминается.

НОВОЕ ВРЕМЯ

В изложении событий европейской истории Ле Гоффом Россия до XVIII века вообще не упоминается ни разу. Да и затем лишь эпизодически:

"В 1776 году Великобритания потеряла свои американские колонии, и на карте мира появилось новое государство: Соединенные Штаты Америки. Основанные европейцами, к ХХ веку они стали главными конкурентами Европы.
В самой Европе, на северо-востоке, быстро окрепли три новых государства: Российская империя, которую царь Петр Великий, тот самый, что работал на верфях в Голландии, старался переделать на европейский манер, а также Швеция и Пруссия, два небольших королевства с сильными армиями". (с. 76, глава "Новые государства в Европе и не только" )

Здорово, правда?
Оказывается, согласно Ле Гоффу, до Петра I никакого государства в России не существовало (ведь он так и пишет "новые государства"). Стоит ли удивляться, что в его книге Россия до XVIII века не упоминается ни разу?
Да и Петр Великий, известен прежде всего тем, что "работал на верфях в Голландии"!

Впрочем, о том, что "два небольших королевства с сильными армиями" были в том же XVIII веке Россией биты (Швеция в Северой войне, после которой она навсегда потеряла статус великой державы, а Пруссия в Семилетней войне, когда русская армия в 1760 году вошла в Берлин), французский историк тоже не упоминает.

Да и зачем? Ведь в той же Семилетней войне Пруссия в союзе с Англией все-таки одержала победу над Австрией и Францией, но только лишь потому, что Россия из этой не нужной ей войны вышла. Как же признать, что "великая" Франция потерпела поражение от "слабой" Пруссии? Вот и приходится называть ее "небольшим королевством с сильной армией".

"Великолепные образцы барокко есть и в России - в первую очередь Зимний дворец в Санкт-Петербурге". (с.78)

Зимний дворец, далеко не самый лучший образец барокко в России, но зачем об этом знать французским детям?

"В первой половине XIX столетия в Европе родился новый литературный и художественный стиль - романтизм. У его истоков стоял женевец Жан-Жак Руссо. Как и стиль барокко, как идеи гуманизма и Просвещения, это новое увлечение охватило весь континент. Так, например, в России великий поэт Александр Пушкин был представителем романтической школы". (с.95)

Вот спасибо Жаку Ле Гоффу! Ведь я не знал, что Пушкин, оказывается, последователь Руссо и "представитель романтической школы"! Думается, что сам Пушкин был бы этому тоже весьма удивлен и возмущен.

"Во всей Европе - от Португалии до России - наступила эпоха Просвещения. Многие европейские монархи хотели прослыть либеральными правителями и приглашали в советники французских философов, таких как Дидро и Вольтер. Но прусский король Фридрих II, русская императрица Екатерина II и австрийский император Иосиф II быстро разочаровались в своих советниках-философах, впрочем, как и философы в них". (с.81)

Да, зато французы не разочаровались и получили революцию 1789 года, которую Ле Гофф оценивает положительно, хотя и критикует террор якобинцев и Наполеона, который "встал на путь национализма и стремления к мировому господству". (с.90-94)

Впрочем, главу из книги Ле Гоффа, посвященную наполеоновским войнам ("Неудачная попытка объединения Европы - Наполеон" ), лучше привести полностью.

"Стоило Наполеону Бонапарту прийти к власти во Франции, как он тут же развязал войну на всем европейском континенте. Его первоначальные планы были прекрасны, он хотел принести завоевания революции: свободу, равенство и спаведливость - народам Европы. Наполеона радостно встретили в Польше, поделенной между ее могучими соседями: Россией, Австрией и Пруссией, - в Далмации, угнетаемой Австрией, и в Неаполе, где не любили королей из династии Бурбонов. Вся остальная Европа объединилась против него. Первыми поднялись на борьбу с наполеоновской Европой русские - они заставили Наполеона, взявшего Москву, бежать из России в лютый мороз. Не сдавались и испанцы, которые начали против захватчиков патризанскую войну - герилью. Здесь французам противостояла не регулярная армия, а многочисленные отряды добровольцев.
В XIX веке наполеоновская Европа пала, а в ХХ веке такая же судьба постигла еще более чудовищного монстра - Европу гитлеровскую" . (с. 94-95)

Ну тут и комментировать особенно нечего! Но все же...
О том, как Суворов с Ушаковым били французов в Италии в 1799 году, Ле Гофф почему-то стыдливо предпочитает умолчать.

Но, конечно же, русские победили Наполеона исключительно благодаря "лютому морозу"!

А о том, что в 1814 году русские взяли Париж, упоминать, разумеется, не нужно, ведь это может привести к тому, что у маленьких французов просто напросто сложится комплекс неполноценности.

И снова сплошной негатив в главах "Европа против народов" и "Европа колонизирует мир" :

"Черновой набросок Европы был сделан на Венском конгрессе в 1815 году. Союзники: Россия, Австро-Венгрия (ничего, что в это время не существовало такого государства, а была Австрийская империя? Или историку Ле Гоффу об этом не известно?), Пруссия и поддерживающая их Великобритания - победители Наполеона, которые разрушили его империю, построенную на крови, - решили заставить народы Европы забыть о свободе.
Самым угнетенным народом Европы были поляки (да неужто? а как же Конституция Польши, дарованная им благодушным Александром I?). В 1831 году они начали борьбу за независимость (вообще-то, в 1830-м), а в 1863 году освободительное движение было жестоко подавлено русскими" . (с. 103-104)

Как же Ле Гофф забыл о том, что "Россия - жандарм Европы"? Серьезное упущение с его стороны!

"Начиная с XVI века европейские государства: Франция, Англия, Испания, Португалия, Нидерланды - захватывали земли на других континентах, главным образом в Америке и на азиатском Дальнем Востоке.
Россия становилась все более могущественной империей, продвигаясь сначала на юг (присоединение Украины), а потом на восток, в Азию (завоевание Сибири). К XIX веку, увеличив свои владения за счет азиатских территорий, Российское государсто сильно отличалось от других европейских империй: оно было огромным и единым, в нем исчезли границы между Европой и Азией, большая часть его центральноазиатского населения исповедовала ислам. Сибирь стала местом ссылки и каторги, куда отправляли политических заключенных". (с. 105)

Ну, конечно же, главным колонизатором в XIX веке являлась именно Россия! Чувствуете страх французского историка: "Оно было огромным и единым"?
Ислам, может быть, для Франции в 1998 году еще и являлся чем-то чуждым, но что бы сказал Ле Гофф теперь, когда в Париже мусульман едва ли не больше, чем католиков-французов, не говоря уже о Марселе? А еще на днях мэром Лондона стал мусульманин, правда, до этого историк не дожил.
Ну да, Сибирь - это для европейцев страшное слово, ведь это один огромный "ГУЛАГ", начиная с XIX века, и до настоящего времени! Солженицын - форева!!! Кстати, Ле Гофф, Солженицына упомятуть не забыл, а как же иначе:

"Близнецы немецких концентрационных лагерей - советские лагеря - были заполнены миллионами заключенных, которые жили в нечеловеческих условиях и выполняли тяжелую работу. Не забывайте про ГУЛАГ, о его ужасах писал Александр Солженицын, который провел несколько лет в сталинских лагерях". (с. 127).

Впрочем, кроме Солженицына, Жак Ле Гофф упонянул в своей книге и других русских писателей, как ему кажется, весьма позитивно:

"XIX век - век расцвета русского романа. Имена Льва Толстого и Федора Достоевского известны всему миру. По их произведениям ставят спектакли, снимают фильмы как в России, так и в других странах. Например, в США снят фильм по самому известному роману Льва Толстого "Война и мир" . (с. 110-111)

Мне не известна ни одна экранизация любого из романов русских писателей, снятая в США, которая не была бы переполнена "клюквой". Но для Жака Ле Гоффа, видимо, сам факт того, что роман Льва Толстого был экранизирован в США, является высшим знаком качества литературного произведения! Как вам, к примеру, такие Андрей Болконский и Наташа Ростова (1956 г.):

А ведь когда-то я считал Жака Ле Гоффа серьезным историком, продолжателем дела Марка Блока и Люсьена Февра.
Да и сам он в этой своей книжке для детей, вроде бы, пишет совершенно правильные фразы:

"Необходимо хорошо знать свое прошлое, чтобы подготовить будущее, помогать развитию добрых традиций и не повторять прежних ошибок и преступлений. Но нельзя манипулировать историей, создавая новые националистические мифы. История не должна быть обузой или дурным советчиком, который оправдает любое насилие. Она должна говорить правду и служить прогрессу" . (с. 110)

О том, как сам Жак Ле Гофф следует изложенному им принципу, что история "должна говорить правду", я думаю, вы уже смогли убедиться. Но самое интересное я приберег для второй части этого поста , в которой французский историк рассказывает о роли России в еропейской истории ХХ века .

Так что, продолжение следует.
Сергей Воробьев.

ЛЕ ГОФФ

Изучение коллективных представлений не является для Л. самоцелью: “Эпоха может грезить, но историк обязан бодрствовать”, - говорит он, - и стремится увязать “мир воображаемого” с социальной структурой. С этим связан его двойственный подход к ср.-вековью. Л. отстаивает идею “долгого средневековья”: ср. века начинаются ок. 3 в. и заканчиваются не Ренессансом или Реформацией, а кон. 18 и даже нач. 19 в. Ср.-вековье - в первую очередь аграрное об-во , эпоха христианства как религии и идеологии одновременно, время господства трехфункциональной модели об-ва, делившегося на “молящихся”, “воюющих” и “трудящихся”, в к-ром человек понимается как поле борьбы между Богом и Дьяволом. Все перемены, свершавшиеся на протяжении “долгого ср.-вековья”, почти не затрагивали “повседневного человека”, изменения ментальности были медленными и малозаметными.

Но Л. выдвигает и иное положение о крутых переменах в ментальности и системе ценностей в период 12-13 вв. Эти перемены заключаются, в частности, в изменениях отношения ко времени. До этой эпохи контроль над временем находился в руках церкви, время расчленялось сакрально отмеченными событиями - праздниками и церковными службами. С 12-13 вв. наряду со “временем церкви” появляется и все более распространяется “время купцов”, “время коммуны”, время, членящееся на равные промежутки, отмечаемые не боем церковных колоколов, а появившимися в кон. 13 в. механич. часами; это десакрализованное, деантропоморфизированное время трудовых затрат или денежного оборота. Тогда же, в 12-13 вв. меняется и отношение к труду - он становится не следствием первородного греха, но выполнением заповедей, отношение к телу - от вызывающей отвращение “темницы души” к признанию телесных красоты и здоровья, появляется тенденция к счету, в т.ч. исчислению грехов и заслуг, что вызывает появление идеи Чистилища и мн. др. Все это свидетельствует о росте индивидуализма.

Многие совр. историки, отмечая плодотворность исследования периодов более или менее быстрых перемен в ментальности, в картине мира, все же находят, что указанные перемены Л. обнаружил в высших слоях об-ва, в т.ч. в городской верхушке, и это не затрагивало основной толщи народа.

Соч.: Marchands et banquiers du Moyen Age. P., 1956; Les intellectuels au Moyen Age. P., 1957; Le Moyen Age. P., 1962; Pour un autre Moyen Age: temps, travail et culture en Occident: 18 essais. P., 1977; La naissance du Purgatoire. Р., 1981; L"imaginaire medieval. P., 1985; Histoire et memoire. P., 1988; Le bourse et la vie. P., 1987; Geschichte und Gedachtnis. Fr.; N.Y.; P., 1992; Существовала ли франц. истор. школа “Annales”? // Франц. ежегодник 1968. М., 1970; С небес на землю: (Перемены в системе ценностных ориентации на христ. Западе XII-XI1I вв.) //Одиссей. 1991: Человек в истории. М., 1991; Цивилизация средневекового Запада. М., 1992.

Лит.: Гуревич А.Я. Истор. синтез и школа “Анналов”. М., 1993.

А.Я. Гуревич, Д.Э. Харитонович

Культурология. XX век. Энциклопедия . 1998 .

Ле Гофф

Жак Ле Гофф (Le Goff) (р. 1924)

франц. историк. С 1969 - член редколлегии журнала “Анналы”, в 1972-88 - президент Школы высших исследований в области социальных наук (до 1972 - VI секция Школы высших практич. исследований), до 1994 - руководитель группы по изучению истор. антропологии ср.-век. Запада. Отв. редактор серии “Созидание Европы”. Под ред. Л. вышли коллективные труды общеметодол. и конкретно-исследоват. характера: “Писать историю” (Т. 1-3, 1974), “Новая истор. наука” (1978), “Человек средневековья” (1978).

Л. - специалист по истории зап.-европ. ср.-век. цивилизации. В центре его исследований - картина мира ср.-век. человека. Л. весьма осторожно подходит к понятию “Ментальность ”, выделяя в нем и неосознанные слои коллективной психологии - собственно ментальность, - и частично рефлектированные “воображаемое” и “ценности”. Осн. объект исследований Л. - проблемы восприятия времени и пространства, труда и богатства, соотношение ученой и народной культуры.

Л. одним из первых поставил проблему народной культуры, противопоставляя ее (но и признавая весьма сложное взаимодействие) культуре просвещенной элиты, обосновал методику изучения источников, отражающих, хотя бы частично и косвенно, представления бесписьменного, “немотствующего” большинства населения ср.-век. Запада.

Изучение коллективных представлений не является для Л. самоцелью: “Эпоха может грезить, но историк обязан бодрствовать”, - говорит он, - и стремится увязать “мир воображаемого” с социальной структурой. С этим связан его двойственный подход к ср.-вековью. Л. отстаивает идею “долгого средневековья”: ср. века начинаются ок. 3 в. и заканчиваются не Ренессансом или Реформацией, а кон. 18 и даже нач. 19 в. Ср.-вековье - в первую очередь аграрное об-во, эпоха христианства как религии и идеологии одновременно, время господства трехфункциональной модели об-ва, делившегося на “молящихся”, “воюющих” и “трудящихся”, в к-ром человек понимается как поле борьбы между Богом и Дьяволом. Все перемены, свершавшиеся на протяжении “долгого ср.-вековья”, почти не затрагивали “повседневного человека”, изменения ментальности были медленными и малозаметными.

Но Л. выдвигает и иное положение о крутых переменах в ментальности и системе ценностей в период 12-13 вв. Эти перемены заключаются, в частности, в изменениях отношения ко времени. До этой эпохи контроль над временем находился в руках церкви, время расчленялось сакрально отмеченными событиями - праздниками и церковными службами. С 12-13 вв. наряду со “временем церкви” появляется и все более распространяется “время купцов”, “время коммуны”, время, членящееся на равные промежутки, отмечаемые не боем церковных колоколов, а появившимися в кон. 13 в. механич. часами; это десакрализованное, деантропоморфизированное время трудовых затрат или денежного оборота. Тогда же, в 12-13 вв. меняется и отношение к труду - он становится не следствием первородного греха, но выполнением заповедей, отношение к телу - от вызывающей отвращение “темницы души” к признанию телесных красоты и здоровья, появляется тенденция к счету, в т.ч. исчислению грехов и заслуг, что вызывает появление идеи Чистилища и мн. др. Все это свидетельствует о росте индивидуализма.

Многие совр. историки, отмечая плодотворность исследования периодов более или менее быстрых перемен в ментальности, в картине мира, все же находят, что указанные перемены Л. обнаружил в высших слоях об-ва, в т.ч. в городской верхушке, и это не затрагивало основной толщи народа.

Соч. : Marchands et banquiers du Moyen Age. P., 1956; Les intellectuels au Moyen Age. P., 1957; Le Moyen Age. P., 1962; Pour un autre Moyen Age: temps, travail et culture en Occident: 18 essais. P., 1977; La naissance du Purgatoire. Р., 1981; L"imaginaire medieval. P., 1985; Histoire et memoire. P., 1988; Le bourse et la vie. P., 1987; Geschichte und Gedachtnis. Fr.; N.Y.; P., 1992; Существовала ли франц. истор. школа “Annales”? // Франц. ежегодник 1968. М., 1970; С небес на землю: (Перемены в системе ценностных ориентации на христ. Западе XII-XI1I вв.) // Одиссей. 1991: Человек в истории. М., 1991; Цивилизация средневекового Запада. М., 1992.

А.Я. Гуревич, Д.Э. Харитонович.

Культурология ХХ век. Энциклопедия. М.1996

Большой толковый словарь по культурологии. . Кононенко Б.И. . 2003 .

Смотреть что такое "ЛЕ ГОФФ" в других словарях:

- (фр. Goff) фамилия: Гофф, Инна Анатольевна Жак ле Гофф … Википедия

Инна Гофф Имя при рождении: Инна Анатольевна Гофф Дата рождения: 24 октября 1928(1928 10 24) Место рождения: Харьков Дата смерти: 26 апреля 1991 … Википедия

Инна Анатольевна Гофф (24 октября 1928, Харьков 26 апреля 1991) русская советская писательница и поэтесса, соавтор популярной песни «Русское поле» и многих других. Родилась в семье врача фтизиатра (Анатолия Ильича Гоффа) и преподавательницы… … Википедия

Инна Анатольевна Гофф (24 октября 1928, Харьков 26 апреля 1991) русская советская писательница и поэтесса, соавтор популярной песни «Русское поле» и многих других. Родилась в семье врача фтизиатра (Анатолия Ильича Гоффа) и преподавательницы… … Википедия

Инна Анатольевна Гофф (24 октября 1928, Харьков 26 апреля 1991) русская советская писательница и поэтесса, соавтор популярной песни «Русское поле» и многих других. Родилась в семье врача фтизиатра (Анатолия Ильича Гоффа) и преподавательницы… … Википедия

Инна Анатольевна Гофф (24 октября 1928, Харьков 26 апреля 1991) русская советская писательница и поэтесса, соавтор популярной песни «Русское поле» и многих других. Родилась в семье врача фтизиатра (Анатолия Ильича Гоффа) и преподавательницы… … Википедия

В начале апреля в Париже в возрасте 90 лет скончался Жак Ле Гофф – мэтр французской историографии, один из наиболее выдающихся современных европейских историков. Его многочисленные монографии и сборники статей, посвященные главным образом европейской истории Средних веков, переведены на десятки языков. Русскоязычному читателю наиболее известны такие работы Ле Гоффа, как "Цивилизация средневекового Запада" , "Другое Средневековье", "Рождение Европы" , "Интеллектуалы в Средние века" , "История Европы, рассказанная детям", "Людовик IX Святой".

О Жаке Ле Гоффе и его наследии мы беседуем с российским историком, профессором Высшей школы экономики Юрием Зарецким и историком-медиевистом, участником Проекта Европа Кириллом Кобриным .

– Жак Ле Гофф принадлежал к "школе "Анналов" , которая в прошлом веке произвела настоящий переворот в европейской историографии. Какое место занимал в рамках этой историографической традиции Жак Ле Гофф, в чем его своеобразие?

Изменился прежде всего характер наблюдения за историческим процессом

К.К.: За пару минут такое колоссальное явление, конечно, не опишешь… Если говорить очень коротко, то в начале ХХ века, прежде всего усилиями французского историка Марка Блока – здесь нужно упомянуть его книгу "Короли-чудотворцы" , о королях Франции, согласно преданию, обладавших способностью своим прикосновением излечивать от золотухи, – произошла своего рода историографическая революция. С традицией историографии XIX века, то есть с изучением истории по деяниям правителей, или отдельно городской истории, или истории земельных отношений и так далее – со всем этим не то чтобы было покончено, но эта традиция была поставлена под сомнение. Изменился прежде всего характер наблюдения за историческим процессом. Тот же Марк Блок в книге о королях-чудотворцах действовал скорее как антрополог или этнограф, пытаясь понять, какие структуры сознания стоят за описываемым им обычаем. Блок сумел найти дистанцию между собой – французом, человеком ХХ века – и объектом рассмотрения. А это уже как бы не история с классической точки зрения. Это историческая антропология. И вот мне кажется, что все, что впоследствии развивалось под названием "школы "Анналов", и было исторической антропологией во всех ее проявлениях. Так вот, Жак Ле Гофф "закрыл" эту линию, потому что он как бы вернул точку наблюдения внутрь исторической европейской и перспективы, и ретроспективы. Именно европейской – не будем забывать, что Ле Гофф был одним из главных адвокатов того, что принято называть европейскими ценностями.

Ю.З.: Для меня нет проблемы в том, как именно называть направление, к которому принадлежал Жак Ле Гофф – "историческая антропология" или "новая история", как предпочитают говорить французы… Я бы хотел обратить внимание на то, как Жак Ле Гофф стал известен русскому читателю. В 1989 году в Москве состоялась конференция "школы "Анналов", куда прибыли все мэтры из Франции, в том числе и Жак Ле Гофф. И очень скоро, через два года, на русском языке вышла его книга "Цивилизация средневекового Запада". Это был прорыв, характерный вообще для того времени, когда историки и в целом образованная публика в России открывала для себя новые горизонты в исторической науке. Но и французы, в свою очередь, увидели, что здесь, в России, есть что-то заслуживающее внимания, интересное. Я хотел бы процитировать первые слова предисловия Жака Ле Гоффа к русскому изданию: "Я горд и счастлив, что мою книгу "Цивилизация средневекового Запада" прочтет русский читатель". Это было время эйфории, казалось, что мы взаимно обогатим друг друга… Отчасти это и произошло. У меня, например, эта книга Ле Гоффа – настольная, я люблю цитировать из нее, когда читаю лекции, в ней много удивительно ярких, образных фрагментов. Ле Гофф показал российскому, тогда еще советскому читателю, как можно совсем по-другому писать историю. Вот, начало 9-й главы: "Чувство неуверенности – вот что влияло на умы и души людей Средневековья и определяло их поведение". Разве у нас кто-нибудь когда-нибудь писал так о Средневековье?

– Жак Ле Гофф был не только выдающимся историком, но и теоретиком Европы, европеизма, если так можно сказать. Я тоже позволю себе процитировать – из книги "Рождение Европы": "До сегодняшнего дня Европу еще нужно выстраивать и даже продумывать. Прошлое предлагает нам направления, но не диктует ничего определенного. Так что настоящее в его поступательном развитии – во многом дело случая и результат свободного человеческого выбора". Слова, на мой взгляд, очень актуальные. Что нового внес Жак Ле Гофф в этот процесс "продумывания Европы", осмысления ею самой себя?

К.К.: Когда я читал в последние дни некрологи Жаку Ле Гоффу на английском и русском, я не мог отделаться от чувства неловкости. Например, один из них был озаглавлен так: "Человек, который реабилитировал Средневековье". Это такая смесь советского и неолиберального сознания – представлять себе, что есть некая изначальная вина, что кого-то нужно реабилитировать, или, наоборот, осуждать, или раскручивать. На самом деле проблема-то есть, просто сформулирована она неправильно. Жак Ле Гофф был одним из самых влиятельных интеллектуалов, обративших внимание на то, что нынешняя Европа – это очень во многом продукт Средних веков. Да, гигантское историческое влияние имела античность. Но та Европа с ее государствами, регионами, городами, связями, которую мы знаем сегодня, – это Европа, чья повседневность пронизана Средневековьем. Скажем, здесь, в Британии, где я живу, на каждом шагу сталкиваешься то с терминами, берущими свое начало в Средневековье, то с правовой системой (она здесь прецедентная, как известно), в которой многие законы возникли в те времена. И Оксфордские провизии , на основании которых был создан английский парламент, и Великая хартия вольностей – все это Средние века. Так вот, Ле Гофф со своим художественным и риторическим даром, так ярко проявившимся в его книгах, смог сделать эту Европу убедительной. И вторая его важная идея – это то, что Европа сама себя складывает обдуманно. Ведь если есть какая-то базовая европейская идея, идущая еще от античности, то это разум, ratio.

– Жак Ле Гофф стал для российского читателя одним из важнейших историографических источников, позволяющих составить представление о Европе – былой, но опосредованно и настоящей. Однако сохраняется ли сейчас в России этот интерес к Европе, о котором вы, Юрий, упоминали? Если следить за политическими новостями, то кажется, что Россия поворачивается к Европе спиной…

Ю.З.: У меня более светлые впечатления – возможно, потому, что я не очень медийный человек и не слежу за тем, что показывают телеканалы... Я общаюсь с людьми, со студентами и вижу, что интерес к Европе не угас, нет каких-то резких изменений по сравнению с тем, что было пару лет или еще какое-то время назад. Если же говорить о Ле Гоффе, то, на мой взгляд, он очень ясно сознавал, что та Европа, которая существует сейчас, должна быть обновлена, пересоздана. Это было связано с теми процессами, которые начались в конце 80-х годов, когда появилась "новая", посткоммунистическая Европа, и европейское прошлое во многом приходилось осмыслять заново. И вот тогда появилась целая серия проектов, прежде всего в сфере школьного образования, написания новых учебников, целью которых было создание нового исторического образа Европы. И Ле Гофф был инициатором издания серии научно-популярных работ ряда крупнейших историков современности, которая называлась "Строить Европу". Он сам принял в ней участие, были изданы также работы таких историков, как Питер Бёрк , Питер Браун , Франко Кардини и российский историк Арон Гуревич – он специально для этой серии написал по предложению Ле Гоффа книгу о средневековом индивиде. Эти книги вышли или готовятся к выходу на пяти основных европейских языках в крупнейших издательствах Европы. У истоков этой серии стоял Ле Гофф, и это пример того, что он понимал: прошлое Европы должно быть переосмыслено, исходя из новых реалий.

Он очень ясно сознавал, что та Европа, которая существует сейчас, должна быть обновлена, пересоздана

– Да, но при этом он же (во введении к "Рождению Европы") отмечал, что "сводную историю Европы писать пока рано". Вы с этим согласны – или же дальнейшее развитие Европы ведет к тому, что осмысление ее истории будет скорее наднациональным, нежели таким, каким оно предстает перед нами в работах Ле Гоффа, где играет разными красками европейское многообразие, все-таки несколько преобладая над единством?

К.К.: Все-таки Европа национальных государств – это относительно небольшой эпизод европейской истории, примерно 200 лет. И до, и, похоже, после этого эпизода возможны различные комбинации: это и монархии высокого Средневековья, чуждые понятию "нации" в современном смысле, и современный Евросоюз… Европа – это все время игра, все время диалектика, это продолжающийся живой процесс. Представление о Европе как о чем-то застывшем, окаменевшем, о "священных камнях Европы", о которых с этаким молодым энтузиазмом писал Достоевский, – это, извините, ерунда. Европа – это то, что развивается. Вот сейчас, скажем, мы наблюдаем процесс определенного переосмысления Европы в связи с российско-украинским кризисом, когда Европа вдруг начинает осознавать: а) свои границы, б) свои обязанности. Мне кажется, говоря о том, что сводную историю Европы писать рано, Ле Гофф имел в виду очень банальную вещь: нельзя писать историю того, что продолжается. Анализировать прошлое, дискутировать о прошлом – это одно, а вот писать историю в этаком классическом смысле – вряд ли. История Древнего Рима или императорского Китая возможна, но Европы – нет, она не является объектом для такого описания.

– Жак Ле Гофф считал "неопределенность восточной границы" нормальным состоянием Европы. России в его работах совсем немного – Ле Гофф был прежде всего историком средневекового Запада. Действительно, если не считать чисто географических, зачастую весьма умозрительных критериев вроде Уральского хребта, в разные исторические эпохи было непросто ответить на вопрос: а где, собственно, на востоке кончается Европа? Можно ли, говоря о сегодняшнем дне и заглядывая – позволим себе эту смелость – в день завтрашний, с уверенностью говорить о том, что Россия является или, по крайней мере, станет участницей этого процесса "переосмысления Европы"? Смогут ли будущие Ле Гоффы, если таковые появятся, включить Россию в контекст осмысления европейского прошлого и настоящего в качестве неотъемлемой и полноправной части?

Ю.З.: Очень хотелось бы. Да, действительно, границы, как и представления о Восточной Европе постоянно меняются, и мы свидетели этого. Само понятие "Восточная Европа" было придумано в XVIII веке просветителями, об этом есть замечательная книга Ларри Вульфа "Изобретая Восточную Европу" . Но мне кажется, что Россия, по крайней мере в последние два-три столетия, безусловно вошла в состав Европы, по крайней мере культурно. И я думаю, что в будущем эта интеграция продолжится. Исторически для этого нет препятствий. Да, у России не было античного наследия. Но оно есть не у всех народов Европы – возьмем, к примеру, венгров. И разве это означает, что Венгрия – не часть Европы? Большинство европейских народов, обращаясь к своему прошлому, ведет отсчет скорее со времен Средневековья. Сейчас появляется много разных классификаций регионов Европы – Центральная Европа, Юго-Восточная Европа… Ну, а Россия – это, можно сказать, самая Восточная Европа.

К.К.: С моей точки зрения, быть европейцем – это результат ежедневного, ежеминутного выбора. Многие народы – ну, скажем, скандинавские или те же упомянутые Юрием венгры – не были изначально Европой. Они стали ей. Они выбрали это. Конечно, этот выбор не звучал буквально так: быть ли нам Европой? Выбирались какие-то иные вещи, но в конечном итоге они вели к вхождению этих народов в европейскую общность. Это вопрос социального, ценностного выбора. В России, начиная с каких-то базовых событий ее истории, этот выбор обычно делался в пользу Европы. Это и принятие христианства, и принятие титула царя (т. е. кесаря) московским государем в начале XVI века, и петровские реформы, это само желание участвовать в европейской политике… Россия очень напряженно боролась за то, чтобы быть своей в Европе. Да, объективно Россия является Европой. Но нельзя забывать о выборе. Если население страны, общество не хочет европейского выбора, то тут уже никакой Достоевский, Петр I или Иосиф Бродский не помогут. Это вопрос выбора ценностей. А для того, чтобы выбирать ценности, надо их знать и понимать. И в этом смысле, в частности, работы Жака Ле Гоффа для русского читателя особенно важны.